— Прости, Вихсар, — устало и надломлено отозвалась женщина.
Вихсар стиснул зубы и качнулся, обращая взор на всполохи огня, над котором кипел чан.
— Тебе не нужно просить у меня прощения, — отозвался Вихсар, втягивая туго запах дыма, — ты ни в чем невиновата. А виноват… Я! — Вихсар с силой пнул котел ногой, выбив колья и горящие поленья. Чан выплеснулся весь, в облаке искр отлетел прочь, грохнувшись о сундук. Хан запустил пятерни во влажные волосы, продирая их. В глазах все заполнились алым тягучим светом. Наверное, он мог сейчас снести этот шатер к проклятой матери, разорвать его в клочья, пуститься в погоню и порубить воличей всех до одного. Грудь хана вздыбилась судорожно, и больно разошлись ребра во вдохе, сгусток ядовитой желчи оседал на самое дно души, отравляя кровь. Садагат так и стояла, вздернув подбородок, но плечи ее дрожали.
— Будь он проклят! — прорычал хан через стиснутые зубы. — Я должен был вас отправить еще утром. А я этого не сделал, — громыхал его голос, разрывая связки от усилия сдавить, задержать простреливающий гнев.
Откинулся полог, и показался Угдэй, кинулся тушить занявшийся огнем ковер. Вихсар заметался по шатру, передергивая плечами, сдавливая до ломоты в костях кулаки.
— Убью, паскуду. Уничтожу, — его словно разрывала на части стая волков, вонзая в плоть острые клыки, рвала куски с его костей. Невыносимо. Невыносимо находится тут, зная, что она у него.
— Надо отправить людей за погибшими, — слова Угдэя, как крюки, вонзились в самую душу.
Хан косо глянул на него, потом на побелевшую женщину. Всем им требовался отдых — Вихсар это понимал, и ему нужен отдых, но теперь не уснуть.
— Отправь, — отозвался хан. — Только скажи, чтобы поторопились. Пойдем на воличей.
Угдэй склонил голову и вышел.
— Скажи мне, Садагат, — повернулся Вихсар к знахарке. — Она сама согласилась уйти с ним?
— Не знаю, Вихсар. Мы как раз разбили лагерь на ночь, Турай оставалась вместе с княжной.
[1] Куяк — общее название монгольских доспехов из твердых материалов (чаще всего — железа)
[2] Арбан — монг. десяток.
Глава 9
К горлу вновь подкатила дурнота, Мирина поднялась и опрометью бросилась из шатра. За ней кинулась Немея с кувшином проточной воды.
— Опять плохо, — пролила воды на подставленные ладони.
Умывшись и ополоскав рот, княжна выпрямилась. Окоем уже светлел, разбавляя холодный влажный воздух молочными лучами. Лагерь полнился кметями, собиравшимися и шумевшими у общего костра.
— Что же творится-то?! — заскулила Немея. — Трав бы каких…
Мирина строго глянула на девушку, бросив ей рушник. Столько случилось всего, что голова кругом, и плохо так — сил нет. Но снаружи было куда легче, чем в душном шатре.
— Принеси одеться.
— Сейчас, княжна, я быстро, — Немея кивнула, поставила рядом кувшин, бросилась обратно в укрытие.
Запах дыма, нахлынувший на Мирину, вновь вынудил скорчиться, и жжение одолело. Теперь она ясно поняла, что понесла. И не понимала княжна, почему Садагат сказала ей о том так поздно, да и она сама не подозревала ни о чем: столько переживаний — все списывала на это. Да и не могло с ней такое случиться. Пила ведь травы, что давала ей Хайна. Правда, упустила, что в тот день, когда приехал княжич Арьян, она прямо из постели хана бежала из аула, позабыв обо всем. Но теперь уже не важно. Теперь ничего сделать нельзя.
Вернулась Немея, накидывая на плечи княжны кафтан. Мирина все пыталась сопоставить в голове, но мысли путалась, а внутри такой клубок, что и не распутать вовек. И вроде обрадовалась, что княжич явился, обрадовалась видеть его живым и невредимым, а теперь… В голову невольно воспоминания прорвались, как смотрел он на нее долго и молчал. И не могла она слова сказать простые, не пойти с ним не могла. Не могла!
Не могла и Вихсара оставить. Мирина сжала в пальцах ворот, стягивая его плотнее на груди. Такая тоска нахлынула, тревога. Уезжая, то и дело смотрела в сторону степи: увидеть хотела Вихсара — и не увидеть, желала, чтобы оставил ее — и бросился за ней, забрал. И скрыть от себя ничего не могла, и коробило всю, будто оставила где-то частичку души — она стонет и зовет назад, как младенец брошенный. Глаза зажгло, защипало, и пелена взгляд застелила — расплывался окоем, в которой княжна неотрывно смотрела. Иногда испуганно оглядывала ватагу воинов, что здесь таилась, пока в душе пустота разливалась — не выстоять Вихсару против них. В клочья от мысли скверной душу рвало. И не должно такого быть с ней, думать о нем. Не должна! Он же ее терзал, она смерти его хотела, ненавидела, проклинала, что жизнь ей всю сломал. Не должна была ничего испытывать к нему, а должна радоваться, что на свободе оказалась!
Уголки губ Мирины дернулись в горькой ухмылке, а внутри гадко от самой себя сделалось. И, как назло, против воли начали вкрадываться воспоминания одно за другим, вонзались в сердце острыми шипами. Как Вихсар ласкал ее, как любил, что она, позабыв обо всем, поддалась его страсти порыву, позволяя ему врезаться в горячем поцелуе, что дрожь проходилась по всему телу теплой волной, заглушая разом, тая в сильных руках. Мирина судорожно втянула в себя воздух — сжималось все в животе от одного представления минувшей близости, такой бурной, ненасытной распинающей своей мощью, что не оставляло в голове и внутри ничего, кроме единения, такого, что и в холод бросало, и в жар.
Немея стояла рядом в ожидании, побледневшая и дрожащая, смотрела без конца на княжну.
— Губы то белые какие, кожа скоро с землей сравняется. Может, княжичу сказать? Найдется тот, кто в знахарстве толк знает…
— Не нужно ничего говорить, — отрезала резко.
С Арьяном она не успела поговорить. Как сказать, чтобы он повернул войско обратно, видя их звериный блеск в глазах? Не выйдет ничего и назад уж дороги нет — это Мирина поняла отчетливо. Беспокойно скользнула взглядом по палаткам. В который раз порывалась послать отрока Митко за княжичем и передумывала, не находя в себе решимости, смелости вновь заглянуть Арьяну в глаза. Да и не до нее ему сейчас было — готовились мужчины к сражению.
Холодный ветер рванул кошму на крыше шатра, хлестнул по лицу Мирину, сорвав прозрачные капли с ресниц. Неумолимо светлело грозное, полное смятением небо, еще не оправившее от ночной бури. Наверное, впервые Мирина не желала такого скорого рассвета.
— О чем они там разговаривают? Немея, разузнала бы… — устремив взгляд вглубь лагеря.
— Так ведь… — девушка запнулась.
Мирина вонзила в нее острый взгляд.
— Говори.
— Княжич Лютич Карай, говорят, бой принял. И победу бы одержали, если бы не подоспел хан со своим войском. Валганы разбили их, в плен взяли княжича-то Лютича. А остальных… казнил, девятерым головы отсек. А теперь они готовятся в степь выходить да покончить со всем.
Мирина схватила ее за плечо, сжала, когда земля под ногами качнулась.
— Что, плохо? — засуетилась она. — Пойдем, ляжешь, ведь не отдыхала еще совсем, глаз не сомкнула — поспать бы надо…
— Оставь, — сдернула Мирина ее руки с себя.
Еще утром она проснулась женой Вихсара, его хатан, не успела привыкнуть к тому, как Турай ей рассказала о том, что княжич Арьян прибыл со своим войском к кряжу. Мирина взволновалась так, что места себе не находила, и зуб на зуб не попадал. Турай попыталась отвлечь ее, показывая ткани богатые, да все лепетала о чем-то, пока не пришел Вихсар. И когда увидела его, поняла, что жаждет прикоснуться к ней, сгореть в его руках, позабыв обо всем, разума лишиться и таять под беспощадным взглядом черных глаз, в которых вихрилось желание и, одновременно, холодность, нежность и грубость. Он поднял в ней такую бурю — несдержанную, пылкую, что и не узнавала Мирина себя совсем, и это пугало еще больше.
А когда увидела Арьяна — все чувства будто притупились, вновь обратились в лед, и правил ей страх один и оцепенение. До сих пор в голове она слышала, как позвала ее Трурай, но оклик валганки ударился будто о толщу, так и не проникнув внутрь…
Княжна рьяно отбросила эти воспоминания — сердце воспротивилось всему. Может, этому суждено быть? Ведь она не должна была стать женой валгана — Сугар, которая хранит в себе его частичку.
Порывы ветра донесли обрывки грубых мужских голосов, поднимая внутри новую волну тревоги.
— Пошли, — велела Мирина Немее, вместе возвращаясь в укрытие, куда и привез ее княжич.
Скинув кафтан, княжна села ближе к огню на расстеленные шкуры — за многое время пребывания у валганов привыкла тянутся к огню и к земле. Да не успела она расположиться, как шум поднялся на улице, раздавшиеся голоса стражников заставили всколыхнуться. Мирина кивнула Немее, та подобралась, выглянула наружу и тут же развернулась испуганно.
— Княжич Арьян здесь.
Мирина уставилась на полог, а сердце запрыгало бешено.
Княжич не спешил входить, все разговаривал с кем-то. Воздух накалился и давил с такой силой, что Мирина дышать не могла. И мысли градом посыпались на нее, ударяя одна больнее другой, обращая душу в паническое бегство, а сердце в бешенный галоп. Что-то не так, что-то не то с ней. Мирина опустила руку на живот и замерла. Если бы Садагат сказала раньше, она бы успела свыкнуться с мыслью о ребенке. Выходит, знал и Вихсар… И не сказал. Почему? Жалел? Опасался чего-то?
Паленья сухо и зло трещали, пуская брызги искр, взъярившийся огонь безжалостно сушило лицо, но Мирина и пошевелиться не могла. Мысли метались роем, но и они начали подниматься куда-то ввысь, а ее втягивало в клокочущую жаром воронку, пока не осталось гулкое, замедлявшееся биение сердца. Пробился мужской крик, и пролитая, будто из рога, река крови, затопила княжну, заставив задохнуться в ужасе. Мирину глушит стон боли, стынет душа от опустевших и поблекших черных глаз, устремленных в разверзшуюся бездну, и она над ним, будто курган сырой земли, теперь уже далекая…
Образ сверженного Вихсара, пробившийся через корку льда, предстал перед Мириной так явно, что холод поднялся от стоп к коленям, пополз выше, сжимая сердце в кулак, выжимая остатки сомнений до капли. Мирина с силой сомкнула веки и сжала до бела пальцы в кулаки, когда поняла, что падает с обрыва в пропасть, и свет гаснет в голове, а в ушах один дробящий грохот. Она мгновенно распахнула ресницы, очухиваясь от коробящего беспощадного видения, вскочила на онемевшие ноги и тут же пошатнулась, едва не упав от головокружения. Немея быстро оказалась рядом, княжна схватила ее за ворот.
— Вещи собирай, — процедила сквозь зубы.
Та хлопнула ресницами, осоловело на нее вытаращилась.
— Как? — выпустили побледневшие губы.
Мирина оттолкнула, ее сжав губы, бросилась к сундукам, сгребая в охапку теплые вещи. Пальцы похолодели, как и нутро все, от внезапного решения. Нужно возвращаться. Немедленно. Сейчас же.
— Живо, Немея, ты не слышала, что я тебе сказала, — подстегнула она девушку.
Немея, стоявшая в растерянности, кинулась за плащами.
Мирина, не помня себя, собрала кадфу, рьяно пихнула в сумку. Мысли понесли ее потоком по каменным уступам, сотрясая. Какую ошибку совершила, покинув степь! Ругала себя беспощадно. Успеть бы теперь вернуться, увидеть Вихсара. Почему это стало таким важным, жизненно необходимым, что от одного представления того, что не успеет, стыла кровь в жилах?
Нутро дрогнуло, когда полог вдруг откинулся, спиной ощущая, как княжич вошел. Уперся в нее взглядом. Мгновение, другое — схватил за запястье, к себе развернул. Прикосновения ужалили, как и непонимающий взгляд его янтарных глаз. Немея вскрикнула, испугавшись.
— Что ты делаешь? — потребовал княжич.
Мирина вырвавшись из его захвата, отшатнулась. Вытянулась вся, как прут, только и качались стены от ударившей в голову крови. Арьян напряженно скользнул по ней взглядом протяжно и долго. Она сквозь туман в голове оглядела его лучше. Вроде и прежний он был, таким, каким видела его в последний раз: волосы теплого орехового отлива чуть взъерошены от ветра, на загорелом лице такие же теплого цвета глаза, щеки, заросшие щетиной. Только теперь вместо спокойствия и безбрежной тишины во взгляде клубилось что-то дикое, колючие, холодное. Ожесточил его, верно, поход этот на валганов, предчувствуя лютую битву.
Арьян стиснул челюсти, качнулся, как камыш на ветру, в ее сторону. Мирина вновь отпрянула, обошла его стороной, быстро вернувшись к сборам.
— Что с тобой? Что случилось? — сдавленный непониманием голос княжича сотряс сгустившийся воздух, камнем упал на самое донышко.
— Ничего. Собираюсь, — ответила сухо княжна, не показывая своего волнения, сгребла в горсть украшения, те, что Вихсар ей подарил на день свадебного обряда.
Только Немея, как полог откинулся и внутрь вошел княжич, с места так больше и не сдвинулась.
— Как собираешься? — подступил он. Крылья носа княжича вздыбились в ярости, глаза оледенели. — Куда?
— Обратно.
— Ты разве не рада меня видеть, Мирина? Не рада, что вернулась? Я шел за тобой. Собрал людей, — зашептал он взволнованно и приглушенно, но почему-то голос его оглушил. Мирина старалась держать себя твердо и решительно. Хотя из самой души рвался крик отчаяния, чтобы оставил ее в покое, чтобы не трогал, чтоб забыл. Что не хотела она ничьих смертей и его никогда не любила и не полюбит уже.
— Бери вещи и выходи, — бросила Мирина девушке, что так и остолбенела у входа.
Немея вздрогнула, взяла нагруженную котомку с бурдюком воды, поспешно вышла, оставив ее наедине с княжичем. И стало так тесно внутри, так неуютно от разбившегося молчания, что вгрызалось в душу. Она уже никогда не станет той прежней княжной из Ровицы.
— Остановись. Я не отпущу, — схватил ее за плечи Арьян, к себе разворачивая, вонзая туманившиеся гневом взгляд.
Мирина, поежившись, будто ее оплели стебли шиповника, одернула его руки.
— Почему вы все за меня решаете, что мне делать?! Почему у меня никто не желает спросить, чего хочу я?! — вскрикнула она, срываясь, не в силах остановится, такой яд в ней закипел. — Это было моей ошибкой, что я пошла с тобой, Арьян! Мне не нужно было! Я стала женой хана. Я зачала ему наследника. Нам не по пути вместе, — проговорила, смотрела княжичу в глаза, чувствуя, как слабеет, как истрачивает остатки самообладания.
Княжич молчал, стоял истуканом помрачнев разом, губы смокнулись в одну жесткую линию, туже натянулись и вздулись жилы на шее. Мирина сжала губы, отвернулась, подхватив вещи, обойдя стоявшего в оцепенении княжича, направилась к выходу, но остановилась на полушаге, повернулась. Еще совсем недавно она представляла их встречу, а теперь ее желание сыпется пеплом сквозь пальцы, таким хрупким оно оказалось, ненастоящим.
— Нам не нужна такая война. Кровь не нужна. Уходи, Арьян, с кряжа, подумай о народе и побереги их и себя. Не накликай беды на земли.
Арьян глянул на нее из-за плеча — взгляд его обжег пустотой, напугал.
— Я убью его, клянусь. И ты вернешься.
Слова его вонзились раскаленным железными зубцом в сердце.
— Если ты его убьешь, то разрушишь и меня, — выплеснула она с гневом.
Лицо княжича вытянулось, дрожали вены на его висках, он сощурился, проглотив ее слова, не найдя взамен других, они просто растворились пылью. Мирина, сжав сухие губы, развернувшись, вышла наружу. И о чем она только думала, отправляясь с ним за Вершух? Зачем пошла? Какая же глупая. Растравила только его напрасно. На улице пробрала такая лютая дрожь, что колени подгибались и дурно вновь сделалось. Закружилось все.
— Княжна, — подступила Немея.
— Где лошади наши?
— Вот, так я уж отроку приказала вывести.
— Пошли.
Небо, затянутое кучевыми облаками, все больше прорезал свет, все больше внутри мутное смятение закручивалось, ввергая в черную яму. Мирина зажмурилась, сбрасывая слезы с ресниц, подставляя распаленное лицо промозглому ветру. Как скверно все вышло. Водрузившись в седла, покинули лагерь быстро, лишь немногие заметили удалявшихся всадниц, но никто не попытался остановить их. И хорошо.