Привыкнуть к новому телу — молодому, красивому, здоровому — оказалось несложно. Особенно когда окрепла настолько, что лекарь разрешил мне встать с постели.
В юности не ощущаешь того, что у тебя ничего не болит, что ты полон сил и энергии. Это так же естественно, как дышать. Но чем ты старше, тем более ценными и более короткими становятся промежутки, когда чувствуешь себя бодрым и здоровым. А потом вообще отвыкаешь от этого. То тут кольнет, то там потянет, то еще где-нибудь заноет. Не зря говорят: если после сорока проснулся и ничего не болит, значит, умер. Это как автомобильная сигнализация, которая воет во дворе не один час, и уже перестаешь ее замечать, как будто так и надо. А потом она наконец замолкает — и не можешь поверить. Тишина кажется какой-то… неестественной.
Сложнее оказалось приспособиться к новому лицу. Тело — полбеды, лицо — вот идентификатор личности. Абсолютно чужое. Но и с этим я постепенно справилась, подолгу простаивая перед зеркалом. Как ни странно, прикосновения пальцев, ощущение гладкой молодой кожи помогали больше, чем разглядывание себя. Даже тем, кому в результате пластических операций полностью поменяли внешность, наверняка было проще: хоть и измененное, но все же свое лицо.
Впрочем, я знала, что рано или поздно свыкнусь и с телом, и с лицом Дженны. Гораздо хуже оказалось другое. В последние годы я иногда думала: вот бы снова стать молодой — но с опытом зрелой женщины. Пустые мечты-снотворное на ночь. Казалось, я прожила бы совсем другую жизнь. Не наделала бы столько глупых ошибок. Иначе оценивала бы и победы, и поражения.
И вот моя мечта исполнилась. Да, изрядная часть моего жизненного опыта была совершенно неприменима здесь, в другом мире, в условиях, сходных с нашим средневековьем. Но какие-то вещи одинаковы везде и всегда. И главное — что для девочки, девушки все, с чем она сталкивается, происходит впервые. Новые знания, впечатления, ощущения. Все ярко, необычно и воспринимается до самой глубины души. А для меня новизна была связана лишь с необычностью ситуации. Превращение из девочки в девушку, взросление, опыт общения с другими людьми, в том числе и первая любовь — все это у меня уже было. И поэтому я не могла относиться ко всему происходящему так, как относилась бы настоящая Дженна.
Конечно, в чем-то мой опыт оказался ценен. Например, взаимоотношения с Нелидой я оценивала именно с точки зрения взрослого наблюдателя, понимая их оттенки. Но касательно других моментов не хватало знаний. Кай не всегда мог помочь. Да, что-то он узнавал, словно выхватывая из некого общего информационного пространства. Или эмпирическим путем, используя свою невидимость и свободу передвижений. Но далеко не все.
Конечно, прежде всего меня интересовали жизненно важные вопросы, и первый из них — кто донес на Дженну. А еще — почему инквизитор хотел ее смерти. В том, что хотел, я почти не сомневалась. Да, меня признали невиновной, но, как сказал Кай, от этого я не перестала быть ведьмой. Вряд ли оправдание при испытании давало пожизненную гарантию от того, что не заподозрят снова.
Мне нужно было узнать множество вещей, необходимых для жизни в этом мире, на фоне которых вопрос, нравился ли Дженне Тэрвин, уходил в самый конец списка. И все же чувства, на которые я не могла ответить, беспокоили, словно засевшая под кожей колючка кактуса.
Отчаявшись решить эту загадку самостоятельно, я спросила у Эфры. Разумеется, когда рядом не было Нелиды. После моего выздоровления они уже не находились при мне постоянно, и я часто оказывалась предоставлена самой себе.
— Неужели не помнишь? — удивилась Эфра. — Девочка моя, я в затруднении. Ты всегда была замкнутой и редко делилась своими чувствами. Конечно, ты с рождения осталась без матери, и вряд ли я могла заменить ее тебе. А твой отец слишком занят своими государственными обязанностями. С Тэрвином вы выросли вместе, и ты дружила с ним больше, чем с девочками из дворца. Но что он на самом деле значил для тебя… Нет, не скажу. Но мне кажется, если б он был большим, чем просто мальчик-приятель, ты вряд ли забыла бы об этом.
Кай рассказал мне, что Тэрвину стукнуло четырнадцать, и он — как наследник правителя — проводил много времени со своим отцом. Ему дозволялось присутствовать, когда тот занимался государственными делами, чтобы постепенно научиться управлять страной. А еще — на ежевечерних ужинах герцога с узким кругом приближенных, тогда как дети придворных допускались туда не раньше, чем им исполнялось восемнадцать.
Впрочем, детей во дворце было немного, и ни одной моей ровесницы, только старше на несколько лет или младше. Жизнь нашу вряд ли кто-то назвал бы веселой и интересной. Няни, учителя, прогулки в саду, редкие детские праздники. Не удивительно, что Дженна в основном общалась со своей служанкой. И с Тэрвином, который был почти того же возраста.
Но я старательно его избегала. Да и вообще проводила большую часть времени в своей комнате, ссылаясь на то, что еще не окончательно поправилась. По этой же причине Медор — пока у меня не получалось в мыслях называть его отцом — на время прекратил мои занятия с учителем, которого звали Зор Маллен. Кай пытался вытащить из мозга Дженны навыки чтения и письма, как до этого навыки речи. Получалось не так быстро и легко, приходилось пыхтеть и над книгами, и над бумагой, на которой я птичьим пером коряво выводила буквы и слова.
— Смотри, какое солнце, — сказала как-то утром Эфра, когда Нелида убрала со стола после завтрака. — Выйди погулять, тебе полезно пройтись.
Я надела теплый плащ, вышла в сад и села на скамейку, рассчитывая поболтать с Каем. Но не прошло и пяти минут, как услышала за спиной голос — еще незнакомый, но вполне узнаваемый.
— Дженна…
10.
В конце имени его голос сорвался. То ли от волнения, то обычная подростковая ломка. Тэрвин стоял у скамейки и смотрел не на меня, а куда-то рядом. А я не представляла, как себя с ним вести.
С одной стороны, в моей прежней жизни у меня вполне мог быть внук такого возраста. Если б я вышла замуж в восемнадцать и родила. Поэтому его влюбленность заставляла меня испытывать неловкость. Да, ему нравилась девочка — абсолютно нормально в его возрасте. Но я-то была этой девочкой лишь внешне, и мне его чувства были абсолютно не нужны.
С другой стороны, я так и не узнала, как они общались раньше. В конце концов, он был сыном правителя. Как Дженна к нему обращалась — по имени и на ты? Или все-таки на вы?
Я решила пойти ва-банк. Тем более, у меня было веское оправдание: потеря памяти.
— Тэрвин… — я легонько похлопала ладонью по скамейке рядом с собой, и он сел. Осторожно, как будто на гвозди или битое стекло. Не слишком близко. — Не обижайся, но я правда ничего не помню. Только то, что ты — это ты. Сын аарцоха Хеллая. Я даже не уверена, правильно ли сейчас к тебе обращаюсь, или это страшная дерзость.
— Мы всегда говорили друг другу «ты», Дженна, — по его лицу было видно: мое признание причинило ему боль. То, что я не помню очень важное для него.
— Эфра сказала, мы с тобой дружили…
— Да, — кивнул Тэрвин, глядя себе под ноги. — Играли вместе. И потом…
«И потом»? Что потом?
— Послушай, может, я и вспомню что-то, но уверенности такой у меня нет. Поэтому либо ты расскажешь, либо… Сказать, на что это похоже? Как будто все, что было до моего испытания водой, осталось в запертой комнате. Я знаю: там что-то есть, но не представляю, что именно. А ключ от замка потерялся. Я спрашиваю у отца, Эфры, Нелиды, но это только какие-то обрывки, кусочки.
— Когда-то мы играли втроем. Ты, я и Рен. Не помнишь? — я покачала головой. — Сын одного из придворных. А потом его отец умер. Отец Рена. Мать увезла его в свои земли…. Рена увезла.
Тэрвин смущался, не знал, куда деть руки, путался в словах, а я вдруг поняла, что говорю слишком сложно и правильно для тринадцатилетней девочки. Несмотря на то, что думала и говорила на чужом языке, сознание строило фразы по-взрослому, опираясь на образы из прежнего опыта.
— И что было после этого? — подбодрила я Тэрвина. Как ни странно, этого хватило, чтобы он успокоился и стал более уверенным.
— Мне пришлось проводить больше времени с мальчиками. Эта компания — будущие приближенные, ты же понимаешь. Но и с тобой мы виделись часто. Гуляли, разговаривали. Когда тебя начали учить верховой езде, катались вместе.
— Вдвоем?
— Нет, конечно. С конюшим Лиером. И с твоей Эфрой. Разве она отпустила бы тебя одну? Помнишь, как она обещала пожаловаться твоему отцу, что ты?.. Прости, ты же не помнишь. Ты поднялась одна на главную башню, никого не предупредив. Это было запрещено. И она начала тебя искать. Бегала по всему дворцу и причитала, что ты пропала. Нелида знала, где ты, мы с ней поднялись наверх за тобой, а потом сказали, что нашли тебя в саду.
— А что я делала на башне?
— Ничего. Просто смотрела вниз. Ну… и плевалась.
Он улыбнулся так ясно и открыто, что я не могла удержаться от ответной улыбки. И что-то вдруг произошло…
Тридцать семь лет назад, в другом мире, я шла из школы. Был ослепительно сияющий день в конце февраля, когда из-под зимы только-только начинает пробиваться весна. Когда хочется подпевать звонкой песни капели и смеяться от беспричинного счастья.
«Элька, подожди!»
Я обернулась. Женька Филатов догонял меня, держа в руке большой мандарин — такой же яркий, как и солнце в небе.
«Хочешь?» — он протянул мандарин мне.
«Хочу. Спасибо».
Он стоял, засунув руки в карманы, глядя куда-то в сторону. Как будто ждал чего-то. Я почистила мандарин, отломила половину и отдала ему. Мы шли и молчали. Отщипывали каждый от своей половинки и угощали друг друга. И улыбались — совсем как мы с Тэрвином сейчас.
Словно какая-то цепь замкнулась, соединяя немолодую тетку Эльвиру Андреевну и ту девочку Эльку, какой она когда-то была. А еще — Эльку и Дженну, одинаково юных, у которых все только впереди. Жизнь, надежды, любовь… Хотя у Дженны ничего этого уже не будет. Ее душа ушла куда-то далеко-далеко, оставив мне свою оболочку. И чтобы жить с ее телом хоть в какой-то гармонии, мне нужна была она — Элька. Связующее звено между нами. Чтобы не смотреть на Тэрвина или ту же Нелиду как на маленьких глупых детей, по возрасту годящихся во внуки. Чтобы хотя бы отчасти почувствовать себя с ними на равных. Отодвинуть на время взрослое, усталое и циничное «я», выпустить на волю веселую наивную девочку, которая никуда не уходила. Просто пряталась где-то очень глубоко.
— Я так боялся, что ты… — улыбка Тэрвина погасла.
— На самом деле ведьма? — я вспомнила тот момент, когда увидела его на берегу. Лицо белое, как снег. Ужас и облегчение — вот что читалось на нем, словно написанное огромными буквами.
— Мне все равно, — тихо сказал он. — Ведьма ты или нет. Я боялся, что ты захлебнешься. Что тебя не станет. Джен… я не знаю, что было бы со мной тогда. Потому что…
Я испугалась, не признается ли он вдруг в том, чего не хотела бы услышать. Не от него и не сейчас. Пока что-то не обозначено словами, его как будто и нет.
— Скажи, — спешно перебила я. — Вот этот жест… — я скрестила два пальца на левой руке, как Тэрвин сделал на берегу, — что он означает?
— Ты и это не помнишь? — удивился он. — Благодарность светлым силам за то, что услышали молитвы и помогли.
11.
Договорить нам не удалось: появился слуга, которого герцог отправил на поиски сына.
— Всего доброго, Дженна, — Тэрвин поднялся и ушел, а я осталась сидеть на скамейке, готовая завыть от досады.
Черт подери, что означало это «потом»?! Возможно, я ошибалась и он вовсе не собирался признаваться мне в любви. Но разговор перешел на другую тему, и я так и не узнала, какие отношения сложились между ним и Дженной перед тем, как ее обвинили в колдовстве.
«Кай!!!» — мысленно заорала я. У нас с ним была негласная договоренность: он обращался ко мне сам только при крайней необходимости.
«Не спрашивай, Джен. Понятия не имею».
«А что ты вообще знаешь?»
«Ничего из того, что было раньше. Я же говорил, узнал о точном времени твоей смерти всего за сутки. Отправился в этот мир и смотрел вперед, кто умрет почти одновременно с тобой. И увидел, как ее опускали в воду, а потом вытащили — уже мертвую».
«А вот, кстати, Кай, — я решила пока отложить в сторону чувства Тэрвина и подумать о более важных вещах. — Давай вместе попытаемся понять, что произошло с Дженной. Меня больше всего волнуют два момента. Во-первых, то, что дознаватель фактически убил ее, умышленно задержавшись с командой вытаскивать. А во-вторых, мне очень не нравится Нелида. Чем дальше, тем больше не нравится. Не причастна ли она как-нибудь к доносу?»
«Классика, Джен. Ищи, кому выгодно. Мы с тобой пока можем только подозревать. Была ли Нелиде выгодна смерть Дженны?»
«Если смотреть из окопа взрослого разумного человека, то вряд ли. И она, и ее мать потеряли бы выгодное место. Служить первой даме в стране — это вам не баран чихал. Другую такую работу ни одна из них не нашла бы. А если Нелида влюблена в Тэрвина, чем помогла бы ей смерть Дженны? Он обратил бы на нее внимание? Как здесь обстоит дело с мезальянсами?»
«Интересно обстоит, — будь Кай человеком, наверняка бы при этих словах ядовито усмехнулся. — Неравные браки между высшим и низшим сословиями не запрещены. И даже благословляются церковью. Но супруг из высшего сословия по закону переходит в низшее».
«Как?!» — не поверила я.
«Ты меня спрашиваешь? У папаши своего поинтересуйся, он все-таки ближайший соратник аарцоха. Видимо, это такой хитровыдуманный запрет. Можно, брачуйтесь, но имейте в виду… Вот высшее сословие и имеет… в виду такие браки. Насколько мне известно, их практически не бывает. Поэтому максимум, на что может рассчитывать Нелида, — стать в перспективе любовницей Тэрвина. Но ты забываешь об одной вещи, Джен».
«Нет, не забываю, — хмыкнула я, плотнее кутаясь в плащ. — О том, что Нелида — подросток, который еще не умеет мыслить здраво и рационально. Зависть и ревность в принципе деструктивны. Причем и к объекту, и к самому субъекту. Это как раз детский вариант поговорки про бабу и яйца — назло бабушке отморожу уши. Иными словами, Нелида вполне могла написать донос о том, что Дженна ведьма, если вообще умеет писать. Хотя никакой выгоды ей это не принесло бы. Наоборот навредило бы».
«Резонно, — согласился Кай. — Но это не объясняет того, что Гирмас утопил Дженну».
«Гирмас? — переспросила я. — Это инквизитор?»
«Да. Так его зовут. Гирмас Эрбет. Тут, как и в вашем мире, против ведьм сражается церковь. Точнее, одно из ее подразделений. Они зовут себя дознавателями, но на самом деле это охотники и убийцы. Гирмас — Великий дознаватель. Главный инквизитор. Во время испытания он читает особую молитву. Считается, этого времени достаточно, чтобы вода узнала, является ли подозреваемая ведьмой. Если да, забирает ее себе, если нет — отпускает».
«То есть Гирмас специально читал молитву слишком медленно? — я не могла сидеть спокойно, встала и принялась расхаживать по дорожке из мелкого красноватого щебня. Но он так противно скрипел под ногами, что пришлось сесть обратно. — Чтобы Дженна наверняка захлебнулась? Но почему? Если б он знал точно, что она ведьма, положился бы на воду. Выходит, действительно хотел от нее избавиться. При любом раскладе».
«Очень похоже на то. Нам обязательно надо это выяснить, Джен. Допустим, у него была… и наверняка по-прежнему есть серьезная причина убить девочку. Донос — удобный повод сделать это без подозрений».
«Не скажи, — возразила я. — Если даже слуги заметили, что он читал молитву дольше обычного».
«Шептаться могут сколько угодно, но кто обвинит его вслух? По секундомеру никто не засекал. Не суть важно. Хуже то, что он вряд ли остановится на одной неудачной попытке».
«Да, Кай, — вздохнула я. — Классный мирок ты мне нашел».
«Прости, другого не было, — отрезал он. — Небогатый выбор: или умереть, или вот так. Я тебя предупредил».