— Молчишь? Это ненадолго — услышал я сухой и трескучий голос офицера. — Я не дам тебе умереть, пока не узнаю. Кто ты такой?
Он стоял у жаровни, шурша угольками и тихо звеня чем-то тонким и металлическим. Шильца, иглы, крючья — чем еще это могло быть? Не важно. За меня пока не брались всерьез. Не ломали кости, не отрывали куски мяса от тела и не заливали в глаза расплавленное олово. Я еще жив и относительно здоров. Как быстро начну мечтать о смерти? Время здесь ощущалось по-другому. Оно то ускорялось в забытье, то останавливалось на приступе боли. Мне уже казалось, что прошла половина цикла, а я стоял со связанными руками всего несколько минут.
Ян вернулся, и в мою спину между ребрами вошло первое раскаленное шильце. Я заорал, успел подумать, что мне повезло попасть в руки к профессионалу. Нервный узел нашел с первой попытки. И второй тоже. И третий.
— Скажешь, кто ты такой… я уберу их, — пообещал Ян. — Станет легче.
Соврал господин офицер. Как бы не горел сейчас каждый нерв и не молил о пощаде, а мне не хотелось, чтобы шильца вынимали. Неровные, зазубренные, они вырвут из тела маленькие кусочки плоти. Стоило представить, какая это боль, и желание избавляться от шильцев пропадало. От постоянного наклона вниз саднили подживающие ребра, мешая нормально дышать. В голове собиралась темная муть. Я молчал, и преторианец медлил, затягивая паузу. Выбирал следующую пытку? Все-таки пошел к вороту и начал крутить, поднимая связанные руки выше. И вот уже противно заскрипели плечевые суставы, загорели огнем запястья. Да, все сначала. Все по кругу. Зафиксировав ворот, офицер пошатнулся. Мне показалось или он сбился с шага?
— Говори, — глухо и на этот раз совсем уж безжизненно приказал Ян. — Я буду ставить и вынимать шилья. Пороть прутом. Повешу на ноги грузы. Через три часа ты будешь мечтать о двух вещах: глотке воды и обмороке. Первого не получишь, а из второго я тебя вытащу. Говори.
Три часа — это почти лесть. Не выдержу я столько. Сознание уже уплывало, а голос палача звучал не громче шепота ветра. Преторианец облокотился на меня и надавил вниз, доворачивая суставы с омерзительным хрустом. И тут же вырвал из тела одно шильце. Уже сквозь взрыв невыносимой боли я понял, что он дернул два оставшихся одновременно. Свет погас.
В темноте жарко и пахнет гарью. А еще очень страшно, будто пожар устроил я. Красное зарево обступает со всех сторон. Надо бежать, а я не могу пошевелиться. Рядом топливо на складе. Взорвется. Слизнет белым пламенем, сметет ураганом, как пушинку. Отпустите меня! Отпустите!
Мир взорвался, протащив меня через бездну обратно к свету. В ушах, во рту и в носу оказалась ледяная вода. Я отфыркивался и тряс головой. Сквозь мутную пелену проступали очертания большой лужи под ногами. Боль затихла ровно настолько, чтобы я из одной сплошной и невыносимой снова начал выделять оттенки. Огонь на спине соперничал с выкрученными суставами, и вместе они играли первую партию в симфонии моих страданий.
Едва я вспомнил про палача, как случилось немыслимое. Ведро с остатками воды упало на пол, а следом за ним рухнул господин преторианец. Тело в кровавой форме выгибалось дугой и ломалось в судорогах у меня на глазах. Упал Ян не удачно, в угол помещения. Махал руками и бился головой об стены. Его рвало желто-зеленой пеной. Омерзительное зрелище. Я искал и не находил в себе радости от страданий палача. Если не вытащить запавший язык, Ян задохнется. А ведь я болтаюсь на дыбе в одной из многочисленных комнаток претории, куда нет особой нужды заглядывать кому-то постороннему. Даже если Тезон найдет меня через день или два, мышцы и сухожилия успеют порваться. Я уже никогда не смогу шевелить руками.
Преторианец затих и обмяк, оставшись в неестественной позе. Черная повязка сползла с головы, обнажив пустую изуродованную глазницу. Из нее по левой половине лица расходились длинные шрамы.
— Ян!
Крикнуть не получилось, слишком мало воздуха я смог вдохнуть за раз.
— Господин офицер!
Тело в красной форме не шевелилось. Меня охватила паника. Проклятье, никогда бы не подумал, что увижу, как вместо жертвы на пытках умирает палач. Фантасмагория, как она есть. Мне плевать, чем таким страшным болел одноглазый, мне плевать какую смерть и в каких муках он заслужил. Не здесь и не сейчас!
— Слава Королеве! — крикнул я так громко, как только мог.
Палач зашевелился и открыл глаз. А я тихо выдохнул.
Ян приходил в себя, бесцельно шаря руками по стенам, словно пытаясь уцепиться за реальность покрепче. Спутанные соломенные волосы стали темными от пота и крови. Знатно он приложился. Голова разбита, как после хорошей драки. Желто-зеленую пену со рта Ян вытер рукавом и попытался очистить от рвоты китель.
— И часто с Вами такое бывает, господин офицер?
Подрастерял я пиетет к высшему командованию васпов. Хотя в моем положении ничего удивительного в этом не было. Трудно блюсти субординацию, провисая на вывернутых из суставов руках.
— Вопросы здесь… задаю я, — ответил Ян, нашарив на полу потерянную повязку. — Для неофита-выпускника… ты слишком дерзок.
Давай, двинь мне за это в челюсть, только на ноги сначала встань.
— Человек… не выдержал бы, — сказал преторианец, усаживаясь на пол и закрывая повязкой уничтоженный когда-то глаз. — Орал, скулил и просил пощады. Ты крепкий. Но не такой, как васпы. Рано отключился.
Ян был прав. Цзы’дарийцы действительно сильнее людей, но до их генно-модифицированного варианта нам все же далеко. Не знаю, что решат наши ученые по результату операции, но мне бы не хотелось ради лишнего часа молчания на пытке превращать родную планету в один огромный Улей.
— Запаха …нет, — продолжил Ян. — Кровь странная.
Проклятый запах не давал мне покоя. Если на специфический тошнотворно-приторный аромат, исходящий от васпов, обращают так много внимания, значит, это не просто особенность вида, а нечто определяющее. Что? Думать уже не хватало сил. Слова преторианца о группе крови я прослушал. В глазах опять потемнело, и пустой желудок свело спазмом. Горела уже не только спина, но и все измученное тело. Тьма затягивала, как болото. Мягко, медленно, неотвратимо. Смыкалась над головой, воруя последний глоток воздуха. На этот раз обошлось без видений, я просто сразу очнулся.
Преторианец залил мне в рот и в нос остро пахнущую жидкость. Она привела меня в чувство и оставила пламенный след на пищеводе до самого желудка. Я задергался от боли и только тогда понял, что больше не болтаюсь над полом. Лежу со связанными за спиной руками. Плечевые суставы горели, но, кажется, Ян уже их вправил.
— Рано собрался… отдыхать, — раздался справа от меня голос преторианца. — Я с тобой не закончил.
Пока я заново учился нормально дышать обожженным горлом и глотал невесть откуда взявшиеся в огромном количестве слюни, палач молча сидел рядом. Обманчиво неподвижный и такой же замученный, как я. Не проведи я в Улье столько времени, попробовал бы ввязаться в драку и сбежать. Быть убитым при попытке к бегству все же лучше, чем быть замученным пытками и разболтать перед смертью все, что преторианец захочет услышать. Палач слаб, шанс есть. Но сил на побег давно нет.
— Я чувствую … твою ярость, — заговорил Ян, — страх и отчаянье. Ты боишься смерти. Васпа не боится ничего. Ты не васпа. Тебя будет приятно… ломать.
Чувствует? Он сказал, что чувствует? Я удивился так же, как если бы услышал, что статуя заплакала.
— Ты сопляк. Еще мог бы жить, — продолжил преторианец. — Зачем полез в Улей?
Проклятье. Прекрасный вопрос! Еще неделю назад я, не задумываясь, ответил бы, что исполнял приказ. Но Улей, пытками и запретами заставляющий неофитов эволюционировать в преторианцев, вызывал у меня другую реакцию. Теперь в голове теснилось так много сомнений и неположенных по Инструкции мыслей, что впору возвращаться обратно в Училище.
— Тот второй … из третьего Улья. Такой же, как ты? — спросил Ян.
Я замер, не в силах вздохнуть. Если преторианец действительно эмпат, то может почувствовать охвативший меня ужас, и тогда рядышком со мной на дыбе повиснет Тезон.
— Нет, — я старался, чтобы голос звучал максимально спокойно. — Я мутант. А он нет.
И ведь даже не соврал. У отца был один генетический рудимент, передавшийся мне по наследству. Настолько древний и редкий, что считался уникальным. Я сомневался, что Тезон мог похвастаться чем-то подобным. Обычный он. Нормальный.
— Кто ты? — переспросил офицер. Потом через паузу нехотя уточнил: — Что такое… мутант?
Невероятно. Генетический мутант не знал значения слова «мутант». Либо Ян меня разыгрывал, либо это крайне важный и сочный штрих к образу васпов. Я начал перебирать в уме синонимы, не зная, в каком виде их выдаст биопереводчик. Придется наугад.
— Урод. Чудовище. Выродок. Не такой, как все, — начал я и запнулся, давясь избыточной слюной. — Родился нормальным и рос нормальным, как брат. А потом в двенадцать лет стал замечать, что сильнее деревенских мужиков. Бегаю быстрее, устаю меньше. Ссадины, царапины заживают, будто и не было их. Косились на меня. На мать косились. Родила, говорили, от васпы.
Сочинял я на ходу, поэтому часто останавливался, демонстративно икал и сглатывал слюну, чтобы успевать думать между словами. Как оригинально пригодился ожог носоглотки.
— Жили мы бедно. Постоянно приходилось думать, чего бы пожрать. Залезли мы как-то с братом на склад за едой, а там нас мужики поймали. Били люто. Брата старшего ногами в живот. Я сдачи дал. Одному, другому. Всех повалил. Брата схватил и бежать. Мужики разозлились, что от пацана, сосунка, по зубам получили. В дом наш пришли. Орали, что удавят выродка, мутанта. Мать защищать бросилась.
Я вдруг так поверил в выдумку, что свою мать вспомнил. Как она стояла на пороге дома с глазами, полными слез. А хмурый капитан уводил меня на заброшенный аэродром в катер. Я ждал отца, а прилетел начальник его службы безопасности. Больше не пришлось притворяться. Голос дрогнул сам собой.
— Я и сбежал из дома. По лесам бродил, прятался. Брат нашел меня. Вернись, сказал, дурной. А куда я вернусь? Нет мне места среди людей. Потом мы васп нашли. Троих. Мертвых. С отрезанными головами. Я брату и говорю. «Уйду к васпам. Стану сильным. Никто не обидит. Никто в спину не плюнет». Форму снял, а у трупа на груди клеймо выжжено. Номер, значит. Подумали с братом, подумали. Некуда деваться. Железо нагрели и мне такое же выжгли. Брат меня все дураком звал, а потом жги, говорит, и мне тоже. Не оставлю тебя одного. Я ему другой номер и выжег.
— Странно, — впервые за весь рассказ подал голос Ян. — Клеймо старое, зажившее… Свежим должно быть.
Меня как током дернуло. Тьер! Такую историю складную слепил, аж самому понравилось, а на мелочи прокололся.
— У меня зажило быстро. А брату я мазью маминой клеймо мазал. Тоже зажило. Потом нас патруль нашел.
Я по-прежнему не видел лица палача и не мог сказать, считает он выдумку правдивой или нет. Может быть, Ян специально меня так уложил, чтобы сопляк не видел господина офицера в крови и рвотной пене.
— Зачем молчал… на допросе? — глухо спросил он.
Затем, что я не гений и не мог так быстро придумать принципиально новую легенду.
— Страшно было. Васпы не приняли. Кровь не такая. Тоже урод. Чудовище. Если отсюда выгонят, куда идти? Умереть только.
— Ну и как? Нравится? — тяжело обронил Ян.
Я замолчал надолго. Дариону-цзы’дарийцу категорически не нравилось все: методы вербовки новобранцев, воспитательные приемы сержантов, запреты с внутренними порядками, а главное, итоговый результат. Преторианцы, вершина карьеры и пример для подражания — бездушные машины для убийства. Ни страха, ни сомнения, ни жалости. Но Дариону-человеку по легенде должно было понравиться. Иначе, зачем пришел в Улей? Намучившись с внутренним конфликтом, я воззвал к здравому смыслу.
— Очень жестко, — осторожно начал я. — Не ожидал такого. Занятия не просто выдержать. С братом нельзя говорить.
— Нельзя, — подтвердил офицер. — Общение рождает привязанность. Привязанность делает слабым. Ты выдержал пытку. А если бы я брата на куски резал? А ты смотрел.
Ян склонился надо мной, разглядывая. Считал эмоцию ужаса? Уловил охватившую меня панику? Наверняка заметил и гримасу, с которой я не мог справиться, и то, как мелко затряслись губы. А я сейчас думал обо всех подряд. Представлял Тезона на дыбе и с россыпью горячих углей на спине. Видел привязанного к жаровне Дина и сержанта, молотком дробящего ему ноги. Истерзанного отца, чье героическое молчание стало бы для меня худшей пыткой. Прав Ян. Проклятье, насколько же он прав.
— Боишься? — спросил преторианец. В глубине единственного глаза зажегся хищный огонек. Жесткая линия рта надломилась, рождая ухмылку. — Зря. Брата не трону. Ему Грута хватит.
Я выдохнул сквозь сжатые зубы, а преторианец тяжело поднялся. Цепь звякнула и потащилась по полу, как змея. Я почувствовал, что руки свободны.
— В углу ведро и тряпка, — сказал Ян. — Вымоешь здесь все.
Нет большей чести и награды за стоически выдержанные испытания, чем отмывание с пола крови, разлитой воды и рвотных масс. Специфическое чувство юмора васп мне будет сниться по ночам. Офицер снял цепи с рук, но приковал меня к полу за ногу. Длина поводка ровно от угла до угла. Пока я корячился, чтобы хотя бы сесть, Ян молча ушел.
Глава 16. Яд королевы
Кажется, страдать и корчиться от боли в Улье у меня уже вошло в привычку. До оставленного преторианцем ведра с водой я добрался ползком, не особо переживая за имидж стойкого цзы’дарийского бойца. Пить очень хотелось. Вода выглядела чистой, но это не значило, что ее наливали в такое же чистое ведро. Да, мой врожденный иммунитет к ядам многое позволял, но брезгливость никто не отменял. Наверное, я еще не дошел до стадии, когда все равно, что пить и откуда. Наскоро умывшись, я окунул в ведро тряпку. Ян знал, что мне поручить, чтобы не скучал и не расслаблялся. После дыбы я едва мог нормально шевелить руками, а потому легкой и быстрой уборки можно было не ждать. Допустим. Зато есть время как следует все обдумать.
Не знаю, насколько удачной получилась новая легенда, но мою казнь она отсрочила. Вернулась надежда, что я выйду из Улья, и мы с Тезоном все же завершим операцию. Разборку с моим названным братом Ян оставил Груту, не зная, насколько теплые чувства сержант испытывал к неофиту с номером сто пятьдесят три. Я мог поспорить на свой боевой посох, что Грут не потащит Тезона в преторию раньше, чем выведает все секреты цзы’дарийского рукопашного боя. А их много. Очень много. Так что за безопасность разведчика пока можно не волноваться.
Зато Дин сейчас на грани паники. Он доверил мне мечты о новой жизни, собрался бежать из Улья. А я укатил на лифте к начальству, и никто не мог гарантировать васпе, что не сдал его крамольные мысли под запись местной службе внутренней безопасности. Да любому офицеру, если на то пошло. Даже не члену Совета десяти. Но здесь, увы, я никак не мог повлиять на ситуацию. Только ждать и надеяться, что безопасность и спокойствие Дина убедят его в моей преданности. Жаль, что я не успел рассказать Тезону о планах по спасению васпы. Вдвоем они бы составили неплохой тандем. Возможно, и меня бы с собой прихватили во время побега.
Непонятно, чего ждать от Яна. Что он напишет в рапорте? Что порекомендует сделать с недочеловеком? Сослать к шудрам или убить, чтоб не мучился? Четыре дня на раздумья у него есть.
Цепь на ноге звенела от каждого движения. Я послушно мыл пол и не пытался даже выглянуть в коридор. Любая непродуманная попытка побега обречена на провал. Тезон две ночи следил за дежурными прежде, чем обнаружил пересменку и окно тишины. А мне нужно знать план претории, расписание дежурств на всех постах, пароли, коды доступа, график Яна и составить как минимум три возможных маршрута побега. Слишком много для одного покалеченного бойца на цепи и трех дней на подготовку. Надеяться можно только на чудо. Или на Тезона. Но лучше на чудо.
Я домывал четвертый угол в допросной, когда дверь открылась, и на пороге возник господин офицер в свежем кителе и с влажными волосами. Принес медицинский чемоданчик.