Я встала. Скад, похоже, даже Киммалин знала, кто такой Охотник. Фляжка выпала у нее из пальцев и ударилась о пол. Вода разлилась, но она не заметила.
— Кто? — переспросила Заря. — Что случился?
Мне хотелось сбежать. Спрятаться. Скрыться от всех этих глаз. Но я не побегу.
— Мой отец не трус, — сказала я.
— Прошу прощения, — отозвался Говнюк. — Я только цитирую официальную версию.
Он уставился на меня с высокомерным видом. Так и хотелось ему врезать. Я поймала себя на том, что покраснела сначала от смущения, а потом и от гнева.
Не надо было смущаться. Почти всю жизнь я прожила с этим грузом и привыкла к подобным взглядам и шепоту за спиной. Я ведь не стыжусь отца? Так какая разница, если о нем узнают остальные? Ну и пусть. Да пожалуйста. Я рада быть дочерью Охотника.
Просто… было так хорошо идти своим путем и не стоять ни в чьей тени.
От этой мысли появилось ощущение, будто я предаю отца, и это разозлило меня еще больше.
— Представляешь, она живет в пещере, — добавил Говнюк. — Каждый вечер таскается туда. Операторы лифтов рассказали, что все время видят, как она бредет по пустоши, потому что ей не…
Он прервался на полуслове — в класс вошел Кобб с дымящейся чашкой кофе в руке. Кобб сразу обратил внимание на меня, потом посмотрел на Говнюка.
— Марш по местам! — гаркнул он. — Сегодня еще есть чем заняться. Бзик, ты фляжку обронила?
Киммалин очнулась и подобрала фляжку. Все без единого слова забрались в кабины. В какой-то момент вскоре после того, как мы вернулись к тренировке со светокопьями, я заметила, что Кобб мрачно смотрит на меня. Его взгляд словно говорил: «Рано или поздно это должно было случиться, курсант. Ты сдаешься?»
Ни за что.
Однако всю тренировку мне было тошно.
***
Пару часов спустя я покинула женскую уборную, набрав фляжки. Двое новых полицейских проводили меня до дверей и, убедившись, что я ухожу, как обычно, потеряли ко мне интерес.
Я плелась по территории базы, раздраженная, злая и одинокая. Вместо того чтобы свернуть в сторону пещеры, я пошла по дорожке, огибающей учебный корпус. Тем путем, что вел мимо столовой.
Через окно я увидела, как остальные сидят за металлическим столом — болтают, смеются, спорят. Сегодня они даже уломали Говнюка присоединиться к ним — редкая радость для плебеев, обычно он сразу уезжал к частному лифту. Недд говорил, на таком можно спуститься в нижние пещеры меньше чем за пятнадцать минут.
И вот он сидит тут, наслаждаясь тем, что для меня под запретом, после того как швырнул на общий суд мой секрет, словно пригоршню просроченных пайков. Я его ненавидела. В тот миг я в какой-то степени их всех ненавидела. И почти ненавидела отца.
Я ушла в ночь. Покинув базу через главные ворота, повернула налево, в сторону садов, к короткой дороге в пустоши. Мой путь пролегал мимо небольших ангаров, в одном из которых Говнюк парковал свой ховеркар.
Я остановилась в темноте, глядя на ангар. Передние ворота были закрыты, но боковая дверь распахнута, внутри виднелась машина. Мне хватило полсекунды, чтобы в голове родилась очередная ужасная идея.
Огляделась — вокруг никого. Сегодня стемнело рано, световые люки удалились от базы, фермеры уже разошлись по домам. До главных ворот достаточно далеко, чтобы охрана не заметила меня во мраке.
Проскользнув в ангар, я прикрыла за собой дверь и зажгла светолинию. На стене гаража нашелся гаечный ключ, и я подняла капот голубого автомобиля.
Пусть Говнюк прогуляется домой на своих двоих. Это будет справедливо. В конце концов, я ходила пешком, и сегодня придется еще тащить на спине большую силовую матрицу.
16
Утром я проснулась вялой и разбитой, уткнувшись лицом в плюшевого медвежонка. Со стоном перевернулась. Болели все мышцы. Почему мне так плохо? Мне…
Я вскочила и, включив светолинию, выглянула из кабины. В кухоньке горел свет, ждала нарезки горка грибов, торчали камни, которые я приспособила под табуретки, и…
И лежала автомобильная силовая матрица размером с небольшую тумбочку.
Она была там, где я ее бросила, дотащив до пещеры. Я так вымоталась, что не стала ее подключать, а отправилась прямиком в постель.
Застонав, я шлепнулась обратно и потерла глаза ладонями. Вчера вечером я так разозлилась, что… ну, на меня нашло помрачение. Стащить силовую матрицу показалось отличной идеей, но теперь в моем хитром плане зияли дыры.
«Ого, Говнюк, кто же раскурочил твою машину? Может, это единственная среди нас, кого не было на ужине и кто имела веские причины отомстить?»
Когда узнают, что я испортила имущество другого курсанта, меня выгонят взашей из летной школы. Я опять застонала, и этот звук беспомощно повторила Погибель, свернувшаяся клубочком на приборной доске.
Почему? Почему я не могла держать себя в руках? Почему дала повод избавиться от меня? Ни Беовульф, ни Сюнь Гуань не попались бы так глупо на подначку!
Я потащилась к «Альте». Было тошно. Даже не хотелось запускать силовую матрицу. Мне конец, и ничего не исправить. Почему «разумная Спенса» и «решительная Спенса» нечасто сходятся на боевом совете?
Я ни секунды не сомневалась, что меня уже поджидают полицейские, но караульные на воротах просто махнули мне проходить. По пути в класс меня никто не остановил. Говнюк явился, когда я устраивалась в кабине, и даже не посмотрел в мою сторону. Прихромал Кобб и начал урок как обычно.
В перерыве мне удалось перехватить взгляд Говнюка. Он не отвел глаза. Да, в них был вызов. Но как это понимать? Он ждет подходящего случая, чтобы выдать меня?
Занятие шло своим чередом, мы тренировались выпускать светокопья по движущимся целям. Я начала думать, что, может, он не будет втягивать меня в неприятности. Может… он выбрал путь воина? Вместо того чтобы бежать за помощью к адмиралу, планирует отомстить сам?
Если это правда… скад, возможно, я его немного зауважаю.
Не так чтобы сильно, конечно. Это не отменяет того, что он вызывающе и умышленно заклеймил меня перед всеми как трусиху. Артуро, Недд, ФМ и даже Бим ходили вокруг меня на цыпочках, бросая косые взгляды. На тренировке это вроде не отражалось, но во время перерывов все избегали щекотливой темы. Меня спрашивали о чем-нибудь другом и быстро заканчивали беседу.
Только в поведении Киммалин не появилось ничего необычного. Разумеется, это не означало, что она все проигнорировала.
— Так вот почему ты всегда такая марциальная? — спросила она, нависнув над моим креслом, пока я отдыхала, попивая воду из фляжки.
— Марциальная? — уточнила я незнакомое слово.
— Желаешь схватить звезды рукой и засунуть в карман, — пояснила Киммалин и наклонилась, будто собиралась сказать что-то непристойное: — Ну знаешь, такая, с огоньком.
— С огоньком…
— Порой даже… злая.
— Не из-за отца ли во мне бушует дикая смесь гнева, бахвальства и вспыльчивости? Не из-за того ли, что моего отца называют трусом, я разгуливаю с мечом в руке, провозглашая, что сложу гору из черепов, а потом заберусь на нее, чтобы рубить головы тем, до кого не смогла дотянуться?
Киммалин растроганно улыбнулась.
— Да благословят меня звезды? — спросила я.
— Все до единой, Спенса. Все до единой скадной звезды.
Я вздохнула и сделала еще глоток.
— Не знаю. Помню, что любила сказки Бабули еще до того, как сбили отца, и случившееся уж точно все только усугубило. Когда все смотрят на тебя как на дочь труса — не просто дочь какого-то труса, а единственную Дочь Труса — хочешь не хочешь, начнешь огрызаться.
— Что ж, будь благословенна за то, что не склонила голову. — Киммалин сжала кулаки. — Гордость — добродетель тех, кто делает ее таковой.
— Сказала Святая?
— Она была очень мудрой женщиной.
— Никто из нас понятия не имеет, что это за Святая, о которой ты толкуешь.
Киммалин погладила меня по голове.
— Все в порядке, дружок. Ты еретичка и ничего не можешь с этим поделать. Святая тебя прощает.
Из уст любого другого эти слова прозвучали бы оскорблением, особенно с поглаживанием головы, но когда так говорила Киммалин, это воспринималось как… подбадривание.
К концу дня я чувствовала себя намного лучше. Настолько, что было лишь чуть-чуть тошно, когда все ушли ужинать. Так что и правда лучше.
Выйдя из корпуса, я заметила длинный черный ховеркар, а в нем Говнюка и водителя в белых перчатках. Бедный парень. Похоже, до дома его теперь подвозят.
Пружинящим шагом я направилась к пещере, на ходу жуя копченое крысиное мясо. В конце концов Говнюк мне отплатит, но я переживу. Пусть не стесняется. А пока что мне, похоже, сошло с рук серьезное преступление. Исправная силовая матрица, подходящая по размеру к истребителю, ждала своего часа.
С ухмылкой во весь рот я добралась до расщелины и спустилась на светолинии в пещеру. Глупо так рисковать будущим. Корабль слишком старый. Если лампочки загорятся, толку все равно мало. Но еще это мой секрет, мое открытие.
Мой корабль.
Разбитый, потрепанный, с погнутым крылом… но все равно мой.
Я подтащила матрицу к эксплуатационному люку. Разъемы точно такие же, значит, с проводами мудрить не придется. Погибель ползла ко мне по крылу. Я глянула на нее и, ухмыльнувшись, подключила матрицу.
Диагностическая панель, а судя по свечению спереди, и приборная доска в кабине ожили. Опять, как в прошлый раз, послышался низкий гул. Темп убыстрился и стал искажаться, пока… не превратился в слова.
— …НННННИЦИИРОВАНА ПРОЦЕДУРА АВАРИЙНОГО ЗАПУСКА, — послышался из кабины мужской голос с необычным старомодным акцентом. Такой акцент я слышала в трансляциях знаменитых речей из времен до основания «Альты». — ЗАФИКСИРОВАНЫ СЕРЬЕЗНЫЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ ЦЕЛОСТНОСТИ КОНСТРУКЦИИ И БАЗ ДАННЫХ.
Это что, запись? Я подползла к кабине.
— Здравствуйте! — произнес голос, ставший не таким механическим. — Судя по одежде и поведению, вы из местных обитателей. Пожалуйста, классифицируйте себя: назовите национальную принадлежность и имена предков, чтобы я смог внести вас в базу.
— Эм-м… — Я почесала затылок. — Во имя звезд, что происходит?
— Превосходно, — отозвался голос. — Минимальные лингвистические отклонения от стандартного английского Земли. Простите за медленную обработку данных, она не вполне соответствует нормальным критериям. Но вы человек? Можете сказать, куда я попал?
Слова прошли мимо моих ушей. Рухнув коленями на крыло, я просто силилась понять, что происходит.
Мой корабль со мной разговаривал.
17
— Моя спецификация — MB-1021, роботизированное судно. — Корабль не просто разговаривал — похоже, он не мог заткнуться. — Но люди предпочитают спецификациям имена, поэтому обычно меня называют М-Бот. Я разведывательное поисково-спасательное судно дальнего радиуса действия, созданное для одиночных миссий без поддержки и тайных операций в глубоком космосе. И…
Он замолчал.
— И? — Я развалилась в кабине, силясь понять, что это, во имя звезд, за штуковина.
— И мои базы данных повреждены. Дальнейшую информацию извлечь не удается. Я даже не могу восстановить параметры миссии. Единственная сохранившаяся запись — последний приказ моего капитана: «М-Бот, затаись. Анализируй, не ввязывайся в битвы и жди меня здесь».
— Твой капитан — это твой пилот? — уточнила я.
— Верно. Коммандер Спирс.
Он вызвал для меня нечеткое изображение, на несколько мгновений заслонившее сканер на приборной доске. Коммандер Спирс был гладко выбритым моложавым мужчиной со смуглой кожей, в незнакомой строгой форме.
— Никогда о нем не слышала. А я знаю всех знаменитых пилотов, даже из тех времен, когда служили родители Бабули. Как обстояло дело с креллами, когда вы сюда прилетели? Они уже напали на галактику?
— В моих банках памяти нет ни воспоминаний о такой группе, ни слова «креллы». — Он помолчал. — Судя по скорости радиоактивного распада изотопов в ядре памяти, с момента моей деактивации прошло… сто семьдесят два года.
— Ух! «Непокорный» с остальным флотом потерпел крушение на Детрите примерно восемьдесят лет назад, а война с креллами началась задолго до этого.
Бабуля говорила, что война вспыхнула еще до ее рождения.
— Учитывая продолжительность человеческой жизни, — сказал М-Бот, — приходится сделать вывод, что мой пилот умер. Печально.
— Печально? — переспросила я, пытаясь осмыслить его слова. — Ты испытываешь эмоции?
— Мне позволено самосовершенствоваться и автономно усиливать нейронные связи, чтобы имитировать органические эмоции. Это позволяет лучше взаимодействовать с людьми, но на самом деле я не живой. Мои подпрограммы, отвечающие за эмоциональные потрясения, указывают, что из-за смерти хозяина я должен чувствовать скорбь, но банки памяти с записями о его внешности и нашей совместной деятельности повреждены. Я не помню ничего, кроме его имени и последнего приказа.
— Затаись, — повторила я. — Анализируй и не ввязывайся в битвы.
— По всей видимости, единственная часть моих банков памяти, которая осталась неповрежденной, за исключением основных личностных функций и процессов наподобие языковых, — это открытая база данных для сбора информации по фунгоидным формам жизни на этой планете. Мне бы очень хотелось заполнить ее до конца.
— Фунгоидным?
— Грибы. Нет ли у вас грибов, чтобы я мог их классифицировать?
— Ты суперпродвинутый истребитель-невидимка, в который каким-то образом встроена механическая личность… и ты хочешь, чтобы я принесла тебе грибы?
— Да, пожалуйста. «Анализируй». То есть, например, «классифицируй местные формы жизни». Уверен, это он и имел в виду.
— А я нет. Похоже, тебе приказали от чего-то спрятаться. — Я высунулась и осмотрела крылья. — У тебя на каждом крыле большие сдвоенные деструкторы, а на днище турель для светокопий. Твоя огневая мощь не уступает нашим самым большим кораблям. Ты военный истребитель.
— Точно нет, — возразил М-Бот. — Я здесь, чтобы классифицировать грибы. Вы разве не слышали последний приказ, который мне отдали? Мне нельзя ввязываться в битвы.
— Тогда зачем тебе пушки?
— Чтобы стрелять по большим и опасным животным, которые могут угрожать моим грибным экземплярам. Это же очевидно.
— Это глупо.
— Я машина, следовательно, мои заключения логичны, тогда как ваши подвержены влиянию органической иррациональности. — Несколько огоньков на приборной доске мигнули. — Это хитрый способ назвать вас глупой, если вы вдруг не…
— Поняла, — ответила я. — Спасибо.
— Не за что!
Он был абсолютно искренним. Но… как он там сказал, роботизированный? Что бы это ни значило, непонятно, насколько можно ему доверять.
Так или иначе, это машина с памятью, пусть и поврежденной, но простирающейся на сотни лет в прошлое. Возможно, в ней найдутся ответы на вопросы, которые мы всегда задавали. Почему креллы продолжают на нас нападать? Кто они на самом деле? Мы реконструировали их изображения по броне, поскольку ни одного взять в плен так и не удалось.
Вероятно, когда-то мы знали ответы, но если и так, то утратили их восемьдесят лет назад. Вскоре после крушения на Детрите большинство офицеров, ученых и старейшин флота, посчитав, что находятся в безопасности, собрались в пещере. Они восстановили старый электронный архив «Непокорного» и держали чрезвычайный совет. Вот тогда креллы и сбросили первую могильщицу, уничтожив наши архивы, а вместе с ними большую часть руководства флота.
Остатки нашего народа разделились на кланы в соответствии с флотскими обязанностями: команда по обслуживанию двигателей, как Бабуля и ее семья; гидропонная команда — выдающиеся фермеры, вроде предков Бима; пехотинцы — предки Зари. Методом проб и ошибок они узнали, что, если держаться малыми группами меньше сотни человек, датчики креллов не могут обнаружить их в пещерах.
С тех пор сменилось три поколения. Мы медленно пробивались обратно к поверхности, но с огромными провалами в памяти и истории. Что, если я открою АОН величайший секрет: как победить креллов раз и навсегда?