— Максим Иванович, ответьте… пожалуйста…
— Я просто его пугал. Ему не требовалось больше.
— Но вы были так убедительны… — произнес командир штурмовиков, все еще не убрав кинжала.
— Это не сложно. Из-за глупой выходки этого трусливого придурка война продолжается. И мы за это заплатили жизнями сотен тысяч людей, что легли в могилу в кампанию 1915 года и в этом году. И еще лягут. А сверху на в крови плавают раненные и те, чьи судьбы оказались сломаны. — Произнес Максим и сделал полшага вперед, надавливая животом на кинжал, который вспорол мундир и пустил ему кровь. От чего рука офицера дрогнула и подалась назад. — Семьи, которые не дождались своих кормильцев. Миллионы детей, обреченные на голод. Поверьте, мне было несложно быть убедительным. Потому что эта мерзость достойна столь ничтожной участи.
— Но это же король… — растерянно произнес визави, опустив руку с кинжалом и чуть опустив взгляд.
— Это дерьмо собачье, а не король! — Скривившись заявил наш герой. — Если когда-то его дом и нес Божью Искру в своей крови и Божье благословение, то ныне этого нет. Их кровь сгнила. Их дух истлел. А тела… всего лишь пустышки. Он слаб и ничтожен. Не телом, но духом. Он не король… В иные времена короли вели своих воинов в бой. Лично вдохновляя их и направляя. А что он? Смог бы? Он трус и ничтожество! Что мешает мне их всех перебить, после того, как он выполнит нужное мне действие? Я ему никаких обещаний не давал. Просто требовал подчиниться. Этот осел даже не попытался торговаться. Даже не сделал робкой, самой ничтожной попытки отстаивать свои интересы… не говоря уже об интересах тех людей, кто доверил ему свои жизни и судьбы. Это — не король, это дерьмо собачье.
— Извините, — тихо ответил командир штурмовиков, совсем потупив взгляд и теперь заметив, что мундир Максима весь в крови.
— Ты оспорил в боевой обстановке мою власть. Ты усомнился во мне в ситуации, когда мне была нужна твоя верность. Ты угрожал мне оружием, пустив кровь. И теперь просишь извинить тебя?
— Я искуплю… — тихо прошептал и склонил голову.
Меншиков задумался на секунду. А вместе с тем замерли и окружающие его офицеры. Ключевой момент. Сложный выбор.
По-хорошему, этого офицера нужно убить, как человека, оспорившего его власть публично. Но убивать его было вредно, так как он требовался для дела. Да и не привыкли остальные офицеры к столь радикальным решениям. Плюс ко всему поведение самого Максима было едва ли не за гранью допустимого. Ребята очевидно перепугались. Их психика была просто не готова к действительно жестким и жутким поступкам. Даже там, под Зальцбургом, когда он приказал рубить головы убитых и складывать из них курган, они едва подчинились. А сейчас… мда… Поэтому, чуть помедлив, Максим произнес:
— Чашку кофе мне принеси, со сливками, и мундир новый, и санитара пригласи. Негоже идти на переговоры в таком виде с пусть и липовым, но королем. — «Не распорядись принести», а «принеси». Лично. То есть, вот таким нехитрым образом ударив по репутации. С ним можно будет и потом разобраться. А сейчас низведение его в статус «мальчика на побегушках» вполне терпимый выход из ситуации.
— Да-да, — оживился офицер и бросился исполнять распоряжение командира. Да и остальные быстро испарились, кто куда. Раз — и куда-то делись.
Дальше все прошло относительно тихо и предсказуемо.
Король Италии вывел Италию из состава коалиции Центральных держав, а потом обратился к Меншикову, как к представителю Антанты, с просьбой войти в этот союз. Максим же, немедленно эту просьбу удовлетворил.
Имели ли он какие-нибудь полномочия для этого? Конечно, нет. Мог ли кто-то это решение оспорить? Тоже нет. И Великобритания, и Франция, и Россия уже вечером подтвердили МИДу Италии полномочия Максима. В полном объеме. «Не отходя от кассы», так сказать. Просто потому, что Антанте этот шаг был предельно выгоден.
В одночасье Центральные державы получили удар, по сравнению с которыми наступление Третьякова в Померании выглядело мелкой шалостью. Раз — и огромной линии фронта не стало. А вместо него зияет зловещая дыра, затыкать которую просто нечем. Последние резервы были брошены на блокировку русских: прорыва на севере и отрядов вырвавшихся на свободу военнопленных.
И это не говоря о другом. Италия — это ведь не только ценный мех, но и много вкусного, диетического мяса. Она была важнейшей житницей Центральных держав, поставлявшая огромное количество сельскохозяйственной продукции и рыбы своим германским союзникам. Так что ее уход «из партии» делало невозможным ведение продолжительной войны, просто из-за стремительно нарастающих проблем с продовольствием.
Ну и геополитические последствия.
Даже если Центральные державы сумеют заткнуть дыру на новом Итальянском фронте, что само по себе выглядело чудом, лучше от этого им станет не сильно. Потому как Марсель вновь вступает в действие как главная Военно-Морская база Франция в Средиземном море. А обретение портов в Южной Италии позволяло Атланте начать нормально оперировать в центральной и восточной зоне Средиземноморья. То есть, создать закритические трудности для Османской Империи, которая уже почти год чувствовала себя там сухо и уютно, продолжая методично давить англичан в Египте.
Вся грандиозная мощь Центральных держав начала складываться как карточный домик. Казалось бы, какое место в этой войне занимала Италия? Ведь слабый вояка. Жидкий. Однако же его выбывание в сложившейся обстановке стало очень, крайне болезненным.
Максим же не просто заставил подписать спешно, буквально на коленке «состряпанные» акты, но и, пригласив местных журналистов, устроил пресс-конференцию. На которой присутствовал не только совершенно подавленного вида король Италии, но и Кайзер Германии. Мрачный, конечно, но от него ничего не требовалось, только присутствовать. Поэтому проблем он не создавал и создать не мог. Ему специально позволили переговорить в приватной обстановке с Виктором Эммануэлем III, чтобы тот передал правильное настроение этому нордическому усачу. Вроде как по ошибке или недосмотру. Но какая разница? Дело сделано. Страх посеян.
Именно здесь, при большом стечении народа и журналистов, и прозвучали манифесты «О мире», «О войне» и «О державе». И уже через несколько часов не только вся Италия знала об этих грандиозных новостях, но и весь мир. Разумеется, поверили не все. Но на это и не было расчета. Главное — подобный шаг создавал просто феерический бардак на юге французского фронта, где итальянские части стояли вперемежку с австро-венгерскими. А значит, что? Правильно. Отступить австро-венгерские части для закрытия образовавшейся «дыры» вряд ли смогут. Во всяком случае, в значимом количестве и быстро. А это, хочешь — не хочешь, распространит панику дальше, шире и глубже. В Берлине и Вене начнут принимать экстренные меры на нервах…
Глава 6
1916, 21 мая. Берлин
В этот раз Кайзерин посетила Генеральный штаб чинно и спокойно. Без криков, как в прошлый раз. Ее ярость была спокойной и взвешенной. И выдавала ее только чуть безумный взгляд окаймленный припухшими, покрасневшими веками. Видимо плакала. Долго и много. И мало спала. Ну и довольно значительный крестик, что она теребила в руках, не был для нее ранее характерен. А так — вон, теребила, оглаживала, чуть ли не почесывала, не отпуская, казалось, ни на минуту. Он был, правда, не шейный, а «ручной» для ритуального благословления. Но ее это нисколько не смущало. Как и мрачные черные цвета нарядов, словно бы она траур держит по близким людям.
— Господа офицеры, — холодно поприветствовала она кивком подорвавшихся со стульев Гальдера, Бека и прочих.
— Ваше Императорское Величество, — склонились они в уважительном поклоне.
— Рассказывайте, — процедила она сквозь зубы и уселась на стул за столом без всякого приглашения, даже формального. Те бы пригласили, но просто не успели и рта толком открыть.
— Что рассказывать? — Осторожно осведомился Гальдер, после небольшой заминки.
— Как вы собираетесь выпутываться из сложившейся ситуации. Насколько мне известно, вы не верили в то, что Меншиков может отправиться в Рим. Не понимали, зачем ему это нужно. И что теперь скажите?
Гальдер нахмурился и поджал губы. Возразить Кайзерин было нечего. Новость о том, что Италия заключила сепаратный мир с Антантой и перешла на ее сторону потрясло всех вокруг до глубины души, мягко говоря. Так-то народ отчаянно матерился. Такой подлянки от итальянцев не ожидал никто. «Бомбалейло» по всей Германии и Австро-Венгрии стоял такой, что теплом от «горящих задниц» можно было вполне уверенно растапливать ледник в Гренландии.
«Внезапно» оказалось то, что итальянцы оказывается очень плохо ладили на фронте. Сказывались старые конфликты и без всяких оговорок — вековая вражда. И если во время союзных отношений на эту проблему можно было как-то закрывать глаза, то теперь она вылилась в настоящую катастрофу. Итальянское руководство получило подтверждений новостей о переходе Италии на сторону Антанты, то «взяла быка за рога» и постаралась оперативно заблокировать своих вчерашних союзников. Намного быстрее, чем сообразили французы и со всей своей страстью присоединились к начавшегося празднику.
Как итог меньше чем за сутки двадцать одна австро-венгерская оказались заблокированы, отрезанные от снабжения, дорог и командования. А три дивизии удалось полностью разоружить и принудить к капитуляции. Да, заблокированные силы оказались не дискретными и раздробленными, а сгруппированными по три-четыре дивизии. Так что просто так не сомнешь, особенно в свете того, что они стали окапываться и агрессивно маневрировать. Но деблокировать ни у Австро-Венгрии, ни у Германии сил не было. Тем более, что, узнав об этой новости, Ренненкампф активизировался в Померании, где еще был очень нестабильный фронт.
Начались лихорадочные поиски ресурсов для «выпрямлении линии фронта». Но брать их в сущности было некуда. Там ведь требовался ни полк, и ни два для того, чтобы перекрыть дыру от Швейцарии до Адриатики. Да, по горам. Но это проблему не сильно облегчало в сложившейся ситуации.
Единственная надежда на русско-австрийский фронт, возглавляемые Брусиловым. Он сейчас был предельно пассивным. Но это выглядело ловушкой. Очередной многоходовой ловушкой «проклятых русских». Вот сними Вена оттуда войска и перебрось на запад. И что дальше? Что мешает отдохнувшим частям Российской Императорской армии на Юго-Восточном фронте перейти в наступление и опрокинуть жидкую, лишенную резервов оборону австровенгров? Благие намерения? Святой дух? Лично он боялся до жути так подставляться. Слишком все явно и навязчиво.
Да, конечно, Гальдер был прекрасно осведомлен о конкуренции фронтов и сложности внутриполитической обстановки в России. Но он мог просчитать вероятностей. Он прекрасно знал, что на текущий момент в глазах российского общества победоносным был только Северный фронт и прилегающий к нему Балтийский флот. В то время как связка Юго-Западного фронта и Черноморского флота выглядела весьма реакционной и безрадостной. Особняком стоял Кавказ, но там сил было очень мало из-за чего позиция его была в какой-то степени нейтральной.
Точно также, совершенно точно он знал, что в России самым энергичным образом готовится переворот. И от него не укрывалось то, что противостояние фронтов не было случайным. И что генералы Юго-Западного фронта играют самую серьезную и значимую роль в грядущих социально-политических потрясениях.
Ну так и что?
Почему бы им перед переворотом не наверстать и поправить подмоченную репутацию? Прорыв фронта «австрияков» и полное его обрушение с выходом русских полков к Вене выглядело вполне себе подходящим решением. Быстро. Просто. Действенно. А потом уже и новых декабристов вести куда-нибудь. Или нет? Все было слишком неопределенно и лежало в плоскости догадок. Эти, и прочие рассуждения и предположения Гальдер и высказал Кайзерин. Добавив напоследок:
— Самым выгодным для нас будет, если группа заговорщиков решит свергать в России монархию как можно скорее. Это породит наибольшую неразбериху и бардак. Ослабит Россию. И позволит нам если и не выиграть, то хотя бы завершить войну с минимальными потерями. Прежде всего из-за возможности Веной закрыть дыру на итальянской границе и перспективы заключения сепаратного мира с Россией.
— Свергать монархию? — Тихо переспросила с задумчивым видом Кайзерин, вспоминая слова Меншикова. Он ведь их и в 1915, и в 1916 говорил. А теперь… а теперь что? Они сбываются? Но он ведь говорил не только про Россию… он говорил и про Германию, и Австро-Венгрию. Что, дескать, хватает всякого рода дельцов, жаждущих избавиться от монархов, как от неких внешних арбитров, мешающих им творить все что душе их мятежной захочется. Прежде всего в среде крупного бизнеса. И угроза эта выглядела предельно реальной. Более того — опасной более для Германии, нежели для России. Но если уже и начальник Генерального штаба говорит о том, что было бы здорово поддержать заговорщиков у противника, то дело плохо… совсем плохо…
— Да, Ваше Императорское Величество.
— А что Максим? О нем что-нибудь удалось узнать? — Переключила она тему беседы, чувствуя, что закипает и в любой момент может потерять контроль над собой, если они и дальше станут обсуждать такие вопросы.
— Нам удалось захватить в плен одного из его офицеров. — Не без гордости произнес Гальдер.
— Вот как? — Оживилась Кайзерин. — И как же вам это удалось?
— Я распорядился держаться нашей итальянской разведывательной миссии поближе к королю, даже если тот отправиться в бега. Поближе, но не на виду. И это дало свой результат. Командир штурмового отряда вчера напился до изумления и отправился гулять по Неаполю. Трех бойцов, что его сопровождали, пришлось убить. А его вполне удалось захватить в плен. Он сейчас на рыбацком баркасе плывет связанный в Триест.
— Его уже удалось допросить?
— Да, но его слова похожи на похмельный бред.
— Бред? И о чем он бредит?
— О том, что мы глупцы и не видим демонов, воплотившихся повсюду. И что далеко не каждый человек — это человек. Хватает и тех, что лишь прячутся в человеческую шкурку.
— А что он говорит о Максиме?
— Переживает, что усомнился в нем, хотя тот был прав. В чем прав — пока установить не удалось. Но это очень неплохая новость. Оказывается, в его полку есть некоторый разлад. Этим можно воспользоваться.
— Я бы не стала на вашем месте на это сильно полагаться.
— Разумеется, — вместо Гальдера, ответил Бек. — Я тоже считаю, что этот разлад носит частный характер и, судя по всему, локальный. Причем, если бы мы этого офицера не захватили в плен, то он был бы преодолен естественным путем. — Гальдер раздраженно зыркнул на Бека, но промолчал.
— Его пьяный лепет удалось проверить? — Поинтересовалась Кайзерин.
— Пока нет. Единственное, в чем уверены наши люди, так это в том, что этот офицер считает Меншикова воплотившимся волшебным существом, который пришел сюда с какой-то важной миссией. И что вокруг масса демонов, с которыми нам всем надлежит бороться. Особенно среди революционной и уголовной среди. Ваше Императорское Величество, как вы понимаете, доверять таким словам опрометчиво. Он сильно пьян. Он бредит. Нужно дождаться, когда его привезут сюда, он проспится и с ним уже можно будет поговорить.
— А у нас разве есть это время?
— Не уверен, — осторожно ответил Гальдер.
— А уверена — его нет. Все слишком быстро развивается. Меншиков, говорят, привлек на свою сторону итальянского революционера Муссолини. Тот очень хорошо всколыхнул людей. Что этот офицер говорит про эту историю?
— Он говорит, что сам Меншиков назвал эту историю «кормить демона с руки». Он вообще Муссолини никак иначе не называет. Демон и демон. Странно. Но вполне убежденно. Он рассказывал, как легко и задорно им манипулировал Максим. А также о том, что почувствовал его приближение издалека. Никто не придал значению автомобилям, а он почувствовал…