Оказалось, что кто-то «сильно умный» в Вене решил применить «прогрессивный» метод для остановки колонны лейб-гвардии механизированного полка. А именно вывел русских военнопленных в качестве заслона, благо, что под Зальцбургом находился довольно крупный лагерь. Гарнизон же, усиленный каким-то ополчением из полиции и добровольцев, был поставлен под прикрытие этого живого щита.
Наш герой прекрасно знал, что несмотря на «удивительные успехи» немцев в годы Второй Мировой по изуверствам и издевательствам над людьми и, особенно, славянами, которых от их рук погибло просто чудовищное количество, в Первую Мировую пальму первенства в этих делах держали австрийцы. С серьезным отрывом. «Высшая нация» была еще не вполне в курсе того, что нужно считать всех вокруг дерьмом и недочеловеками. Да, отдельный индивиды с такими взглядами встречались, в том числе и на генеральском уровне. Но какой-то значимого массового явления это не имело.
Кроме того, Россия еще не «отличилась» на полях Первой Мировой, показав неспособность защитить свои земли и своих людей. В России еще не прогремела кошмарная, чудовищная и поистине людоедская Гражданская война, еще не произошла победа людей, идейно чуждых всему остальному миру. Что еще не повлекло за собой тектонические, а местами и необратимые трансформации оценок и суждений. Да и в самой Германии еще не произошел приход к власти экзальтированных идеалистов-националистов, спекулирующих на реваншистских настроениях народа и чувствах уязвленной гордости. А вот в Австро-Венгрии уже «жгли напалмом». Там уже имелись самые суровые концентрационные лагеря, самые бесчеловечные зверства и массовые убийства военнопленных, геноцид населения, опираясь на национальный признак… причем своего собственного населения и многое другое. Но про заслоны из живых людей в бою Максим не слышал. Во всяком случае — про такие массовые. Вон — толпа ведь. Начни стрелять — трупов будет — не пересказать.
Его взгляд скользнул по обреченным лицам пленных, и он от раздражения сжал бинокль так сильно, что едва его не испортил. Можно было отступить. Это не проблема. Данный заслон блокировал кратчайший путь на Вену. Было бы очень неплохо его пробить и обозначить атаку, чтобы в столице Австро-Венгрии началась настоящая паника или даже что-то похуже со всеми вытекающими. Но стрелять ради этого в своих…
На секунду он задумался. Свои ли ему были эти люди?
Ситуация в России этой войной обострялась до предела. И Юго-Западный фронт, откуда, безусловно, эти люди, прибыли, находился в острой конкуренции с Северным. Настолько острой, что в случае перехода внутреннего конфликта России из пассивной фазы в активную, было совершенно ясно, что боевых столкновений между фронтами можно и не избежать. И, в лучшем случае, они будут носить локальный характер. Все выглядело так, что шло формирование двух армий для дальнейших разборок на новом уровне эскалации. Раньше он об этом не думал… а тут как прострелило. Свои ли это? Ему во всяком случае.
Он даже захотел отдать приказ открыть огонь и просто смять, раздавить, уничтожить все, что перед ним. Но сдержался. С трудом. От проснувшейся в нем холодной ярости даже в ушах немного зашумело. Он ведь успел выяснить, что в последнем покушении на него участвовали солдаты и офицеры Юго-Западного фронта. Не исключено, что в более ранних — тоже. И может быть, даже кто-то из вот этих ребят.
— Максим Иванович, что делать будет? — Тихо спросил адъютант, заметивший очень нехорошие эмоции на лице командира. Но, к счастью, интерпретировал ярость и злобу по-своему — так, как ему было проще и легче в силу ограниченности знаний.
— Общий отход. На полверсты. Передовой дозор отвезти в тыл. Вперед выставить тяжелые бронеавтомобили. Командиров… — начал отдавать приказы Максим, с трудом произнося слова.
Спустя полчаса выдвинувшиеся вперед тяжелые бронеавтомобили, не сделавшие ни одного выстрела, начали откатываться назад. Неспешно. Задним ходом, дабы не подставить корму под обстрел. Мало ли, у австро-венгров окажутся не только винтовки и пулеметы, но и еще что-то более серьезное? Да и психологически так выглядело более угрожающе…
Наш же герой сидел в относительной тишине оперативного тыла своего подразделения. На раскладном стульчике перед раскладным столиком и пил кофе, который специально для него сварил повар. Он ждал. Его командиры, частью собравшиеся возле него, смотрели на Меншикова по меньшей мере с удивлением.
— Максим Иванович, что с вами?
— Присаживайтесь. Тоже отведайте этого прекрасного напитка. Он у Прохора сегодня особенно удался.
— Так ведь враг рядом. Какой кофе?
— И что? Это повод не пить кофе? — Повел бровью Максим.
— Но… — начал было что-то говорить командир ремонтно-восстановительной роты и осекся со взглядом Меншикова. Удивительно холодным и каким-то пустым, отрешенным. Словно он был мыслями где-то очень далеко…
Молча допив кофе наш, герой поставил чашечку на столик и посмотрел на часы. Никто больше ему ничего не говорил. Захлопнув крышку он с легким раздражением встал. Оправил мундир и устремил свой взор к бегущему вестовому.
— Максим Иванович! Разрешите доложить?
— Докладывайте.
— Австрияки! Они пошли вперед!
— Пленных перед собой гонят?
— Так точно.
— Ну вот и славно. Хотя опаздывают, опаздывают. Должны были минуту назад начать. Да-с. Дикари ряженые…
С этими словами он пошел вперед. Раздраженный. Его командиры явно его не понимали, да и вообще после той дурацкой сценки в Мюнхене между ним и его офицерами словно трещина прошла. Он не раз замечал, что они, собираясь по двое-трое что-то тихонько обсуждают, поглядывая на него. И это пугало. Но дороги назад уже не было. Он сам совершил ту глупость. И ему за нее расхлебывать.
Он в очередной раз забыл, что в эти дивные времена господствующим был религиозно-магический тип мышления. Со всеми вытекающими, как говорится, последствиями. Для этих людей вопрос существования Бога или хотя бы каких-то высших сил не был дискуссионным. Даже атеисты тут были особенные, верующие в то, что Бога нет. Вот. Кроме того, он отбирал себе самых профессиональных и опытных воинов. А среди них в эти годы хватало разных. И чисто христианские традиции уживались с огромным количеством суеверий и откровенно языческими представлениями.
А тут он со своими дурацкими игрищами. Что эти ребята о нем подумали? Если бы в обоих случаях не было совпадения с воронами, то еще ничего. Переутомился. Или, в крайнем случае псих. Немножко. Это даже модно. Но нет. Птички оказались очень своевременно и к месту. И повели себя крайне неудачно, активно пойдя на контакт с нашим героем. Тут бы и не сильно верующий и склонный к мистике во что угодно поверил бы. Тем более Максим весьма недурно разыграл беседу с вороном там, в кабинете коменданта.
Кем он теперь выглядит в их глазах? Вопрос. Большой и серьезный. Хуже того — его просто так и не прояснишь — не скажут ведь. И с каждым днем эта трещина между ним и его офицерами ширилась, норовя перерасти во что-то большее в самый неподходящий момент. Нужно было искать выход, но Максим его не видел. Назад уже не сдаешь. Не поймут. Идти вперед? Но это безумие! Кошмар! Бред! Да и как идти? Играть? Фальшь рано или поздно заметят. А значит, что? Самому поверить в придуманную на коленке сказку? Маразм… Да и к чему она его привет? Примут ли эти люди столь странное создание, что проступило в глупых шутках? «Древний эльф… эльф… мать твою…» от одной этой мысли хотелось с раздражением сплюнуть. Но он не мог. Мысли не сплевываются. От них так просто не избавиться. Да и окружающие уже ими заляпаны с ног до головы.
Вот с этими мыслями, мешающими думать, наш герой и передвинулся ближе к передовой. Забрался в свой бронеавтомобиль. Устроился на месте командира. И стал обозревать окрестности в очень недурно оборудованную командирскую башенку. О завете «трех великих дел», которые должен сделать каждый «попаданец», он прекрасно знал. Наслушался в свое время. Промежуточный патрон Максим уже ввел, найдя вполне подходящий местный аналог, да еще сразу в самозарядном оружие. Вон какую игрушку сделал! Считай смесь достаточно современной штурмовой винтовки с традиционным самозарядным карабином. Для этих лет — вообще огонь! Командирскую башенку также сделал. Ни одного бронеавтомобиля у него не было без этого компонента. Оставалось перепеть Высоцкого, но он ему не нравился и песен его он знал до неприличия мало. Точнее одну, да и ту фрагментарно. Так что он как-нибудь уже без него. В конце концов, тот объем музыкальных композиций, которые он явил миру за эти два года, с лихвой перекрывали страсть авторов некогда прочитанных книг к Высоцкому…
А тем временем развивались события на поле боя.
В чем была идея?
Лейб-гвардии механизированный полк отступал. На показ. Прикрывшись с фронта тяжелыми бронеавтомобилями, по которым немцы постреливали. И из винтовок, и из пулеметов. Без всякого результата, но все же. Бронеавтомобили медленно пятились. Вроде как под напором и обстрелом австровенгров.
Максим был абсолютно убежден — ни один боевой офицер не пойдет командовать концентрационным лагерем. Добровольно во всяком случае. А у австровенгров, как и у всех остальных участников этой войны имелся достаточно острый недостаток полевых командиров из-за убыли. А значит, что? Правильно. Вон тот офицер, стоящий на отдаленном грузовике, что всем командовал тут, явно не имел боевого опыта. Но, безусловно, обладал совершенно запредельными амбиция и привык безнаказанно доминировать над окружающими, особенно над русскими. Сознательно он, наверное, понимал, что добыча ему не по зубам. Но вот психологически… она ведь вела себя так привычно…
И расчет нашего героя оказался верным.
Командир австровенгров не устоял. Ему бы держать статичную оборону и выигрывать время, ожидая подкрепления. Но нет. Не смог сдержаться перед соблазном заработать много дешевой славы. Пошел в наступление, погнав перед собой военнопленных.
Максим же не только демонстративно отступал, но и приказал не отстреливаться, всячески показывая свою неготовность стрелять «по своим». Параллельно же он готовил «теплый прием». Прежде всего он разместил в перелеске, через который отходил полк, штурмовиков. Велев им перед этим надеть маскхалаты. Эти тряпки и там в полях под Штормградом помогли при штурме, и сейчас были с ними. На всякий случай. Просторные тряпки камуфляжной «пятнистой» раскраски с кучей мелких лоскутков и мест для крепления пучков траве и веток. Ничего сложного, но очень полезно.
В принципе, этого должно было хватить. Но Меншиков подстраховался и отправил все свои легкие бронеавтомобили в обход. Прямо по буеракам и бездорожью. Широкие покрышки с развитым протектором и камеры низкого давления, вкупе с полным приводом открыли этих бронеавтомобилей пути, доселе недоступные для автотехники.
Их задачей было скрытно, прячась в складках местности, обогнуть противника. Что было несложно из-за явно выраженной холмистости. Далее им надлежало войти в Зальцбург и пошуметь. По возможности уничтожить телеграф и выдвигаться в тыл наступающей группировки супостата. Не быстрый прием, конечно. Но Меншиков не был уверен в том, что командир австровенгров клюнет на его наживку. А уничтожать этот отряд все равно было требовалось. Так что, как запасной вариант такая схема вполне была пригодна…
Австровенгры медленно продвигались вперед. Кричали и постреливали. Больше для острастки. Над головами военнопленных. Нескольких пристрелили, когда они попытались бежать в тот самый перелесок, где укрылись штурмовики. Но в целом двигались в относительном порядке.
Сколько так продолжалось? Полчаса? Может больше. Однако, наконец, военнопленные практически вышли из перелеска. В то время как сам супостат туда полностью втянулся. И тут в небо взлетело три красные ракеты и штурмовики атаковали. Шквалистым порывом стрелкового огня.
Дистанции были смешные — до ста-двухсот метров. А у ребят в руках самозарядные карабины под фактически промежуточный патрон в быстросъемных коробчатых магазинах да легкие ручные пулеметы под основной винтовочный патрон, и тоже в быстросъемных коробчатых магазинах. Плюс егерские винтовки с оптическими прицелами.
Мерзавцы из концентрационного лагеря и их прихлебатели прикрылись живым щитом только с фронта. В то время как фланги были абсолютно беззащитны. Более того, опасаясь проблем с военнопленными они держали некоторую дистанцию от них. Тех ведь толпа. Могут наброситься. А так — станковые пулеметы, установленные на грузовиках «по-русски» позволяли надеяться сдержать толпу в повиновении.
Теперь же, почти в упор, на них обрушился шквал стрелкового огня. С флангов. С самых беззащитных и уязвимых направлений.
Егеря били по пулеметчикам, не давая им воспользоваться своим оружием, и командирам, что пытались чем-то командовать. Пулеметчики подавляли скопления. Остальные — работали просто по любым наблюдаемым целям.
Минута.
И тишина. От которой аж в ушах зазвенело.
Присевшие и упавшие на землю военнопленные начали озираться и осматриваться. Выжившие австровенгры — тоже. Испуганные, шокированные, полностью раздавленные.
Максим уже было хотел отдать приказ штурмовикам выступить вперед и добить, но свое слово решили сказать военнопленные. Они колыхнулись как морская волна и с каким-то чудовищным, нечеловеческим ревом набросились на своих вчерашних надсмотрщиков и конвоиров. Оружия у них не было. Кто-то, конечно, хватал оружие убитых. Но большинство действовали проще — они набрасывались на супостата всей толпой и буквально разрывали их в клочья голыми руками. Ну как голыми? Руки сами находили подходящие предметы. То и дело мелькали поднятые с земли камни, выхваченные у австровенгров кинжалы и так далее.
Когда Меншиков подошел к месту боя — все было кончено. Ни одного супротивника в живых не было. А военнопленные, перемазанные в пыли и крови, с диким взглядом смотрели на этого офицера.
— Кто старший? — Максимально спокойным тоном поинтересовался наш герой. Хотя от вида этих людей у него мурашки по спине бежали. Их ярость чувствовалась как-то даже на расстоянии. После небольшого колебания вперед вышел мужчина лет сорока.
— Меншиков, Максим Иванович, лейб-гвардии полковник — произнес наш герой, протягивая руку.
— Каппель Владимир Оскарович, ротмистр, — ответил вышедший, принимая рукопожатие.
— Оу… — удивился Максим, прекрасно поняв, кто стоял перед ним. — Мне вас очень недурно рекомендовали. Давно в плену?
— Этой зимой попал, — мрачно произнес он. — Контузили на передовой. Очнулся уже у австрийцев. — Бывает. Никто от этого не застрахован. Ладно. Не будем терять время. Смотрите, — произнес Меншиков, доставая планшетку с картой. — Мы здесь. Вот здесь и здесь расположены другие лагеря военнопленных. Вот это — Зальцбург. Он практически беззащитен. Там есть склады с провиантом, обмундированием и вооружением. Хоть каким-то. С собой вас взять не могу. На меня охотятся крупными силами, а вы будете менять тормозить. Заблокируют и уничтожат. И меня, и вас. Поэтому я двинусь в одну сторону, а вам советую в другую, чтобы австровенгры разделили силы и не могли их нормально сосредоточить на одном направлении. Возражения?
— Возражений нет, — чуть поиграв желваками, ответил Каппель.
— Прорываться в сторону Чехии не советую. Здесь крепкие позиции противника. А у вас нет тяжелого вооружения. Я вообще не уверен, что вы сможете прорваться. Слишком изможденные. Сдаваться в плен тоже не советую. Но вот этого, — Максим кивнул на растерзанных австровенгров, — вам не простят. Поэтому я предлагаю вам постоянно двигаться. Освобождать лагеря военнопленных. И вообще — крушить и ломать тылы у супостата. Если все-таки решите прорываться — уходите к сербам.
— К сербам? Почему?
— Против них у австровенгров самые слабые позиции. Если собрать достаточно значимую толпу, даже с легким оружием, все получится. Может даже фронт там обрушите, кардинально облегчив ситуацию сербам. Совсем разгромить те несколько дивизий вы не сможете, но крови пустите — массу. И прорветесь к сербам, качественно их усилив. Возможно получится захватить какой-нибудь из речных мониторов. Это было бы совсем здорово, но на это особой надежды нет.
— Ясно, — произнес Каппель, принимающий из протянутого ему Меншиковым портсигара сигарету. Именно сигарету, а не папиросу. Он мог себе их позволить.
— И не брезгуйте автомобилями. Колеса — это ваша жизнь. Как и движение. Помните об этом. Пока двигаетесь, ежели с умом, живы. Остановились — умерли. Движение — главное для кавалерии в наши дни.
— Автомобили не кавалерия…
— Все меняется мой друг, все меняется…