Казалось, что материнство природа придумала для других. Для уютных домашних женушек с неиссякаемыми запасами терпения и нежности. Им, а не мне, словно воздух, нужна была кормильно-пеленальная суета с графиком двадцать четыре на семь. Они могли умиляться беззубым улыбкам и как шкатулку с драгоценностями рассматривать содержимое подгузников.
Я не видела себя мамой даже в самых смелых фантазиях, но судьбе было начхать на выверты моего воображения. Она рисовала собственную историю. Всего одного лопнувшего презерватива хватило, чтобы моя вселенная перевернулась вверх дном. Несмотря на спринцевание и менструацию, закончившуюся два дня назад, один бойкий спермотозоид Димы все-таки добрался до цели.
Идею с абортом я отмела сразу. Одна смерть уже чуть не случилась в нашей семье. Идею скрыть беременность все от Димы тоже отвергла. Даже если ему не нужен был этот ребенок, даже если бы я сама не хотела видеть Диму рядом, права скрывать правду у меня не было.
Родители все еще находились в неведении, когда я первый раз попыталась связаться с Димой. Дождавшись окончания рабочего дня, будто вето на звонки в рабочее время было еще в силе, я набрала его номер.
Пальцы тряслись, заготовленная фраза постоянно норовила вылететь из головы, но я терпеливо слушала гудки и ждала ответа.
После злых, отравленных отчаянием обвинений на трассе сложно было начать говорить о ребенке. Тогда Дима молчал, не опровергая мои слова и не защищаясь. Он принимал все как есть, но сейчас мне было важно услышать от него хоть одно слово. Раздавленная, потерянная, я готова была искать поддержки даже у того, кто невольно, но стал причиной инвалидности брата.
Мне очень нужно было услышать знакомый уверенный голос. Хотя бы на минуту. Однако вместо него трубку сняла женщина. Памела-Нина, я узнала ее мгновенно.
Уже после «Алло» следовало класть трубку, но я замешкалась.
— Здравствуй, девочка, — покровительственно произнесла она. — Дима сейчас в душе, но ты можешь передать через меня все, что хотела сказать.
— Я… — на меня напал ступор. — Я хотела бы поговорить с ним лично.
— Прости, но сегодня на вечер и ночь у нас уже есть планы, потому ему вряд ли будет удобно разговаривать.
Если бы согласие на развод не было подписано в моем присутствии, я бы наверняка купилась на этот блеф. Совместные вечер и ночь — как же! У Димы не могло быть совместных планов с его бывшей. Не важно, как она получила доступ к его телефону, но сейчас она вешала мне лапшу на уши.
— Передайте, пожалуйста, телефон Диме, — слово «пожалуйста» пришлось тащить из себя клещами.
— Ты всерьез считаешь, что спустя месяц еще ему интересна? — самоуверенность сменилась иронией.
— Мне в третий раз повторить?
— А ты настырная!
— Нет, я не настырная. Я борзая.
— Что ж. Сама напросилась. Моего мужа в квартире нет. Он забыл телефон и в настоящий момент трахает очередную наивную дурочку, которая согласилась стать бесправной подстилкой для этого трудоголика. Такой ответ тебя устроит? Так приятнее?
Я дернулась, словно от пощечины.
— Мне нужно с ним поговорить, — процедила на автомате.
— И мне нужно. И много кому еще. Нас таких шеренга, милочка! Но где он, я тебе сказала. Если знаешь номер, звони туда.
— Послушайте, я не собираюсь его возвращать, — все еще не верилось. — У меня есть для него информация, которую он должен услышать.
От того, что назвала ребенка «информацией» стало противно.
— В таком случае удачи тебе. Попытайся его словить. Может, когда-нибудь ему снова захочется молодого тела, и у тебя появится шанс зацепить его на денек-другой.
Не желая продолжать издевательства над своими ушами, я бросила трубку. Чем руководствовалась Памела-Нина вопросов не вызывало. Ей важно было побольнее ударить, отшить. Головой я это осознавала, а нутром… В словах этой женщины было слишком много цепляющих за живое крючков. Она говорила, как человек хорошо знавший Шеремета. Гораздо лучше, чем одна "бесправная наивная дурочка".
Повторно звонить в этот и следующий день я не решилась. Нужно было снова набраться храбрости, а через день ответом на все три мои звонка стали короткие гудки. Вероятнее всего, Нина действовала наверняка и заблокировала мой номер на телефоне мужа.
Скорее всего, я бы не сдалась и после еще одной попытки дозвониться, но уже с другого телефона. Пока токсикоз не расцвел во всей красе, сил и решительности у меня хватало. Но, как оказалось позже, не всегда одной лишь решительности достаточно.
В поисках номера приемной автоцентра на его сайте я наткнулась на неожиданное фото. Сделано оно было всего пару дней назад на розыгрыше какой-то рекламной игры. Счастливые победители с ключами от авто, воздушные шары, хмурый Сева с зубочисткой в зубах и Дима… Он стоял рядом с Катей, которая почему-то была одета в вечернее платье, а не форму официантки. Не лежи рука Димы у нее чуть ниже спины, я бы вообще не обратила на Катю никакого внимания. Мало ли, кто находился рядом.
Но рука лежала. По-хозяйски, любовно прикасаясь к бедру через тонкую ткать, и словно обладательница супер-приза Катя внимательно смотрела на своего босса. Из-под длинных ресниц, с улыбкой, совсем не так, как при мне, когда готовила для него кофе по любимому рецепту.
Разговор с Памелой был милостивее, чем это фото. Там, я хотя бы могла догадаться, где правда, а где ложь. А снимок… От неожиданности вся смелость разлетелась как пух с одуванчика. Незнакомая прежде ревность, скрутив в бараний рог, заставила затаиться. Дважды я набирала номер и тут же клала трубку. Не могла. Усиленные гормонами, эмоции ураганами бурлили внутри.
Мне бы еще недельку. Успокоиться, обдумать, отболеть. Но токсикоз сказал "Хватит". Слабость и тошнота принялись сменять друг друга, как верные напарники. Силы остались лишь на выживание да споры с узнавшими счастливую новость родителями. Звонок я малодушно решила отложить решила отложить на "попозже", на безразличное "когда-нибудь".
* * *
Художница-судьба была против изображения Димы в моем настоящем. Всю беременность она вообще не баловала меня. Некоторым женщинам везет — они расцветают во время этих девяти месяцев. Я же за половину срока превратилась в бледную тень себя: загибалась от токсикоза, спала в обнимку с унитазом, периодически лежала трупом из-за скачков давления.
Узнав, кто отец ребенка, мать принялась настойчиво уговаривать меня на аборт. Она винила Диму в инвалидности Пети, и если бы не Тема, тоже перебравшийся в Питер, не знаю, как бы я не свихнулась до родов.
Сейчас даже вспоминать этот период не хотелось. Ежедневный кошмар. К счастью, с рождением Веры все изменилось.
Одна неосмысленная беззубая улыбка, один слабый писк, и горе, которое с трагедией прописалось в нашем доме, исчезло без следа. Не прошло и недели с моего возвращения из роддома, как мать с отцом снова начали улыбаться.
— Красавица наша! — приговаривал отец, качая на руках хрупкую, похожую на марсианочку внучку.
— И кто у нас такой хорошенький? — сюсюкала мать, меняя подгузники и забирая Веру у меня после бессонной ночи.
Мы сами не заметили, как бесконечная боль из-за состояния Пети стала прошлым. Никто больше не упрекал меня в том, что именно я втянула брата в опасную ситуацию. Не гнали за порог Тему, который тоже изменился до неузнаваемости. Наша семья словно обновилась, но только мои чувства остались прежними.
Красивые платья и туфли, новый блог и тысячи подписчиков не смогли изменить одного… Я хотела бы сказать, что забыла Диму, что больше ничего не ощущаю, думая о нем, но это была бы неправда. Невозможно, глядя в лицо своего ребенка, подмечая знакомые черты, не думать о его отце. Нельзя ненавидеть. Нельзя оставаться равнодушной.
* * *
Дима
Сквозь стену дождя не было видно нихрена. Только мое собственное отражение, как в зеркале: глаза, нос, рот, появившаяся недавно седина на висках — ничего интересного. Все это и без дождя я видел каждый день, а последние дни из-за непогоды так вообще постоянно.
Дождь грозил устроить мировой потоп, и пустить меня по миру. Ремозона автоцентра работала в расслабленном режиме. Автомойка пустовала. Мойщики от скуки днями не вылезали из телефонов или, пользуясь отсутствием Севы, курили.
Начбеза не было уже неделю. Первый отпуск за последние три года тот уверенно просиживал на даче. Рыбалка, шашлыки, бубнежь старшей сестры — у него имелось свое, довольно странное понятие об отдыхе, но не мне, который вообще не отдыхал, было его судить.
Судить мне в принципе было некогда. Всего два года прошло после подписания контракта с итальянцами, а через три дня предстояло лететь в Гетеборг на переговоры со шведами. Еще один автоцентр, на открытие которого требовалось «добро» производителей. Новый геморрой.
После прошлого, казалось, целая жизнь прошла. Назад даже оглядываться не хотелось. Это был тяжелый период. В памяти перед глазами постоянно мелькал молодой парень, счастливый, сжимающий в руках брелок от моей машины. А потом звучали слова Лики, последние, откровенные.
Лучше бы я бухал. Жрал водяру литрами дезинфицируя прошлое вместе с чувствами и надеждами.
Но я не пил. Вместо этого привычно пахал. Сутками. Как проклятый. Даже когда однажды на порог заявилась Нина, кажется, не заметил. По вечерам она шумела на кухне. Пихала в меня еду. Каждую ночь пыталась довести до кровати, но обламывалась и оставляла под пледом на диване.
Не помню, сколько это продолжалось. Может месяц, может больше. В один из дней я просто сменил замки, и все закончилось. Усталость, вина, пахота — выгорел.
Как бы я ни гробил себя, сколько бы Сева ни сливал прокурору информации на Островского, мальчишку это спасти не могло. Мой поезд, в котором, облизывая пальцы, ела лазанью и признавалась в любви смешная девчонка, ушел. Оставалось жить дальше. И я жил.
В один из вечеров подвез домой Катерину. Перекинулся парой слов, поцеловал, а потом так и остался у нее до утра. Ночь, другую…
Просто секс. Без неловких разговоров о планах и правилах. Я не спешил звать ее в ресторан, а она не смотрела на меня, словно я ее личный центр Вселенной. Мы были друг у друга словно технические остановки между станциями.
Спустя совсем короткий срок Катя вернулась к бывшему мужу. Общий ребенок, квартира — я не вмешивался. После потянулась вереница из женщин. Не так как в молодости — трахать все подряд не было ни сил, ни желания. Но кровать не пустовала.
Так сам не заметил, как пролетело время, а в конце зимы в аварии погиб Островский. Официально это был несчастный случай, на самом деле… Сева молчал, а я не стал уточнять. Чувство вины притупилось. Вроде бы и дышать стало легче. Но в глубине все еще свербело, будто потерял что-то по-настоящему важное, свое. Возможно, давила на мозг банальная усталость.
Даже у белки, запертой в колесе, было два выхода: остановиться или свалиться в спасительный обморок. У меня выходов не было. За два года я нанял и уволил трех замов, с огромным трудом нашел директора для нового автоцентра, но все равно продолжал сам курировать основные вопросы.
Бывшая все же не зря называла меня "неизлечимым трудоголиком". К тридцати восьми, вроде как, пора было бы научиться диллегировать и доверять. Хотя бы в бизнесе. Но с доверием у меня год от года становилось все хуже. Организационные вопросы, административные — все сам, словно мозг атрофироваться, если бы уменьшил ему нагрузку.
Иногда и за чашкой кофе глаза упрямо пялились в монитор: просмотреть входящую почту, мельком глянуть новости и видео с камер наблюдения.
Даже в конце насыщенного рабочего понедельника.
Давно нужно было заканчивать и ехать домой. В планах на вечер был ужин из доставки и сон. Никаких баб, пустого трепа и жестокой эксплуатации моих ушей.
Все, что нужно было сегодня успеть, я сделал. Оставалось закрыть ноутбук и дать, наконец, "вольно" охране, которая при мне опасалась лишний раз закурить на крыльце или переключить монитор с видеокамер на любимые сериалы.
Рука уже потянулась к иконке "свернуть все окна", и лишь короткий взгляд "на последок" на колонку новостей заставил остановиться.
Не знаю, что зацепило. На экране как обычно пестрела подборка новостей от Яндекса. Вроде бы ничего особенного, но глаза принялись шариться по картинкам и заголовкам.
Котировки валют, фото новинок Женевского автосалона, обсуждение законопроекта о дорожных сборах и обзор ресторанов северной столицы.
Последнее могло интересовать меня меньше всего. В питерских ресторанах делать мне было нечего. Быстро свернув окно, я вернулся к своему кофе, но потом словно какая-то невиданная сила снова заставила вновь открыть новостной блог.
Обзор ресторанов начинался с фотографии: длинные женские пальцы без колец, исписанный записями блокнот и запись:
"Необычный блог Анжелики Уваровой набирает среди петербуржцев все большую популярность. В отличие от профессиональных поваров и кондитеров Лика дает свежее любительское мнение о кухне и обслуживании. Это взгляд по другую сторону кухонного стола и фуд-фото без фотошопа и студийных эффектов".
Словно кто-то хорошенько приложил меня лицом о стол, в голове загудело.
Анжелика. Лика. Она все-таки исполнила свою затею. Фуд-блог… Как сейчас помнил ее перепачканные томатным соусом губы и смеющиеся глаза, когда рассказывала о затее бросить все и начать писать о еде. Кто бы мог подумать, что это всерьез!
Боевая птичка больше не воюет. Теперь она в Питере и как взрослая ходит по ресторанам.
Не помню, когда улыбался последний раз, но сейчас губы сами разъехались в глуповатую улыбку. Пичужка моя. Все такая же неутомимая и окруженная вниманием.