— Не смешно! — Холодно и жестко произнес Пауль.
— Вот действительно, — внезапно откинув шутливость, заявил Людвиг. — Не смешно! Вы дружище, думаете, что нам предлагаете? Это Генеральный штаб, а не салон благородных девиц в подпитии. Неужели вы сами во все это поверили?
— Поверил.
— Серьезно?!
— Серьезно.
— Ну хорошо, — после долгой паузы произнес Бек, видя, что и Пауль, и Франц как-то слишком серьезно восприняли все эти сказки. Особенно Смекер. — Мы не знаем, в Италии Меншиков или нет. Вы утверждаете, что в Италии. И это легко проверить. День-два. И сведения будут уточнены.
— Через день-два он будет уже в Риме.
— Допустим, — кивнул Бек. — А может и нет. Не суть. Я внимательно изучил его кампании 1914 и 1915 годов, да и то, что он сейчас творит тоже отслеживаю. И могу вам точно сказать — если вам кажется, что он делает что-то странное, то просто перекреститесь и выкиньте эту мысль из головы. Он всегда знает, что делает. И мыслит пусть и дерзко, но довольно рационально.
— Соглашусь с вами, — кивнул Пауль. — Полностью. Но вот одна беда — мы узнаем о его целях только после того, как он их достиг. То же сидение в Штеттине. Кто бы мог подумать? Очевидная ошибка. Он вполне мог прорваться к своим. Однако он все равно окопался. И каков итог?
— И зачем он это сделал?
— Чтобы спровоцировать Ренненкампфа на действия, прекрасно зная его натуру. Это очевидно. Как и то, что в сложившихся условиях это вызовет цепную реакцию событий.
— Вы не думаете, что это случайность? — Спросил, поведя бровью Гальдер.
— Думал. Но в 1914 году он сделал также. Помните его историю с дневником? Ту, из-за которой Военный министр был снят с должности и отдан под суд, а Великий князь Николай Николаевич Младший и его сторонники, хоть и оказались «на коне», но, на самом деле, очень серьезно подставились? Если бы эта история с дневником была одной — то да, обычная случайность. Мало ли какие курьезны бывают в жизни? Но вот лето 1915 года. И Меншиков вновь проводит, казалось бы, безобидную комбинацию, манипулируя Ренненкампфом. И Великий князь Николай Николаевич Младший гибнет, как и его союзники. Меншиков действует, опираясь во многом на тот фундамент, который сам и заложил в 1914 году. По отдельности все выглядит обычно. Но это только если их не объединять воедино. За какие-то две кампании Максим умудряется уничтожить всех явных конкурентов Императора, устранив намечающуюся Великокняжескую фронду. Играючи. Раз и все, никаких сильных фигур, способных претендовать на престо России вокруг Николая Александровича не осталось. Погибли. Случайность? Не думаю. Слишком много растянутых по времени совпадений. Все это пахнет хорошо продуманной комбинацией. Прямо-таки воняет. И сейчас — тоже. Я могу пари держать.
— Допустим, — согласился Людвиг. — В том, что этот пройдоха опять себе отхватит большой и вкусный кусок, никто с вами спорить не собирается. Это очевидно даже людям, далеким от нашей деятельности. В то, что он недурной комбинатор я охотно верю. Более того — не то что верю, убежден! Но эльф… Это уже перебор.
— Без этого «перебора» не собирается целостная и непротиворечивая картина. Он где-то и как-то жил до того, как объявился на поле в Восточной Пруссии. Но где? Никто не знает. Он где-то учился, получив очень серьезное образование, которое совершенно невозможно для домашнего. Но где? Никто не знает. Он уверенно себя чувствует среди незнакомых людей и привычно командует. Для человека, который просидел всю свою жизнь в изоляции это, по меньшей мере, необычно. И так далее. Добавьте к этому то, что он владеет русским, английским и немецким. Во всяком случае, в августе 1914 года он их использовал. Так вот, в этих языках у него был не узнанный акцент — как по манере произнесения, так и по построению речи и употреблению слов. Сейчас он, конечно, немного сгладился, но все равно заметен. А вот французский язык, который он учил тут, такой особенности не имеет — он в целом совпадает с теми региональными особенностями, которыми обладает его преподаватель. Просто и легко узнаваемо. Вот. Как вы понимаете, все вместе это выглядит так, что он пришел откуда-то… с другой планеты, если хотите. И вот это объяснение, — он вновь постучал пальцами по папке, — вполне ставит все на свои места.
— Порождая еще больше вопросов, — мрачно заметил Гальдер. — Эту вашу гипотезу как-то можно проверить? Если этот Меншиков такой продуманный, зачем он рассказывал своим людям о том, что не человек? Почему позволил постороннему человеку слышать этот рассказ?
— А он рассказывал о себе? — Удивился Смекер. — Он рассказал древнюю легенду, которую можно трактовать по-разному. А зачем? Сложно сказать. Возможно ему не нравится постоянно таиться, и он проверяет почву для того, чтобы прекратить уже играть. Феанор, судя по легенде, все же воин, а не дипломат. Если это он, то ему все это притворство дается очень непросто.
— А если нет?
— Тогда к вопросам без ответа добавляет еще несколько. Откуда взялась эта легенда про Феанора о которой опрошенные мною лингвисты даже не слышали? Придумал? Допустим. Но это хлипкое объяснение, не находите? У него уже такой список «придумал», что конца края ему не видно.
— Хорошо, — медленно кивнул Гальдер. — И что вы предлагаете?
— Разрабатывать эту гипотезу как рабочую. На большее мы пока рассчитывать не может. И привлечь всех подходящих специалистов. Нужно понять мотивацию Меншикова, допустив, что он эльф. Чего он хочет? К чему стремится? Иначе мы так и будем бегать за ним хвостиком, постоянно отставая на шаг-другой.
— Действуйте… — тихо произнес Франц. — И да поможет вам Бог…
Глава 4
1916, 18 мая. Фиано Романо
Максим лихо, прямо-таки с ветерком прошелся по итальянским дорогам. Итальянцы оказались совсем так расторопны как австровенгры и безмерно далеки от немцев. Да и геометрия фронтов не позволяла им перебрасывать войска по сходящимся траекториям. Только догоняющим. Но тут у Меншикова было потрясающее преимущество в скорости и маневре, даже если они захотели так развлекаться. Не говоря уже о том, что его шаг с освобождением пленных дал неожиданно сильный эффект — никто толком не знал, где именно он.
По донесениям, которые он перехватывал на телеграфных станциях, к началу 18 мая в старой Австрии и ее окрестностях действовало уже три довольно крупных подвижных отряда из освобожденных военнопленных. И они наступали в разных направлениях. Шумели. Гремели. И вообще — вели себя без всякого стеснения, так как Вена не была в состоянии выделить на их блокирование достаточно сил. Если бы с одним отрядом она еще справилась, то теперь не знала, за что хвататься.
Максим же шел относительно тихо. Ну как тихо? Без сильной стрельбы. Однако в первую же ночь, проведенную его полком на итальянской земле, он велел автомобили разрисовать. Орлы, венки, молнии и надписи «S.P.Q.R [10]» везде где можно. Прямо не военный отряд, а передвижной цирк. Ну и по населенным пунктам полк шел под развернутыми знаменами и с музыкой. Всей, что мог из себя выдавить, привлекая кое-где наемные итальянские оркестры.
Он шел дерзко. Открыто. Нагло.
Это вводило местных в смущение. Да и слухи порождало очень странные. А уж глаза Кайзера Вильгельма, наблюдавшего как в мелких деревушках русский полк крестьяне встречают цветами, были отдельным пунктом увеселительной программы. Как и небольшие митинги, которые Максим устраивал в местах остановки. Специально готовил коротенькие речи на итальянском с помощью офицеров, владеющих им. И, залезая на броневичок, рассказывал местным фермерам да обывателям о том, что грядет новая эра обновленной Италии и возрождение славной старины и величия воскрешенной Римской Империи. И люди слушали. Их было не так уж и много на этих пикетах. Но они слушали. И рассказывали своим соседям, как водится, додумывая и произвольно дополняя. И о том, что Россия не сражается с народом Италии. Что Россию и Италию связывают многовековые культурное единство и общность целей. И только лишь мерзкий предатель на престоле вверг их, честных граждан в страдание и боль. И только лишь он виновен в том, что Италия проигрывает войну. А они молодцы. Ну и так далее. Обойма простых, но действенных риторических приемов в области пропаганды со времен Геббельса немало расширилась. Максим не был специалистом в этой области, но кое-что знал. Их в свое время инструктировали во время службы в одной «очень солнечной и песчаной стране» о том, как вести себя с местными жителями и что им говорить. В каком ключе, во всяком случае.
Но тут на дворе было самое начало XX, а не XXI века. И народы Европы не были еще так искушены в плане фильтрации пропагандистских штампов. Их еще просто не создали. Вот их Максим и вываливал вагоном, шквалом, ураганом. Да — примитивных. Да — грубо и неопытно. Но Италия была уже уставшей от войны, как и любая другая страна-участница. Италия уже понесла довольно большие потери в личном составе. В каждом городке, в каждой деревушке были и те, кто сражался на фронтах с французами, и те, кто уже сложил свою голову, и раненые. Особенную боль создавали раненные, многие из которых были в сложном психологическом состоянии. Все-таки в Первую Мировую войну французы были еще очень и очень крепкими воинами. И лоб в лоб могли крепко держаться даже против немцев, у которых была лучшая армия той войны. Более того — в 1918 они, преодолев психологические и организационно-тактические проблемы, научили бить немцев. Лоб в лоб. Глаза в глаза. В наступлении, взламывая весьма нетривиальную глубокоэшелонированную очаговую оборону силами пехоты. Да, ранние танки им помогали, но не везде и не так значимо, как хотелось бы.
Французы Первой Мировой были силой, с которой нельзя было не считаться. И итальянцы столкнулись с ними лоб в лоб. Имея при достаточно неплохих солдатах очень слабое командование, особенно на высоком уровне. Что приводило к непреодолимым проблемам и раздувало недовольство «верхами», сдерживаемое хоть как-то только тем, что война шла на чужой территории. Но потери… они были кошмарные… и совершенно бестолковые, что раненые и доносили через рассказы о боях, заражая все вокруг отнюдь не победоносными настроениями.
Максим же дал итальянцам простое и ясное объяснение. Король — самозванец, лишенный Божественного благословения. Он окружил себя мерзавцами и лизоблюдами, которые и втравили Италию в эту войну не на той стороне, ибо служат дьяволу, а не Богу. То есть, сделал как в мечтах Папанова из фильма «Белорусский вокзал», очень простыми и понятными сложные вещи: вот свои, вот враги и наше дело правое. А потом еще и раненных навещал в больницах. На стоянках, разумеется. И называл героями… настоящими легионерами. Помогал с мелкими проблемами. Во всяком случае, отдавал распоряжения прилюдно.
Так он Фиано Романо и достиг, не встречая, по сути, никакого сопротивления. А за ним словно ударная волна расходились слухи, которые плодились, размножались и видоизменялись прямо по законам «сарафанного радио». Народное творчество ведь оно такое. Тем, кто нравится, припишут любые позитивные в глазах простых людей вещи. На медведях там кататься станешь и лихим сабельным ударом линкоры топить. А там, где персона людям не по душе, так и мелкие недостатки раздуются до самых небес, превращая, допустим, излишне ухоженного мужчину в отчаянного содомита на первом же повороте.
Фиано Романа — небольшой старинный городок в пригороде Рима. Максим остановил в нем свой полк. Отдал все необходимые распоряжения и отправился на самую высокую и удобно расположенную старинную башню, откуда открывался вид округу. Холмы они интересное в этом плане решение. А крепости в старину ставили так, чтобы видеть все вокруг и никаких сюрпризов не иметь от излишне деятельных соседей. По возможности.
Тихо. Только ветер чуть подвывает в ушах, снося в сторону бытовые звуки его полка.
Наш герой медленно окинул взглядом всю округу невооруженным взглядом, ища какие-то несуразности и явные странности. То, чего в этом пасторальном пейзаже быть не должно. После чего, не найдя ничего, взял бинокль и принялся заниматься тем же самым, только уже «вооружив глаза».
— Максим Иванович, — тихо произнес один из офицеров, что сопровождал его. — Мы правда идет на Рим?
— А почему нет? Что мы, хуже Теодориха или Одоакра?
— Но причем здесь они? Их успехи были очень давно. Очень.
— В самом деле? — Совершенно невозмутимо и как-то невпопад переспросил Меншиков.
— Максим Иванович, — вступил в беседу второй офицер. — Рим не Берлин. Там нашим автомобилям будет очень непросто пройти. Я был там до войны. Очень много узких улочек. Если они решат держаться оборону — мы там завязнем.
— Так и есть, — не стал отрицать очевидное Меншиков. — Я тоже бывал в Риме. Да. Немного в другое время, но бывал. И да, я согласен. Там слишком много узких улочек, на которых им удобно держать оборону. Поэтому я Теодориха и Одоакра и вспомнил. Они Рим не штурмовали. Они просто в него вошли.
— Но как? — Почти хором, спросили все офицеры, что присутствовали рядом.
— Видите вон те три автомобиля, — указал Максим, на едва различимую по облачку пыли группу в дали. — Это гости. Если я все правильно рассчитал — полезные, но крайне опасные гости.
— Опасные? Может быть… — начал было говорить один из офицеров, планируя их встретить «дружеским» огнем. Но его перебил Меншиков.
— Петр Сергеевич, вы когда-нибудь демона кормили с руки?
— Я? Демона? Что вы! Нет. Где-бы я его нашел?
— Да? Какая, жалость. А этих гостей нам еще и за ушком почесать придется.
— Что? Что вы такое говорите? — Тихо спросил Петр Сергеевич. — Какие демоны? Почему мы их за ушком чесать?
Но Максим не ответил. Он лишь печально улыбнулся и, нашептывая внезапно всплывшую в голове песенку, вновь уставился в бинокль на приближающиеся автомобили.
Он прекрасно понимал опасения своих офицеров. Ему тоже не хотелось лезть в Рим, который выглядел ловушкой с какой стороны не посмотри. Как и его рывок на «италийский сапожок». Из этого «голенища» можно будет и не вырваться, задохнувшись в собственном бредовом угаре.
«И главный, основополагающий концепт его стратегической установки — ноль стратегии. Ничего, что написано в учебниках» — пронеслась у нашего героя мысль в голове. Та самая, из фильма Соловей-Разбойник. Этот прием давал определенное преимущество. Поначалу. Но теперь, когда ставки стали слишком высоки, когда силы, вовлеченные в кампанию против него, стали столь значительны, это могло привести к печальному финалу. К тому самому бою на Говяжкином лужке под деревней Клюево. Суровый жанр диктует свои законы…
— На фоне Эйфелевой башни с айфона селфи …шим, а на … ж еще нам наш вояж?
Тихо прошептал он, едва различимо, вспоминая клип Ленинграда. Да, его ситуация была другой. Но он, походу зарвался. Зашел в веселый стриптиз-клуб с весело крутящимися девчонками на пилонах. Только разогрелся. Только вошел во вкус. А в двери уже стучатся и доносится звуки сирен. Сколько ему осталось жить? День? Два? Неделю? На него накатили мрачные мысли, словно тогда, в самые первые часы нахождения в этой эпохе. Надвигающаяся мрачная эпоха стремилась вернуть все на свои места и покарать мелкую букашку, что возомнила о себе один Бог знает что. Обломать. Смешать все планы. И с хохотом и мерзким звуком ломающихся костей втоптать в грязь, туда, где ему и было самое место.
— Максим Иванович, — осторожно произнес ближайший офицер, — но это Рим. Здесь нет Эйфелевой башни. И… все остальное… что это значит?
— Не переживайте, — удивительно сухо произнес Меншиков, — оно вам и не нужно.
После чего продолжил наблюдать за приближающимися автомобилями. И лишь незадолго до их подхода спокойно развернулся и отправился вниз — встречать гостей. Но так, чтобы немного опоздать. Чтобы их уже приняли его бойцы и провели, согласно распорядку.
Как Максим и предположил, к нему прибыла делегация местных «бабок йожек», которые «против» короля и режима. То есть, революционеры всех мастей во главе со знаменитым Дуче — Бенито Муссолини. Никого, кто мог бы его подменить в этой почетной должности в тот момент истории в Италии просто не было. Меншиков специально отслеживал эту персону, по возможности. Еще в 1915 году. И знал, что его судьба пошла несколько иными узорами.
В оригинальной истории Бенито с 1914 по 1917 год прослужил в армии на итало-австрийском фронте в одном из полков берсальеров. И был демобилизован в феврале 1917 года из-за ранения ног. В этой реальности его демобилизовали раньше. Точнее не демобилизовали, а лечили по ранению в тылу. Вот он и прибыл на переговоры с Меншиковым. Неофициальными, разумеется.