— О нет! — простонал Скарв, уставившись на обычные человеческие руки, в панике ощупал обычное человеческое просвечивающее лицо. Которое, впрочем, менее поросячьим не стало даже после смерти.
— Скарв Черноногий, — вежливо окликнул его кто-то. Это был отнюдь не вопрос. Скарв в ужасе вскинул голову и увидел высокую фигуру в балахоне, с посохом в одной руке и с пугающих размеров листом бумаги — в другой. — Прошу проследовать к месту твоего последнего упокоения, — Старик заглянул в документ, — на дне Дьюфтгата.
— Не-не-не-не-не! — затараторил Скарв, попятившись. — Это ошибка! Ошибка! Я же… Нет!..
— Ох, пожалуйста, — вздохнул Старик, — не начинай. Я на этой должности очень давно и не допускаю ошибок. Если написано «На дне», значит, на дне, и не спорь. И не… — осекся Старик и снова вздохнул, видя, как Скарв подпрыгнул и пустился бежать.
Но убежал недалеко. Буквально в десяти шагах от Смерти он принялся бежать на месте. Дух остановился, пару раз дернулся, повернулся, увидел, что его держит. Вернее, кто — маленькая, худенькая девушка в траурных одеждах стояла у него за спиной, наступив маленькой ножкой в сандалии на тонкую нить жизни, тянувшейся к бездыханному телу Скарва. Девушка виновато склонила голову, пряча робкую печальную полуулыбку, смущенно держа руки за спиной, и поводила другой ножкой по земле. Скарв вздрогнул. Робкая полуулыбка на белом личике показалась ему очень жутенькой. А потом девушка выдернула из-за спины огромную косу, перехватила ее обеими руками и, широко размахнувшись, отсекла нить жизни Скарва Черноногого.
Земля под ногами вождя хряк-берсерков расстегнулась, будто змейка-молния. Скарв забился в истерике, невольно глянув в бездонные дали подземного царства, но, к собственному удивлению, не провалился в пропасть Дьюфтгата, а остался висеть в воздухе. Он недоверчиво ощупал ногой пустое пространство, кретински улыбнулся, нервно хихикнул, поднял глаза на девушку. Девушка печально улыбнулась, опираясь на зловещую косу, невинно помахала ему маленькой ручкой. Скарв машинально ответил на жест и…
Молча провалился на дно Дьюфтгата.
Земля застегнулась, как будто ничего и не произошло.
Девушка повернулась на носках сандалий, увидела фигуру в балахоне. Смерть-Старик осуждающе покачал головой. Смерть-внучка как бы смутилась, мельком взглянула на зловещую косу, виновато-грустно улыбнулась и торопливо спрятала ее за спину, а потом растаяла серым дымком. Старик вздохнул, как умеют вздыхать лишь пожилые люди, уставшие от причуд распоясавшейся молодежи, отставил в сторону посох и сделал в документе отметку напротив имени Скарва Черноногого возникшим из воздуха пером, удовлетворенно кивнул.
***
Эйнар вонзил в землю Близнецов и обтер лицо ладонью, смешав пот с кровью, сочащейся из глубоких ссадин на левой щеке. Он посмотрел на пальцы, пощупал ссадину, недовольно поморщился, передернул плечами, снова поморщился, пошевелил покусанной рукой и ногой. Ушибов, синяков и мелких ран Эйнар наполучал с избытком, а он не любил их получать. И это тоже было неправильным для героя. Ведь герой обязан быть израненным, еле держаться на ногах после отчаянной смертельной битвы со злом, чтобы, одолев всех врагов, упасть без сил и очнуться на чистых простынях в домишке одинокой, молодой, красивой, свободной и открытой для непризнанных медицинским сообществом методов врачевания знахарки. Эйнар же стоял на ногах крепко. Он слегка подустал, но в общем и целом был бы не против еще пары раундов. Да и думал он вовсе не о молодых знахарках и благодарных за спасение девицах брачного возраста. А думал о половине жареного баранчика, полбочонке браги и стоге сена в тихой конюшне, где можно задрать пузо кверху и вздремнуть пару часов.
Биркир Свартсъяль неторопливо, со злодейским величием и мастерством заправского наездника съехал со взгорка. Парадно и неспешно подъехал к Эйнару, остановился на вежливом расстоянии. Надменно и отстраненно окинул злодейским глазом проделанную им работу. Кое-что из работы виновато хрюкнуло и притворилось мертвым.
— Поздравляю, — холодно произнес колдун. — Ты все-таки перебил моих слуг. Признаюсь, я тебя недооценил. Но, — он лихо соскочил с седла, — это мало что изменит!
Колдун встал рядом с покладистой лошадью в удивительно живописную злодейскую позу, на миг замер так, чтобы у наблюдателя отложилась в памяти картина идеально фотогеничного воплощения зла во всем его великолепии. Эйнар никак не отреагировал. «Баран, — думал он. — Да, пожалуй, и целого барана можно сожрать».
— Ты вступил в бой, — начал колдун драматичную злодейскую речь, легким шагом приближаясь к Эйнару, — с надеждой на победу. Ведь ты — Эйнар Сын Войны, человек, рожденный от бога, человек, наделенный огромной силой! Эта сила не раз спасала тебя, сокрушала твоих врагов, даровала тебе победу… но сегодня эта сила стала твоим злейшим врагом, Эйнар Сын Войны! Ибо я, Биркир Свартсъяль, перехитрил тебя!
Эйнар сплюнул, высморкался в пальцы, обтер ладонь о штанину, уперся в бока.
— Да! — не смутился ораторствующий колдун. — Знай, что смерть каждого слуги увеличивает мою и без того огромную темную силу! Сосчитай, если можешь, — позволил себе снисходительную злодейскую насмешку он, — убитых тобой сегодня врагов и узнаешь, насколько могущественным я стал!
Эйнар непроизвольно глянул на пару «убитых», «умерших» с явным запозданием и неохотой. Кажется, они пообвыклись в своей роли и реагировали на нежелательное внимание так, как реагируют работники, застуканные начальством за внеплановым перекуром. Сын Войны исподлобья посмотрел на остановившегося в пяти шагах колдуна, на его картинно воздетые руки и вдохновенное злодейское лицо актера, чей сценический триумф происходит перед самым благодарным зрителем — самим собой.
Колдун приоткрыл один глаз. Угрюмая красная, мокрая, исходящая легким паром на холодном воздухе физиономия Эйнара несколько огорчила его.
— Не то чтобы мне это было действительно нужно, — сказал Свартсъяль менее вдохновленно и злодейски, опустив руки. — На самом деле я бы мог, если бы захотел, и не жертвовать своими слугами — моя сила и без того велика. Но тогда ты бы не оценил всю степень твоего отчаяния! Не проникся жизненной несправедливостью! Ведь твоя победа так близка! Остался всего один враг, которого тебе осталось одолеть! Но этого не произойдет! О нет! — колдун вновь перешел на драматичные злодейские интонации. — Ибо этот враг — я, Биркир Свартсъяль! А ты, глупый, самонадеянный герой, даже не представляешь, кто я!
— Чего это? — возмутился Эйнар. — Очень даже представляю. Какой-то там бессмертный, тебя ни ножом, ни топором, все такое… Мы будем уже драться или нет?
Колдун, сбитый с толку на триумфальной ноте злодейской речи, резко переменился в своем аристократическом лице и подозрительно уставился на Эйнара.
— Ты знаешь, что тебе не победить, и все равно хочешь драться, хотя никакой надежды на победу нет?
— Ну почему же? — пожал плечами Эйнар. — Мелкий шрифт.
— Что? — опасно сузились глаза колдуна.
— Ну мелкий шрифт в этом, как его, ну, в договоре. Ну, который еще не читают.
— Откуда ты знаешь? — занервничал колдун.
— Ну, я ж все-таки полубог, приятель, — виновато развел руками Эйнар. — Есть кому такие вещи объяснить. Да подсказать.
— Ха! — злодейски расхохотался колдун и манерно вытянул руку, в которой появился черный меч — типичное орудие злодейского труда, соткавшееся из клубов едкого черного дыма. — Тогда тебя нагло ввели в заблуждение, герой! Потому что я, Биркир Свартсъяль, обманул смерть! Меня ничто и никто не может убить! Ни бог, ни человек, ни смертный, ни бессмертный, ни даже такой как ты — ни полубог, ни получеловек! Я предусмотрел все, абсолютно все! Каждую строчку, каждую букву вашего мелкого шрифта!
Колдун расхохотался тем безумным злодейским хохотом, во время которого обычно сгущаются черные тучи, гремит гром и сверкают молнии. Правда, симскарское небо — крайне неблагоприятное для драматизма явление. Оно упрямо серое и крайне скупо на яркие и выразительные погодные эффекты даже в тех случаях, когда отъявленный лгун требует, чтобы его поразила молния в случае откровенной лжи.
— Да ну? — усмехнулся Эйнар, разминая затекшие ноги. — А кое-кто думает иначе.
— Ха-ха! — хохотнул Свартсъяль, рассекая черным мечом воздух. — Меня не волнует, кто и что там себе думает! Я бессмертен!
— Нет, — покачал головой Сын Войны. — Всего-то захотел жить вечность.
— Это одно и то же!
— Ну не скажи, приятель. Будь это одно и то же, меня бы тут не было. Мелкий шрифт, — развел руками Эйнар, как бы извиняясь
Колдун хотел возразить чем-то напыщенным и злодейским, но вдруг увидел неторопливо бредущую через поле высокую фигуру в балахоне, опирающуюся на посох. Он ее узнал. Трудно не узнать того, кого когда-то клятвенно пообещал никогда не встретить.
— Ну что ж, — холодно прошипел Свартсъяль, занося меч. — Я покажу мелкий шрифт. Вам обоим!
Его бросок был без преувеличения молниеносным. На мгновение худая, черная фигура колдуна размылась, сделалась нечеткой, почти невидимой для глаза, исчезла там, где стояла, и возникла возле Эйнара, обрушивая на него удар чудовищной силы. Такой удар легко разрубил бы горную породу, сокрушил бы стены Хрейдура или перебил бы хребет паре великих китов, обитающих у края моря…
Смерть была той сущностью, к которой вселенная вопреки (или же благодаря) ее зловещей репутации относилась с глубоким уважением. Вселенная вообще уважает все, что существует очень давно и долго, видимо, из-за того, что все, что имеет сроки жизни менее пары миллионов лет, просто не замечает. Поэтому смерть никогда не торопится. Если вселенная почувствует, что Старик куда-то не успевает, она просто подождет.
Именно поэтому именно в этот момент время решило вежливо и тактично остановиться.
Старик приблизился к скульптуре непримиримой, извечной борьбы героев и злодеев, света и тьмы, добра и зла. Вот Биркир Свартсъяль, с выражением злодейской ярости на белом аристократически утонченном лице. Старик отметил, что даже в момент неконтролируемых эмоций колдун смотрится поразительно эстетично. Смерть не была художником или скульптором, но тем не менее отметила, что такое лицо — просто находка для искусства. Вот черный меч, обрушенный на незащищенную голову Эйнара — того самого, который даже после самоотверженного подвига дюжины цирюльников в лучшем случае будет являть пример неправильного образа жизни и губительных последствий чрезмерных возлияний. А вот Близнец Сына Войны, жестко парировавший этот удар. Одно из преимуществ смерти заключалось в том, что всегда можно оценить, какие нагрузки испытывают инструменты извечной борьбы героев и злодеев, особенно в тех случаях, когда встречаются друг с другом силы божественные, полубожественные или какие-нибудь там еще, находящиеся за пределами человеческих. Старик не завидовал инструментам, он испытывал какую-то сентиментальную слабость к вещам, которые ломаются. Наверно, потому, что они были не его специальностью. А вот нож в левой руке Эйнара. Старик припомнил, что даже у такой полезной мелочи имелось собственное имя — Сюльтен. Герои обязаны давать имена абсолютно всему, чем владеют. Странная и откровенно не понятная традиция, которой Сын Войны следовал против своей воли. Даже если он называл вещи потребительски, все равно находился тот, кто выдумал бы какое-нибудь пафосное и грозное название даже для выдернутого из забора кола, которым Эйнар начистил морды паре пьяниц на чьей-нибудь свадьбе. А вот левый бок, защищенный черными кольцами кольчуги, сплетенный черными гномами и купленной на каком-нибудь черном рынке за бешеные деньги согласно модным веяниям в злодейском обществе. А вот лезвие ножа в этом самом боку почти по рукоятку.
Старик глухо хмыкнул в недрах своего капюшона. Его практичная и справедливая натура прямо-таки возопила о расточительстве, пустой трате чужих денег и торговле недоброкачественными товарами из других царств.
Время потекло в привычном ритме, не обратив внимания на кратковременный сбой. Время вообще крайне равнодушно к таким мелочам.
Как всегда, когда что-то происходит очень быстро, мозг становится последним, кто обо всем узнает. Первое, что почувствовал колдун, — противное ощущение в ладонях, которое возникает, когда не рассчитав силу ударишь по чему-то крайне жесткому и неподатливому и отобьешь себе пальцы. Потом увидел напряженную от усилий, но все-таки буднично спокойную физиономию Эйнара Сына Войны. Потом меч в его подрагивающей руке, принявший на себя весь удар Свартсъяля. Колдун отскочил назад, думая, что недооценил противника уже дважды. Все-таки полубожественная сила — весомый аргумент против силы темной. Не то чтобы Свартсъяль не был уверен в своей победе, но смена тактики все же требовалась.
Он приготовился к новой атаке и вдруг почувствовал, как что-то мешает, стесняет движения. Колдун опустил глаза и увидел торчащую из бока рукоять ножа.
— Ловко, — одобрил он и ухмыльнулся, смело хватаясь за нож. За сто с лишним лет бессмертия в этом теле побывало столько колюще-режущих предметов, что их счет потерял всяких смысл еще полвека назад. Колдун даже гордился оказываемым на врагов эффектом, когда выдергивал из себя очередное орудие смертоубийства. Веселее казались только те моменты, когда он сажал на плечи отрубленную голову. — Но это всего лишь цара-АААА?!!.. — рванув нож, взывал Свартсъяль.
Ощущение было совершенно новым. То есть старым, но забытым настолько давно, что злодейскому мозгу потребовалось некоторое время вспомнить его название.
Боль.
Забывшее о естественных человеческих реакциях, тело ответило на произошедшее с ним необычайно ярко и бурно. Вместе с вернувшимися воспоминаниями подступило недоверие, ужас и паника, которые усилила фигура в балахоне, бесцеремонно шагнувшая сквозь Эйнара.
Колдун шарахнулся в сторону от протянутой руки Старика, бросил окровавленный нож, меч, сразу рассыпавшийся дымом, побежал к своей лошади. Но больше ста лет безотказно работающие ноги повели себя по-скотски: налились тяжестью, послушались через силу, да и то осмелились споткнуться, повели хозяина размашистыми зигзагами, а при каждом шаге в боку страшно и остро пульсировало, вышибая из глаз постыдные для великого злодея слезы. Колдун кое-как добежал до скакуна, запрыгнул в седло… но к своему удивлению обнаружил, что вместо прыжка совершил неловкое и позорное телодвижение, свойственное тем, кто впервые пытается влезть на эту злобную, коварную громадину, именуемую лошадью. Бок отреагировал на телодвижение взрывом боли. Колдун затравленно оглянулся, но к еще большему удивлению обнаружил, что ни Эйнар, ни смерть его не преследуют — стоят, глядя друг на друга в некотором недоумении и растерянности. Что с их стороны было закономерной реакцией, поскольку, во-первых, с его лицом происходили не самые приятные перемены — задержавшаяся на век старость внезапно вспомнила о случайно позабытом клиенте и спешно наверстывала упущенное. А во-вторых, время, сохранив общее размеренное течение для всех и всего окружающего, для колдуна почему-то сделало прихотливое исключение, из-за чего тот двигался и издавал звуки раза в два или три быстрее нормы. И его упрямые попытки взгромоздиться на лошадь, сопровождаемые стонами и вскриками, больше напоминали прыжки насмерть перепуганного бурундука, выхлебавшего чан кофе.
Когда же колдун наконец влез в седло, он обмотал вокруг руки поводья и несколько раз вдарил пятками по конским бокам. Лошадь, находившаяся в нормальной временной параллели, отреагировала на работающие по ее бокам отбойники, придя к закономерному помешательству, протяжно заржала, взвившись на дыбы, и сорвалась в дикий галоп. Но все-таки не такой дикий для всадника, находящегося в параллели, где у течения времени царила своя атмосфера.
Старик тактично кашлянул.
— Послушай, ты не мог бы… — осторожно обратился он к Эйнару.
Сын Войны раздраженно закатил глаза, зло сплюнул под ноги и протяжно, оглушительно свистнул. Раск, флегматично стригущий ушами и не ожидавший ничего необычного, вздрогнул от неожиданности, прижал уши, вытянул шею и недовольно фыркнул. Но подчинился — в конце концов, он же верный конь, чью верность и преданность никогда по достоинству не оценивают. Раск осторожно потряс передней ногой, оттолкнул сонного Гизура и рысью поскакал на зов хозяина, вызвав у собравшейся толпы непроизвольный вздох восхищения и как бы случайно махнув скальда хвостом по бледно-зеленому лицу. Скальд возмущенно буркнул сквозь сон, но, понедовольствовав ради приличия, нашел себе другую опору в ноге стоявшего рядом селянина, который сперва даже не обратил внимания на нежданную обузу.