— Хочешь… стать васпой?
Я кивнул и замер, не сводя настороженного взгляда с рук офицера. Он достал шприц с желтой жидкостью и жгут. Я, конечно, за максимальную достоверность, но добавлять себе сомнительных генетических мутаций не хотелось. Замечательную легенду придумал, ага. Идиот.
— В васпу перерождаются, — пояснил Ян, разглядывая жидкость в шприце на просвет. — Скоро кладка. Время, когда Королева созревает и дарит эссенцию.
— Господин офицер, разрешите обратиться? — запинаясь и болезненно сглатывая слюну, спросил я. — Это эссенция?
Один плюс у легенды все же нашелся. Раз я человек, то всех нюансов жизни васп знать не могу. Имею полное право тупить.
— Нет. Яд Королевы, — ответил офицер, затягивая на моей руке жгут. — Ты уже не годишься для трансформации. Взрослый. Проверим, действительно ли ты мутант. Человек умрет. Васпе будет плохо. И только.
— Как Вам недавно?
— Как … мне, — подтвердил васпа, изобразив ухмылку жуткой гримасой.
Яд Королевы, слеза девственницы, поцелуй смерти — как только не называли наркотические вещества. Цзы’дарийцы устойчивы к ядам, а заодно и к алкоголю, табаку и почти всем наркотикам. Почти, потому что на Дарии росла темно-синяя ягода Шуи. Если съесть всего три ягоды, то любой цзы’дариец будет выглядеть не лучше Яна в припадке. Поэтому ягоду Шуи сушили, а потом заваривали кипятком и пили мелкими глотками. Не в ущерб службе, разумеется. Проклятье, а если яд королевы как Шуи? Или еще хуже?
— Н-не надо, — пискнул я, выдергивая руку из пальцев преторианца.
Ян замер, хищно ощерившись, и в допросной сразу стало прохладнее.
— Почему? Ты хотел… стать васпой. В Улей пришел. Пытки терпел.
Офицер нависал надо мной, заслоняя свет лампы. Лицо — разбитая маска. В словах яд, а в глазах огонь. Холодный, жесткий. Он придвинулся так близко, что я забился в угол, как загнанный зверек. Внутри сжималась пружина страха и боли виток за витком. Каждый круг по тренировочному залу, каждый удар сержанта, каждый пустой взгляд неофита. У металла есть предел. У меня тоже.
Я зарычал, бросившись на преторианца. Бездумно, бессмысленно. Хотел смять и разбить ухмыляющееся лицо, будто Ян — единственный, кто виноват во всех кошмарах Улье. Но офицер был выше, сильнее, тяжелее и здоровее, наконец. Да, несколько моих ударов достигли цели, но в ответ я получил несоизмеримо больше. Ян прошелся по всем болевым точкам и свежим ранам. В итоге почти раздавил меня в захвате и насильно вколол весь яд, что был в шприце.
Я тяжело дышал, сжавшись в комок, и не видел, а только слышал, как васпа ходил по комнате. Четко, размеренно. Зазвенели цепи, принимая мои руки обратно в свой плен. А я ждал, когда подействует наркотик. Прислушивался к ощущениям. Вещества разные, а суть одна.
— Живой? — спросил Ян, грубо схватив меня за волосы и подняв голову вверх. — Живой?!
Тело болело не сильнее обычного, тошнило так же. Голова плыла больше от усталости после драки и нехватки кислорода. Растревоженные ребра снова не желали раскрываться во вдохе.
— Живой.
— Чувствуешь… что-нибудь?
— Нет, — честно ответил я.
Ян облизнул губы и достал из медицинского чемоданчика еще один полный шприц. Проклятый экспериментатор. Угробить меня решил? На этот раз дернуться я не мог и принял вторую дозу яда почти безропотно.
— Сейчас… чувствуешь?
— Нет, не чувствую, — зло выцедил я сквозь зубы. Хотя на этот раз в ушах зашумело, и сердце зашлось в тахикардии. Но все прошло без следа.
— А ты крепкий, сопляк, — кивнул Ян. — Не человек, не васпа. Чудовище и есть.
Слышали бы тебя цзы’дарийские генетики, господин офицер, сочли бы за личное оскорбление. Века вдумчивой селекции со стерилизацией особей, не прошедших отбор. Не генофонд, а сокровище. У меня почти так в генетической карте и записано. А в Улье кулаками месят, как простого деревенского паренька. Обидно. И ведь бьют не только меня. В памяти всплыл рассказ Тезона про ежедневные пытки неофитов, и глухое раздражение выстрелило еще раз.
— Это вы чудовища, — зашипел я. — Выродки без совести и моральных принципов. Озверели от власти и безнаказанности? С кем воюете? С бабами и стариками? Детей истязаете! Сила? Нет силы в победе над слабым! Трусливые щенки под юбкой Королевы!
Преторианец смотрел на меня молча, словно не слышал. Лишь на последней фразе мягко щелкнуло выдвигающееся лезвие трости, и Ян легкой кровавой тенью метнулся вперед.
— Не смей… Королеву.
Лезвие вошло под ключицу и поплыло вниз по хлынувшей крови. Во взгляде Яна плескалось бешенство. Я сделал последний вдох и начал считать мгновения до смерти. Раз… Два…
Офицер резко выдохнул и убрал оружие. На рану даже не посмотрел. Встал и вышел из допросной, оставив меня в состоянии шока.
Кошка играла с мышкой. Схватит, придавит лапой, полосонет когтями — и отпустит.
Спеленал он меня цепями, конечно, как младенца. Руку не вытащить, на брюхе не уползти. Подергавшись и окончательно выбившись из сил, я закрыл глаза. Просто лежал в темноте и думал, перебирая обрывки мыслей и пытаясь сложить из них хоть какую-то картину. Проснусь и не ничего не вспомню, как всегда. Хотелось бы верить, что это от усталости и двух срывов подряд, а не от яда королевы. Иммунитет иммунитетом, а по венам текла наркотическая гадость. Спасибо хоть обезболивали немного, или это я перестал чувствовать собственное тело?
«Да…рион».
Шепчет певучий женский голос из черной пустоты.
«Иди… ко мне».
Я связан, не могу идти. Но иду, увязая в темноте, как в трясине, едва переставляя ноги. Она где-то там, впереди. Где?
«Дарион».
Голос ближе, вибрирует нежным женским сопрано. Стрекочет тонкими лапками и шелестит невесомыми крыльями.
«Мальчик… мой»
Наливаюсь тяжестью внизу живота, успев подумать, что это неуместно и бесстыдно. Я гол как младенец. Увидит.
«Иди ко мне».
Распускается медный цветок, спадая на хрупкие белые плечи рыжей завесой. Обернись, я здесь. Все жарче и тяжелее. Играет, ускользает из рук. Звенит переливистым смехом.
«Дарион».
Не вытерплю, изольюсь. Это почти больно. Нет!
Наваждение ушло. Я проснулся в холодном поту и с отдышкой. А ведь в допросной, как в морозильнике. Скоро пар изо рта пойдет. Как долго я спал? Что еще одноглазый успел придумать за это время? Вернется и застанет меня с оставшимся после грез возбуждением. Со стыда сгорю. Спокойно, Дарион, дыши ровно. Благословенен холод, сейчас все пройдет.
Я лежал, думал о боли, о раскуроченной спине, о глубокой ране под ключицей, и образ королевы растаял. Жажда мучила немилосердно, я почти пожалел, что побрезговал пить воду из ведра.
Преторианец пришел, когда я второй раз чуть не уснул. Задумчивый, сосредоточенный и еще менее живой, чем обычно. Смотрел на меня и молчал, медлил. Неужели придумал такую пакость, что самому страшно?
— Хочешь, брата отпущу? — спросил Ян, стоя в шаге от меня.
Я хотел рассмеяться, но получилось только два раза булькнуть и закашляться.
— Хочешь, — вместо меня ответил офицер. — Поэтому сделаешь то, что я скажу.
Невероятно. Его Преторианский Гнев и Трепет решил использовать меня. Но сарказм улетучился, едва я понял, что он сначала упомянул про брата и только потом про дело. Я не верил в щедрость Яна. Если на одну чашу весов он положил жизнь самого близкого мне по легенде человека, значит, на второй лежало что-то настолько тяжелое, что преторианец был готов на пособничество в дезертирстве.
— Как? — спросил я заплетающимся языком. — Как брат уйдет, господин офицер? Улей закрыт…
— С экзамена уйдет. Будет рейд… отпущу. В лес уйдет.
Экзамен выездной. Хвала несуществующим богам! Раз экзамен, значит, там и Дин будет. Вот вдвоем с Тезоном и уйдут. Нет. Не уйдут. Разведчик не знает о решение Дина, а Дин не знает, что я устраиваю разведчику побег. Тьер!
— Господин офицер, — заговорил я, стараясь чтобы голос не дрожал, хотя эмпат и так чувствовал мое волнение. — Разрешите с братом попрощаться.
Ян молча сверлил меня взглядом. Нет, с ним определенно что-то не так. Если еще с Тезоном разрешит встретиться, то я умру от любопытства.
— Нет, — тяжело обронил преторианец. — Пиши записку. Передадут.
Пошлет меня кого-нибудь убить, не иначе. Хотя какие мне убийства? Сам одной ногой на погребальном костре. Кто ему дорогу перешел из своих? Власть делят? Место в Совете десяти?
Ян оторвал клочок от рапорта Грута и протянул мне вместе с ручкой. Цепь отмотал ровно настолько, чтоб я мог писать на коленке. И началась мозголомка. Что написать Тезону, чтобы он все понял, поверил и сбежал с Дином? Все громоздкие и двусмысленные конструкции пришлось отмести. Аскетизм, минимализм и конкретика.
«Тезон, — нагло написал я имя лейтенанта, как метку «свой». Никто другой просто не знал настоящего имени разведчика. — Я жив. Со мной все в порядке. Крепись и береги обретенное — дружбу. Жаль, что я так и не нашел отца. Надеюсь, ты его увидишь. Прощай. Твой брат Дарион».
Ян вырвал у меня листок бумаги и вчитался. Кстати, с куда большим интересом, чем до этого изучал писанину Грута.
— Странные имена, — проговорил васпа, вглядываясь в листок.
— Мама придумала.
— Какая дружба? — резко спросил преторианец. — Об-ре-тен-ное? С братом?
Ну вот. Даже васпе понятно, что брат и дружба плохо сочетаются. Подозрительно.
— Мы ругались. Дрались постоянно, — снова начал сочинять я. Хотя в случае с Тезоном не такой уж это был и вымысел. — Я завидовал. Брат нормальный, а я нет. Только в Улье понял, что никого роднее и ближе у меня нет. Прощения просил. Помирились. Теперь дружим.
Ян молча сложил лист и убрал в карман. Я ждал взбучки за запрещенную неофитам теплоту отношений, но преторианцу, видимо, было не до этого. Хотел я спросить, точно ли он передаст записку, но передумал. Проконтролировать все равно не смогу. Придется верить на слово. Теперь офицер должен излагать мою часть Договора.
— Ты достанешь для меня эссенцию Королевы, — сухо, бесцветно и совсем не торжественно сказал преторианец. — Выживешь — освобожу. С братом уйдешь.
Двадцать восемь дивизий и один запасной полк. Да с Вами не соскучишься, Ваше Преторианство.
— Я должен… украсть эссенцию, господин офицер?
— Взять, — поправил Ян. — Когда Королева созреет. Один день. Потом кладка. Будет поздно.
Были бы свободны руки, схватился бы за голову. Ян говорил, что васпы перерождаются с помощью эссенции. Но зачем в этом процессе посторонний?
— Почему я, господин офицер?
— Устойчив к яду. И… ты слышишь Королеву? — вдруг спросил Ян.
Я покраснел и опустил глаза. Стоило ли говорить про мои пустые мальчишечьи грезы? Думаю, нет. Явно гвардеец Королевы не это имел в виду.
— Нет.
— Хорошо. Сможешь подойти… близко.
Голос офицера неуловимо изменился. В единственном глазу вспыхивали и гасли искорки. Я заметил, как вздрагивали руки преторианца, и сутулилась против воли спина. Было ли предательством подпустить к Королеве чужака, забрать ценную эссенцию? Я не знал. Не хотел знать. Оставлю эти вопросы Яну.
— Эссенцию не взять просто. Королева жалит неофитов. Перерождение. И преторианцев. Инициация. — На исчерченном шрамами лице появилась испарина, и гримаса не то боли, не то ярости. — Я буду там. Ты рядом. Возьмешь.
Даже не дерзость. Безумие. Даже я, цзы’дариец, понимал насколько это немыслимо. Сознание выключилось, отказываясь анализировать услышанное. В голове остался один единственный вопрос:
— Зачем?
Преторианец молчал. Я сглотнул, медленно вдохнул и повторил:
— Зачем эссенция?
— Великая Сила. Я буду равен Королеве. Создам армию. Новую. Свободную. Без Улья, без Королевы, без сержантов. Ты… ненавидишь Улей?
Я вздрогнул, осознав, насколько крепко увяз в паутине тихого голоса, холодного взгляда. Не вздохнуть, не сбежать. Ждал чего угодно. Революцию — нет. Велико искушение. Гравитация звезды слабее. Ненавижу ли я Улей?
— Да, — не сказал, а выплюнул.
— Достань эссенцию.
— Договор? — я вспомнил порядки васпов и уверенно протянул руку.
Ян ощерился, показав зубы. Должно быть, это улыбка.
— Договор.
Преторианец пожал мне руку и снял цепи, оставив только ту, что на ноге. Я уже знал по эпизоду с Дином и покраской вертолета, насколько строго васпы придерживались Договора. Но Ян, тем не менее, перестраховался.
Да не сбегу я. По-прежнему не могу, а теперь уже и не очень хочу.
Пока я разминал затекшие руки и пытался удобнее устроить у стены израненную спину, офицер исчез. Вернулся с чистой формой, одеялом, фляжкой, полной воды, и баночкой дурно пахнущей мази. Молча сунул мне подарки и ушел.
Был бы я дариссой — расплакался от умиления. За мной только что поухаживали.
Глава 17. Ее Величество
Из подарков преторианца я первым делом приложился к фляжке с водой и опустошил ее наполовину, не чувствуя ни вкуса, ни температуры воды. Во-первых, все равно, а во-вторых спасибо той дряни, что влил мне в рот Ян. В сознание вернула, но побочных эффектов отсыпала щедро. Надеюсь, в баночке с мазью лекарство, а не очередной яд. Пахло мерзко. Чем-то органическим, прелым, несвежим. Я зачерпнул мази, и запах усилился многократно, напомнив вонь забытого ведра с пищевыми отходами. Протестировать действие я решил на почти заживших ожогах от первой встречи с Грутом. Вонючая дрянь приятно охлаждала и успокаивала. Воодушевившись положительным эффектом, я взялся и за другие раны. Сильнее всего болела раскуроченная преторианцем спина, но я и до дыбы едва ли мог самостоятельно до нее дотянуться. Дважды пытался завести руку за спину, и дважды в глазах темнело от боли. За этим занятием меня и застал вернувшийся Ян. Он принес тарелку с переслащенной баландой и ложку.
Щедрость, забота и сострадание. Как бы не так. Я нужен ровно до тех пор, пока нужен, и ни минутой дольше.
Ян поставил тарелку на тележку с пыточными инструментами и подошел ко мне.
— Помогу, — глухо сказал одноглазый и забрал мазь.
Следующие пять минут я старался не заурчать от удовольствия, пока целительная мерзость тонким слоем покрывала раны и ожоги. Прикосновений Яна я почти не чувствовал. Наверное, что-то наркотическое есть и в мази. Хотя я не сведущ в фармацевтике вообще.
— Заживет быстро, — пробормотал я, — испортит клиническую картину для рапорта.
Преторианец резко выдохнул у меня за спиной. Такое же подобие смеха, как оскал — улыбки.
— В рапорте напишу то, что мне надо, — ответил Ян и убрал баночку с мазью, — одевайся.
Давно бы оделся, если бы не цепь на ноге. Натянуть смогу только гимнастерку, а все остальное повиснет комком на одной ноге. Видя мое замешательство, преторианец достал из кармана ключи и отомкнул замок на ободе. Скинув цепь, я резко поднялся на ноги и тут же пожалел об этом. Кровь отхлынула от головы, лишая ориентации в пространстве и ввергая во тьму обморока. Я сам не понял, как остался в вертикальном положении, упираясь лбом в стену и держась за нее руками. Сквозь туман я почувствовал, как кто-то тянет за локоть вниз.
— Сядь, — услышал я приказ.
Отмахнулся, упрямо мотнув головой.
— Я стою.
Нужно перетерпеть. Давление выровняется. Неужели так много крови потерял? Вроде не было серьезных ран.
— Сядь, я сказал.
Ян грубо надавил рукой на плечо, заставляя опуститься на пол. Допросная плыла перед глазами. Кончилась моя батарейка. Подлежу отправке в утиль?
Васпа накрыл меня одеялом и сунул в руки тарелку с баландой. Живот тут же перекрутило спазмом и едва не стошнило только что выпитой водой.
— Ешь, — жестко сказал Ян, рывком возвращая меня в сидячее положение.
Я уже понял, что сахар — основа рациона васпов. Скорее всего, глюкоза ускоряет заживление ран и срастание костей, но я цзы’дариец и мне сахар не поможет. Я отчаянно пытался съесть хотя бы ложку, но легче было проглотить противотанковую гранату.