Тэйн безжалостно преследовал его, несмотря на то что находился в невыгодном положении. Юноша был прирожденным фехтовальщиком и даже против двух мечей сумел выстроить непробиваемую защиту.
Тэйн продолжал наседать. Торфин рассчитывал на свою юношескую выносливость, надеясь, что его противник устанет.
Но Тэйн не уставал. Он до сих пор мог провести целый день в жарких доспехах, обмениваясь ударами с врагом. Он не смог бы выжить за проведенные в легионе годы, если бы поддался усталости.
Тэйн шагнул на зубчатую стену Башни. Торфин лишился своего последнего преимущества. Тэйн помедлил, глядя на Ведьму.
Голубой шар наполовину поглотил ее руку, но она почти сумела с ним справиться. Лишь несколько искр продолжали вгрызаться в ее изуродованную плоть.
Она выглядела очень юной и ранимой.
Торфин тоже посмотрел на нее.
Тэйн сделал ложный выпад длинным мечом и нанес удар коротким.
Это был его лучший удар.
Меч Торфина улетел во двор. Кровь теперь текла по обеим его рукам.
Быстро попятившись, он схватил кинжал с пояса своей любимой.
Тэйн вздохнул и снова нарушил правила боя.
— Ты слишком упрям, парень.
Он убрал мечи в ножны, сбросил пояс и, сняв шлем, положил его между мечами, затем подошел к Торфину.
Юноша дважды попытался проткнуть доспехи Тэйна, прежде чем солдат забрал у него кинжал и зашвырнул его далеко в траву Земстви.
Торфин все еще не сдавался.
Тэйн сбил его с ног и ударил ребром ладони сбоку по шее.
Отойдя Тэйн посмотрел вниз. Кинжал Торфина все же нашел щель в доспехах. По блестящему черному нагруднику стекала красная струйка. Поврежденное ребро начало болеть.
Подобрав свой короткий меч, он подошел к Ведьме.
Еще несколько секунд, и она окончательно победит его магию. Еще несколько секунд, и она сможет его уничтожить.
Но он продолжал колебаться.
Он подумал о ее юности, ее ранимости, ее красоте и понял, каким образом она смогла очаровать Торфина и барона.
— Мама! — жалобно проговорила она.
Тэйн быстро повернулся.
На бастион шагнула Рула.
— Тэйн, не надо! Пожалуйста!
Шли секунды.
Тэйн убрал меч в ножны.
Ширл вздохнула и лишилась чувств.
— Тэйн, я привезла твои вещи. И твоего мула.
Рула шагнула к дочери.
— Огонь прижег рану. О кости я позабочусь.
— Ты сам ранен. Позаботься о себе.
— Это может и подождать.
Десять минут спустя он закончил обрабатывать рану Ширл, затем снял нагрудник и позволил Руле заняться его раной. Рана оказалась небольшой, и шрам от нее с легкостью затеряется среди своих предшественников.
— Лучше уходи, — сказала Рула, закончив. — Охотник…
— Ты остаешься?
Охваченный бескрайней тоской, он отвел взгляд и посмотрел на Земстви. Где-то там был Кай Линг. Он ничего не чувствовал, но это не имело значения. Тот, кто за ним охотился, мог оказаться хитрее его. Возможно, ловушка уже захлопнулась.
— Она моя дочь. Я ей нужна.
Тэйн мрачно собрал свои пожитки и направился к лестнице.
Торфин застонал.
Отложив вещи, Тэйн присел рядом с юношей.
— Знаешь, такой упрямец, как ты, как раз ей под стать.
Он снова собрал вещи и на этот раз, не задерживаясь, спустился вниз.
Солдаты Империи Ужаса редко давали волю чувствам.
Он положил руку на плечо Стебана, пытаясь придумать, что сказать на прощание, когда к нему подошла Рула.
— Тэйн, я с тобой.
Он посмотрел ей в глаза. Да, подумал он. Она бы пошла с ним. А он бы осмелился?
Иногда солдаты все-таки сдавались.
— Стебан, иди и найди лошадей для себя и для матери. Рула, возьми какие-нибудь припасы из Башни — еду, утварь, одежду. Все, что может тебе понадобиться. И поторопись.
Он окинул взглядом горизонт. Где Кай Линг?
— Где ты, старый друг? — прошептал он.
Даже ветер не ответил ему. Он лишь насмехался, словно собирающиеся над Башней дети Смерти были какой-то грандиозной шуткой.
Тени стервятников нетерпеливо кружили над старой цитаделью.
Они проехали сотню ярдов по дороге в никуда.
— Тэйн!
Он развернул мерина.
Торфин перегнулся через стену Башни, держась правой рукой за шею, затем поднял другую руку.
— Удачи тебе, центурион.
Тэйн помахал ему, но ничего не ответил. У него слишком болели ребра, чтобы кричать.
День подошел к концу. Тэйн продолжал ехать, пока солнце не зашло за горизонт. Рула ехала слева от него, Стебан справа. Мул тащился позади, пытаясь укусить новоприбывших за хвост.
Тэйн оглянулся лишь однажды. Дети Смерти уже спустились на свое пиршество. Уголки его губ печально опустились.
Его звали Тэйн, и он все еще был из тех, кого следовало остерегаться.
XX
Хлопанье темных крыльев разбудило Кай Линга. Дети Смерти кружили прямо над ним. Один черный стервятник опустился в нескольких футах от его вытянутой руки.
Он пошевелился, и стервятник взлетел.
Кай Линг медленно поднялся. Боль терзала его тело. Он посмотрел на дымящиеся руины дома и все понял. Он совершил ошибку, но выжил. Ему повезло.
Он очень медленно повернулся, нащупывая путь в сумерках.
Туда. На запад. Центурион снова призвал себе в помощь Силу.
Ночи ужасной тишины
В королевском дворце в Итаскии происходило нечто зловещее. Король Нортон пытался обмануть Ариститорна из Некремноса, печально известного колдуна.
— Ваше величество, — повторил чародей, — твой слуга уверен, что слышал обещание принцессы Изельды отдать руку и сердце человеку, который убьет того великана из глухих краев?
— Визирь, — спросил Нортон, — мы давали столь смехотворное обещание?
— Нет, ваше величество.
— Слышал, чародей? — Король яростно уставился на него. Конечно, он выступал с подобным заявлением — он выступал с ним каждый раз, когда появлялся дракон, тролль или иное бедствие — но вовсе не намеревался ему следовать. Никогда.
Ариститорн вздохнул.
— Ах вот как, значит. Ты слышал об Айнджаре, короле Альфара, ваше величество? Он обманул Сильмагестера Темного — и в награду получил три бедствия: сперва драконов, затем полчища саранчи, а потом тридцать три дочери, настолько уродливых, что никто не хотел брать их замуж, и каждая из которых ест как десяток прожорливых мужчин…
— Ты мне угрожаешь? — прорычал король.
— Нет, о прославленный. Я просто хочу сказать мораль: нечестность редко вознаграждается.
— Схватить его! — взревел Нортон. И тише добавил: — А повод, думаю, найдется.
Ариститорн печально покачал головой, глядя на приближающихся стражников.
— Мне очень не хочется этого делать, но…
Пройдет шесть ночей, и придет седьмой день.
Лживой Итаскии наступит конец,
На зловещее царство предателя Нортона
Опустится моя черная месть,
И больше никто никогда не услышит
Ни пения птиц, ни мычания коров,
Ни единого слова.
Последовало еще несколько десятков строк столь же плохой поэзии, которые нет смысла повторять. Закончив, он пробормотал: «Не так уж и плохо, учитывая обстоятельства», — и бросил на мраморный пол свой посох, который на глазах у всех превратился в громадную змею. Сев на нее верхом, чародей покинул дворец мимо ошеломленных стражников.
Это случилось в тот же самый день, когда Браги Рагнарсон испытал приступ ностальгии и под гиканье и насмешки друзей поскакал галопом на север, в сторону Тролледингии, места, которое кто-то однажды описал как «задница ледяного мира». Браги, однако, помнил лишь хорошее, пока после двух дней пути на север от Итаскии на него не обрушился неожиданный шквал с дождем. Столь же внезапно он представил себе погоду, с которой ему придется сражаться еще через несколько сотен миль — снег, метель, лед и все такое, — и быстро повернул назад в тепло трактира при гостинице «Красный олень» в Итаскии, забыв о собственной гордости.
Вскоре он заснул. И вскоре его легкомысленная кобыла безнадежно заблудилась. Проснувшись, Браги обнаружил, что лошадь несет его через незнакомый лес, типичный для королевств к северу от Серебряной Ленты.
Три дня спустя он все еще искал дорогу домой, впадая в отчаяние. Холодный дождь не прекращался. Затем он услышал чье-то пение, а также урчание в собственном желудке. Браги подумал, что, возможно, ему удастся выпросить какой-нибудь еды. Изучив из укрытия лагерь певца, он увидел старого грязного осла и старика в лохмотьях, который сидел у небольшого костра. На костре кипел котелок, откуда доносился ароматный запах. Поляна вокруг старика была сухой, но умиравший от голода Браги этого не заметил. Он вышел из кустов.
— Привет, дедушка, — сказал он, — не поделишься с голодным путником кусочком еды?
Он махнул в сторону котелка.
Старик, склонившийся над каким-то шитьем, удивленно поднял голову и неуверенно посмотрел на Браги.
— Ты далеко забрался от Тролледингии, — заметил он. — Садись, конечно. Лишней утвари у меня нет, я не привык к гостям.
— Спасибо. Скажи, как ты узнал, откуда я?
Разговаривая, он достал из седельной сумки потертую посуду.
Старик пошарил в собственном мешке, нашел ложку и миску и тоже склонился над котелком.
— Где еще мужчины ростом с медведей и вдвое уродливее? — спросил он. — Ты один из тех бродяг-героев, да? Которые убивают драконов и спасают девственниц. Что за жизнь! Если бы мне снова стать молодым… Как ты тут оказался?
— Времена тяжелые, — проворчал Браги. — Слишком большая конкуренция. Прежде, до короля Нортона, в каждой пещере сидел дракон, а под каждой горой тролль. Но после того как Нортон убил короля Виллема, все стало куда хуже. Троллей и драконов почти не осталось… Виллем берег окружающую среду. — Тут он вспомнил заданный ему вопрос. — Я заснул в седле, когда ехал по Северной дороге. Глупая лошадь решила обследовать окрестности. Блуждаю уже три дня. — Он наполнил миску и сказал с набитым ртом: — Неплохо! Хорошо приправлено. А ты что тут делаешь?
— Люблю готовить, — ответил старик, тоже с полным ртом. — Я тут пытаюсь сочинить заклинание, чтобы наложить проклятие на Итаскию.
— Колдун, да?
— Угу. Ариститорн из Некремноса… тебя это, похоже не пугает.
Вид у него был обиженный.
— А с чего мне пугаться? — Браги откинул назад голову, вытаскивая из похлебки концы светлых волос. — Судя по Зиндахиджре, человеку ничто не угрожает, если на него не нападают с ходу. Впрочем, у меня все равно нет ничего такого, что могло бы понадобиться колдуну. Можно еще миску?
— Угощайся. Знаком с Молчуном, да? Самый большой болтун в нашей профессии.
— Он самый. Слушай, а что за проклятие ты замышляешь?
Старик фыркнул.
— Был в последнее время в королевстве?
— Я уехал из города пять дней назад.
— Слышал когда-нибудь про заявление короля насчет великана? Того, который похищает девственниц и все такое, не того, который грабит путников. У этого есть лицензия, и он платит налоги.
— Я слышал, будто кто-то в конце концов его поймал. А что? Ты его приятель?
— Я поймал его и двоих его братьев, которые помогали сбывать лишних девственниц.
— А Нортон не захотел платить, да?
— Именно!
— Следовало ожидать. И как ты только до старости дожил, будучи таким наивным? Он обещает свою дочь каждый раз, когда возникают какие-нибудь проблемы. Что случилось с девственницами?
— Ну, после того как они чуть не побили меня камнями за то, что я разрушил им неплохую, по их словам, жизнь, полагаю, они вернулись домой и обошлись обычными мужчинами. Весной наверняка народится кучка уродливых, покрытых бородавками, волосатых маленьких ублюдков. Надеюсь, все они вырастут нормальными троллями и займутся своим бизнесом, достойно служа Нортону.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю. Когда он отказался отдать мне Изельду, я наложил на него первое проклятие, которое пришло мне в голову. Сказал, что начиная с седьмого дня после моего ухода на Итаскию опустится полная тишина, пока Нортон не заплатит.
— Ха, неплохо! — усмехнулся Браги, чувствуя приятную тяжесть в желудке. — У меня есть несколько друзей, которым этого как раз не хватает. И как ты намерен это сделать?
— Это моя проблема. Не знаю. Никогда еще не пробовал такого. Жаль, что не подумал, прежде чем открывать рот. Нортон, вероятно, до сих пор надо мной смеется.
— Хорошо, если у тебя выйдет. Может, все-таки получишь Изельду. Неплохая женщина, как я слышал. Немного худая, но…
— Что? Каким образом?
— Представь себя на месте Нортона, — немного подумав, сказал Браги. — Король в городе, где не слышно ни звука. Словно все оглохли, да? Все приходится делать в письменном виде, да? Сколько письменных обещаний может нарушить человек, прежде чем его повесят на собственных стропилах? Лжец вроде Нортона собственную мать продаст, лишь бы продолжать обманывать. Поверь мне, Нортон отдаст свою дочь любому, кто избавит его от всеобщего молчания. Поспорим?
Чародей что-то задумчиво проворчал. Браги представил себе огненные строки из ужасных переплетенных в драконью шкуру томов, где были кровью написаны заклинания на пергаменте из кожи девственниц.
— Хотя — что тебе нужно от Изельды? Я думал, колдунам приходится обходиться без женщин, иначе они потеряют свою силу.
— Я стар и готов уйти на покой. Я хочу выращивать розы и заниматься магией любви.
— В твоем возрасте? Она убьет тебя за неделю.
— Нет-нет. Я же чародей, забыл? Все мое трехсотлетнее воздержание хранится внутри меня и готово к действию. Так что даже с Изельдой вполне выдержу.
— Возможно, — пробормотал Браги. — А что она говорит по этому поводу?
— Я ей не нравился, пока не упомянул о своих чародейских сбережениях. Ха! После этого она стала настаивать еще с большей страстью, чем я сам. Этот глупец Нортон слеп. Дворцовая стража выстраивается в очередь перед ее дверью, а этот идиот думает, будто она нужна мне как источник девственной крови!
Оба расхохотались. Каждый в пределах ста миль от Итаскии знал по крайней мере дюжину непристойных историй о будуарных похождениях принцессы. Она была воистину пламенной девушкой и всегда держала наготове пожарного.
— Представляю, какая магия получилась бы из ее крови! — покатывался Браги. — Она уничтожила бы всю вашу профессию. Ладно! Так что там насчет заклинания?
Чародей что-то неразборчиво пробормотал. Неожиданно они с Браги удивленно уставились друг на друга, словно им в голову пришла одна и та же мысль, и в один голос сказали:
— У меня есть к тебе предложение…
В течение последующего часа строились дьявольские заговоры и заключались зловещие договоры.
Следующие два дня оказались неизмеримо скучными. Браги привык к кровавому действию или пьяному бездействию, но здесь не было доступно ни то, ни другое. Он развлекался лишь тем, что поглощал огромные количества превосходной похлебки Ариститорна.
В тот день, когда должно было исполниться заклятие, Браги намекнул, что предпочел бы держаться подальше. Ариститорн не был уверен, что сможет совершить необходимые заклинания, и очень боялся возможной неудачи, однако все же готов был рискнуть. Браги сбежал из лагеря, предпочитая находиться на безопасном расстоянии, когда чародей начнет призывать демонов.