Пошел через Румынию, просто уведомив ее руководство телеграммой о своем намерении.
Никаких переговоров. Просто «смс» телеграфом.
Но их и не потребовалось. Король Фердинанд I, перепуганный угрозой военного конфликта с Меншиковым, начал отдавать спешные и вполне разумные приказы. Так что пограничники встретили колонну русских приветливо. А сотрудники полиции обеспечивали ее спокойное, а главное предельно быстрое прохождение по дорогам. Чтобы нигде на пути ее следования никакой пастух стадо коров не выгнал или еще какую глупость не сделал.
Никто в Европе не обладал всей полнотой информации о том, как проходили бои в Австро-Венгрии, Сербии, Болгарии и Турции. Однако все, даже самые последние бродяги прекрасно знали – Меншиков играючи раскидывал все войска, которые мог взять с наскока, а те что не мог – обходил с фланга или тыла и брал маневром. Да, встречались люди, которые пытались охладить горячие головы. Но люди существа иррациональные. Поэтому в условиях дефицита информации, да еще в обстановке определенного градуса мистицизма, они склонны сами придумывать то, чего не знают.
Фердинанд тоже не знал, что к чему. Поэтому постарался не обострять. Тем более догадаться куда и зачем идет Меншиков не требовалось большого ума. А значит, что? Правильно. Он сначала дал леща на проходе. Достигнет своей цели. А потом вернется и завершит начатое. И судьба Болгарии говорила – все будет плохо. Каким-то особенным человеколюбием или гуманизмом он не отличал и вопросы решал радикально…
Автопробег шел спокойно.
Константинополь, Бургас, Варна, Констанца, Одесса и, наконец, Киев. Конечно, можно было бы, наверное, вести свои войска южнее. Через Екатеринослав и далее в сторону Москвы. Однако Максим решил все же пообщаться с Брусиловым. Время пришло. И что примечательно – везде в городах Российской Империи лейб-гвардии механизированный корпус встречали овациями и цветами. Ликованием. Приходилось сбавлять скорость хода. А местами, как в той же Одессе, даже импровизированный парад пришлось проводить.
И вот – Киев.
Толпа людей вывалила на улицу, встречать национального героя. Человека, который выиграл войну. Иначе о нем в России и не говорили. Воевали многие, а выиграл один. Один за всех. И землицы прирезал обильно, и Царьград взял, и германца под каблук загнал, и австрияка примерно наказал, да и англичанку, которая, как известно, гадит, на место поставил. В общем – ничего не скажешь, молодец!
– Кто на свете всех сильнее? Кто не знает страха? Кто повсюду знаменит, кого хочешь победит с одного размаха? – Напевал Максим песенку из старой советской киносказки, когда слышал в очередной раз потоки этих дифирамбов в свой адрес.
Так или иначе – корпус торжественно входил в Киев к немалой радости горожан. Ведь не верили. Думали, что он пойдет другой дорогой. Ан нет – пришел.
На Бибиковском бульваре возле Ботанического сада их встречали лучшие люди города, возглавляемые делегацией Юго-Западного фронта с Брусиловым во главе. Хлеб-соль-цвета-оркестр. И все такое.
– Добрый день Максим Иванович, – поприветствовал его Брусилов с совершенно постным, даже чуть восковым лицом, явственно выражающим крайнюю степень волнения. Сдерживаемого волнения. – Разрешите от лица всего Юго-Западного фронта поздравить вас с производством генерал-фельдмаршалы.
– Благодарю, – ответил наш герой, максимально нейтральным тоном.
– Так же мне радостно вам сообщить, что Верховный главнокомандующий, понимая неуместность командования такого высокого чина всего лишь корпусом, распорядился перевести Лейб-гвардии механизированный корпус в подчинение Юго-Западного фронта и перевести его в Закарпатье. Его высокая подвижность будет очень важна для наведения порядка во вновь присоединенных землях Российской Империи. Вам же надлежит явиться в Петроград для участия в торжествах по случаю окончанию войны.
Меншиков удивленно выгнул бровь, пораженный подобной наглостью. Брусилов же продолжил:
– Алексей Максимович, – произнес командующий Юго-Западным фронтом, обращаясь к Каледину, – принимайте командование корпусом.
Максим перевел взгляд на Каледина и улыбнулся. Без злобы. Скорее с любопытством. Но тот ничего не ответил. Лишь задумчиво смотрел куда-то вдаль.
– Алексей Максимович! – Повторил Брусилов, вид которого стал еще более напряженный.
– Алексей Алексеевич, – наконец, после долгой паузы и игры в гляделки с Меншиковым, ответил Каледин, – я не могу принять командование корпусом. К сожалению мое состояние здоровья не позволит управиться со столь сложным и трудным соединением.
– Что?! – Ахнул ошалевший генерал, разворачиваясь всем корпусом к генералу Каледину.
– Ранение, Алексей Алексеевич. Не терзайте меня. Не могу. Вот вам крест, не могу. – Произнес он и перекрестился.
– Мы же договорились! В присутствии жены и тещи! – Воскликнул Брусилов.
– Так рана тогда не ныла, не беспокоила меня, – продолжил Каледин гнуть свою линию. – И не уговаривайте – не могу. Ну какой из меня командир корпуса в таком состоянии? Мне долечиваться надо. Сами посудите – как мне командовать, валяясь на койке в лазарете? А в любой момент могу свалиться.
– Трус! – Бросил Каледину в лицо Брусилов.
– Алексей Алексеевич, – произнес Меншиков, – потрудитесь объяснить, почему вы оскорбляете офицера Российской Императорской армии, ставя ему в вину полученные раны? Или после убийства Его Императорского Величества в вас не осталось ничего святого?
– Что?! – Рявкнул генерал, разворачиваясь к нашему герою с дико раздраженным видом.
– Так это он?! – Раздраженно воскликнула Татьяна, выходя вперед.
– Во время предпоследнего покушения на меня удалось захватить пленных, – начал громко и отчетливо вещать Меншиков. – Ими оказались выздоравливающие ранбольные Юго-Западного фронта. Им пообещали награды, деньги и комиссование в тыл, к семьям, за «небольшое дельце». Через них удалось выйти на посредников и далее на заказчика. А дальше, распутывая этот клубок, получилось выяснить, что те же самые посредники работали и над организацией взрыва в Зимнем дворце. Его, по приказу Алексея Алексеевича провели саперы. Заложили мину и подорвали ее в нужный момент. Доступ в дворец и всяческую поддержку им обеспечивали люди Керенского. В результате взрыва был убит Император, его супруга, брат, сын-наследник, практически все дочери и много слуг и приглашенных гостей. Саперы действовали наверняка, поэтому заряд был очень мощным.
– Но… но зачем? – Удивленно спросил старый знакомый Максима – Капель. Тот самый, которого он освободил в лагере под Зальцбургом. Значит пробился к своим.
– Ничего хитрого в этом нет. Керенский пошел на измену и убийство членов августейшей фамилии, так как стремился и стремится к захвату власти в России. Любой ценой. Для него Брусилов был просто исполнитель. Не более. Случайный попутчик, услугами которого можно так легко воспользоваться.
– А Алексей Алексеевич? – Спросил Каледин с излишне напряженным лицом.
– А это нужно спросить у него, – усмехнувшись, произнес Максим и уставился на побледневшего и как-то всего сжавшегося Брусилова. – Полагаю, он тоже хотел власти. Может не так бескомпромиссно, как Керенский, но хотел. Что-то в духе пожизненного военного министра или около того. Из-за чего в заговор против Империи и Императора и вступил. Из-за чего Его Императорское Величество по его приказу и убили. Из-за чего немцам и австрийцам планы операций Российской Императорской армии и пересылал исправно.
– ЧТО?! – Вспыхнул Капель.
– Тварь! Чудовище! – Прорычал Брусилов, глядя на Меншикова безумным взглядом. Дернулся рукой к кобуре, чтобы выхватить пистолет. Но не успел. Грянул выстрел.
Татьяна Николаевна держала в своей руке крохотный пистолет Browning M1906 под патрон 6,35 × 15. Игрушку считай. Но легкую, компактную и удивительно удобную для скрытого ношения. Как и когда она этот пистолетик выхватила – никто не заметил. Раз. И он у нее в руке. Два. И Брусилов с аккуратной, свежей дырочкой между глаз заваливается навзничь. Этот слабенький патрон со столь небольшой дистанции уверенно проломил череп и поставил точку в жизни Алексея Алексеевича. Три. Миниатюрный пистолет пропадает где-то в складках одежды.
– Никогда не злите женщину, – встретившись с супругой взглядом прошептал наш герой. Тихо, но все стоящие поблизости услышали. А потом, повернувшись к Каледину, произнес: – Алексей Максимович принимайте командование фронтом. Проведите ревизию частей и подразделений. Все небоеспособное и неустойчивое – демобилизовать. Предварительно разоружить. Из оставшихся бойцов свести полки, способные при необходимости, продолжать войну. После завершения реорганизации – занять людей боевой подготовкой. Мир подписан, но пока еще не наступил.
– Так точно, – кивнул Каледин, щелкнув каблуками. В этот раз он не противился приказу. Формально, конечно, Меншиков не имел права ему приказывать, ибо не был его командиром. Однако этому приказу противиться он не стал…
Глава 6
1916 год, 7 ноября, Петроград
Новость об убийстве Брусилова в Киеве достигли Петрограда в считанные минуты. Получаса не прошло с того момента, как маленькая и легкая 6,35-мм пистолетная пуля пробила лоб Алексею Алексеевича, как это уже знали все заинтересованные лица в столице. А еще они знали за что и кого Максим Иванович обвинил в убийстве царской семьи и государственной измене вместе с Брусиловым.
И началось…
Керенский метался по помещениям Зимнего дворца собирая вещи.
– Все пропало! Все пропало! – Причитал он, время от времени.
Где-то за окном потрескивали винтовочные выстрелы. Иногда одиночно, иногда просыпаясь целыми россыпями.
Поняв, что никакая армия больше за Керенским не стоит и для подавления их восстания не придет даже нескольких верных ему полков, красная коалиция решилась на вооруженное восстание. На первый взгляд – безумие. Полное и бескомпромиссное. Ведь армия все еще была боеспособна и не разложена тлетворным революционным влиянием. Особенно Северный фронт и Балтийский флот. Да и Меншиков был «на коне» со своим корпусом. Однако решились. Почему?
Все оказалось просто и сложно одновременно. Явного лидера в коалиции красных, который бы устроил всех – не имелось. Тот же Ленин и Троцкий в те дни были всего лишь лидерами небольшой маргинальной «тусовки», в то время как балом правили эсеры. Характерной особенностью последних являлось отсутствие явно выраженной централизации и нехватка лидеров, способных удовлетворить большинство участников.
Восстание красные начали с захвата телеграфа и опубликования предельно популистского манифеста. Он стоял на трех китах:
Во-первых, Российская Империя провозглашалась республикой.
Во-вторых, любой регион или провинция новообразованной республики получала право на самоопределение по схеме «берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить». В оригинальной истории красные примерно так же и поступили, стремясь купить таким шагом поддержку национальных окраин. Так что ничего необычного в этом маневре не было.
В-третьих, Российская Империя провозглашалась не просто республикой, а президентской республикой. И после успеха восстания требовалось провести свободные выборы. На первый взгляд – малозначительный ход. Однако в тех же газетах, да и вообще все вокруг сразу заговорили о том, что президентом нового политического образования народ может избрать только Меншикова. Некого больше. Никто с ним не сравниться.
Поступок? И еще какой!
Для красных это был максимально компромиссный вариант. Потому что «режим Керенского» истекал и нужно было действовать, чтобы приближающийся к Петрограду лейб-гвардии механизированный корпус не поставил жирную точку не только в его судьбе, но и в их тоже. Поэтому коалиция социалистов решилась наступить на горло своей независимой песни, попытавшись договориться…
Бабах!
Ударило трехдюймовое орудие совсем рядом. От чего Керенский вздрогнул и бросился к окну.
– Черт! Черт! Проклятье! – Запричитал он, увидел толпу в пару сотен вооруженных людей, ломящихся к Зимнему дворцу. Выстрел из пушки их остановил. Они упали. Залегли. И тут же начали стрелять из винтовок. Им в ответ ударил пулемет с КПП. Потом еще один. И еще.
Керенский нервно сглотнул. Сплюнул через левое плечо, попав в любопытствующую горничную. Оттолкнул ее и побежал. Точнее быстро, очень быстро пошел. Времени на сборы больше не было, поэтому он прихватил кофр с «бумажками» британских фунтов стерлингов двинулся к выходу. Все остальное – черт с ним. Плевать. Нужно было уже не о хорошей жизни думать, а шкуру спасать.
Идти через Дворцовую площадь он не решился. Стреляли. Да и не требовалось это – он сразу вышел к набережной, где его ждал непримечательный паровой катер. Самый что ни на есть обычный. С верными людьми, которым он в свое время немало помог. Спустился на борт и катер сразу дал ход, отваливаясь от импровизированного деревянного причала у набережной, так как стоял уже под парами.
За спиной, на Дворцовой площади, захлебываясь стреляли пулеметы, которых пытались перекричать винтовки своей беспорядочной трескотней. Еще раз ударила пушка. Винтовочная стрельба усиливалась. К ней присоединились коротки переливы ручных пулеметов. «Та-та-та», «та-та-та». Льюисы или Мадсены? Керенский не знал, но все равно поежился. Чуть погодя добавились новые звуки – хлопки потише, но более частые. Пистолеты и револьверы. Явно пошли на приступ. Станковые пулеметы замолчали. Плотность остального же огня только усилилась. Видимо наступающие открыли огонь на подавление по окнам Зимнего дворца, откуда им отвечала охрана. Вот, снова зазвучал станковый пулемет, перебивая остальных. Но ненадолго…
Катер же уходил, правя на стрелку Васильевского острова и далее в Малую Неву. Подальше от обреченного дворца. Подальше от верной смерти…
Катер выбрался из Малой Невы и крадучись вдоль берега Маркизовой лужи пробрался к Лахтинскому разливу. Вошел в него. И причалил к небольшим деревянным мосткам возле одной из хозяйств.
Керенский удивительно ловко выскочил из катера и направился, не оглядываясь, к зданию. Катер же, отвалил, и ушел из разлива, чтобы не отсвечивать.
Здесь жил человек Александра Федоровича. Достаточно совестливый и честный, чтобы предать. Поняв, что ни морячки, ни армейцы его не выпустят по-хорошему, Керенский стал искать людей из простых и помогать им, наблюдая за их поведением. А потом, через проверенных, готовить пути отхода.
Вот и Афанасий Никитич, семья которого голодала, после его увольнения с завода по увечью, был ему благодарен «по гроб жизни». Ведь Керенский и с жильем разрешил проблему, подарив сельский участок с домом семье, которую выселили из заводского общежития. И с деньгами поддержал, наняв Афанасия на непыльную работенку, позволив семье с тремя малыми детьми не бедствовать. В общем – эта семья была всецело его.
– Александр Федорович, – участливо поинтересовался Афанасий Никитич, увидев Керенского с удивительно бледным лицом. – Доброго дня. Случилось что?
– Бричка и лошадь на месте?
– А как же? Все в наилучшем виде. Орлик ваш сыт и ухожен. А бричка, как вы и велели – поставлена на новые легкие колеса и смазана.
– Хорошо, – кивнул Керенский. – Закладывай. Вещи мои, где я и оставлял?
– Так. Все на месте. В комнату ту, как вы и наказывали – никто не ходил даже пыль протереть да паутину смахнуть.
Керенский кивнул и молча направился в дом. Прошел в обозначенную комнату и провозился там с полчаса. В любой момент за ним могли послать погоню. Поэтому требовалось спешить.
В комнате находился сменный комплект одежды, нетипичного для Керенского фасона. Парик. Накладные усы с бородой. Оружие. И набор принадлежностей, что может пригодится в дороге.
Переоделся. Преобразился. Положил в карман 9-мм пистолет Люгера. В кофр, сверху на деньги, второй. А маленький Браунинг запихнул во внутренний карман жилетки. С тем и вышел во дворе, где уже собралась вся семья Афанасия Никитича. Он сам сидящий на лавочке возле запряженной лошади. А рядом супруга с грудным ребенком на руках и двумя крохами-близнецами, что стояли у ее ног и держались за подол.