— И что делать?
— Не знаю я, что делать! — огрызнулся он в ответ, завел мотор и медленно, все еще успокаивая себя, вырулил на дорогу. — Для начала попробуем утолить хотя бы один голод.
— Какой? — я испуганно вздернула голову.
— Самый насущный. Поехали обедать.
* * *
Обедать, сидя бок о бок на удобном, мягком диване было непросто.
На всем протяжении трапезы в маленьком ресторанчике при городской ратуше мэтр Вельфор старался ни о чем не думать и на меня не смотреть. Будто боялся, что только глянет, только подумает о чем-нибудь эдаком, так сразу и набросится — сожрет меня вместо вкуснейшего блюда из буженины с овощами и специями, которое мы в один голос заказали — в надежде на то, что острый запах отобьет другой — тот, от которого у нас обоих уже как пару часов медленно съезжала крыша.
Не отбил. Мы просто-напросто не чувствовали ничего и никого, кроме друг друга.
Хотя, в каком-то плане легче все же стало. Наевшись до состояния «прилечь бы», мы скорее хотели лениво ласкаться, нежели вгрызаться друг в друга с яростью диких животных в период размножения. И появилась робкая надежда на то, что удовлетворить магический сексуальный голод можно так же, как и прежде — без особых жертв для моей драгоценной девственности.
А там глядишь, и книга подскажет, что нам делать…
— Ты права, — подтвердил господин ректор. Отхлебнул вина и с наглым видом развалился на диване, разглядывая меня. — Пять минут твоего ротика на моем члене и, думаю, я смогу увидеть в книге то, что нам нужно.
— Что?.. — у меня просто челюсть отвисла.
И пересохло во рту от желания сделать именно это. Залезть под стол, под прикрытием скатерти расстегнуть ему брюки… высвободить горячий, налитый тяжестью орган, и прижаться к нему щекой — это для начала… потом подняться выше, обласкать языком головку, чувствуя, как мужчина весь напрягается, ничего так не желая, как схватить меня за волосы и толкнуться внутрь…
Судорожно выдохнув, Габриэль обхватил меня за шею и подтянул по гладкому дивану к себе.
— Под столом неудобно… — прошептал мне в самое ухо. — Можно и головой удариться, если расстараться… А вот в машине в самый раз будет…
Я попыталась отпрянуть от него.
— С ума сошли! Ничего я не буду… Еще и в машине, как дешевая шлюха! Отпустите, на нас уже смотрят!
Он прищурился, ослабил хватку, но полностью уйти не дал, разглядывая мое раскрасневшееся лицо и вздымающуюся от возбуждения грудь.
— Интересно… Вроде бы ханжество у нас в академии не преподавали. Откуда в тебе это, Вольная Ведьма?
— Да причем здесь ханжество? — я изо всех сил пожелала укусить его за губу и постаралась донести до него эту мысль. Еще и древним прозвищем обозвал, гад — подчеркнуть мою природно-шлюшескую натуру.
— Притом, дорогая, что одно дело хотеть сохранить девственность, и совсем другое — вот так ломаться, когда у самой дым из ушей идет…
Я замолчала, не зная, как врать человеку, который только что подсмотрел мои истинные желания у меня же в голове.
— А сами? — резко отодвинувшись, я вдруг поняла, как отомстить. — Вы ведь не просто так хотите переспать со мной, не правда ли?
Он поднял бровь и снова отхлебнул вина.
— С чего ты взяла? Кстати, если уж на то пошло, называй меня на «ты», будь добра.
Я уселась поудобнее и принялась перечислять, загибая пальцы.
— Вы… ты хотел выгнать меня из Академии — это раз. Зачем тебе это нужно, если просто хотел меня завалить?
— Именно потому, что хотел тебя завалить. Зачем мне проблемы?
Он тщательно закрывался от меня, стараясь не допустить в голову ни одной важной мысли, и я понятия не имела, в точку ли попадаю. А это было важно. Ох как важно. Потому что, если я бью мимо, если он решит потом открыться и ткнуть мне в лицо своим же равнодушием… я просто умру от стыда.
— У его сиятельства, ректора престижной академии, могут быть проблемы с какой-то простолюдинкой?
Остановись, дура! — кричала я себе, зная, что он тоже слышит это и наверняка смеется надо мной в душе. Но я уже не могла остановиться.
— Бросил свою девушку из-за меня… Зачем? Ты же верил, что я тебя приворожила и скоро расколдую… Уволил водителя, который грубо со мной обошелся… Даже сейчас заботишься о какой-то там девственности… Какая тебе разница, останусь я невинной или нет?
— А ты настойчивая, Элайза… — он и вправду усмехнулся. — Но очень плохо знаешь мужчин… Я ведь сейчас что угодно готов тебе сказать, только бы ты мне отсосала… Хочешь, я напою тебе серенады? Расскажу, как сильно я тебя люблю?
Обидные и явно несерьезные слова прострелили меня насквозь точно молнией, шандарахнули так, что пришлось глаза закрыть — иначе бы он увидел в них все, что в этот момент происходило в моей душе. Вот только это не помогло — потому что вся моя душа лежала сейчас перед ним как на ладони.
— Глупая… — пробормотал он, снова подтягивая меня к себе. — Зачем тебе какие-то признания? У тебя вся жизнь впереди…
Со стариком, горько подумала я. И тут же пожалела об этом — теперь это действительно выглядело так, будто я присмотрела себе «аристократа помоложе».
Габриэль прислушался к моим мыслям, потом сощурил глаза.
«Хотелось бы думать, что ты не настолько предприимчива».
«Хотелось бы? Почему? Какая тебе разница, насколько я предприимчива, если я ты ко мне равнодушен…» — теперь уже я выгибала бровь. А со стороны мы снова выглядели молчаливыми игроками в «гляделки».
Он недовольно нахмурился.
«Твоя настойчивость переходит все границы, Элайза. Предлагаю тебе не лезть, куда не зовут. От всей души предлагаю».
«Предлагай сколько угодно. А я предложу тебе сделку».
Молчание за столом приобрело изумленный оттенок.
«Сделку?»
«Именно. Сделку», — все так же, без слов, я приподнялась и, наплевав на приличия, залезла к нему на колени. Рука на моем бедре дернулась, судорожно сжалась, сминая под юбкой плоть.
«Говори».
«Если хоть чуть-чуть приоткроешься, и то, что я увижу, мне понравится…»
Он не дышал, лишь глаза потемнели, предвещая бурю.
«Мне станет немного наплевать… на девственность».
Глава 12
До университета мы добрались лишь поздним вечером — два раза по дороге заезжая в лесок, останавливаясь и набрасываясь друг на друга — пусть больше с жадной злостью, чем с нежностью.
О нет, после нашего последнего разговора лениво ласкаться уже не хотелось!
Он ведь так ничего и не сказал мне, с каждой секундой все виртуознее и полнее овладевая искусством сокрытия чувств. А я решила, что лучше сдохну от последствий заклятья, чем сдамся — пока не пойму, как именно он ко мне относится.
Пусть ребячество, пусть я веду себя как дурочка, начитавшаяся любовных романов, но… отдаться мужчине до свадьбы, да еще и равнодушному, желающему избавиться от меня любым доступным способом, я не хотела от слова совсем.
Других вариантов было не много, и пришлось снова сделать господину ректору… это.
Не «это», а минет, поправила я себя, пока облизывала губы и заправляла его успокоившееся достоинство обратно в штаны.
— Твоя очередь… — отдышавшись, приказал Габриэль, дергая меня за бедра и заставляя проехаться по сиденью вперед, упав на спину.
— Нет-нет-нет, вовсе не обязательно… — замахала я руками, поняв, что он готов отплатить мне той же услугой. Одно дело в бессознательном состоянии позволять ему вылизывать мне интимные места, а другое — вот так, в трезвом виде, наяву… да еще и в машине…
— Спать хочешь сегодня ночью? — не слушая, он раздвинул мои ноги и ими же легко прижал руки к сиденью. — Или желаешь как следует помучаться, а потом прибежать ко мне?
Ответить тоже не получилось — разве что считать ответом громкий вскрик и волну мучительно-сладкой дрожи, пронзившей все мое тело, как только он дотронулся до меня там… даже не языком, нет. Большим пальцем правой руки, просунув его под белье и проведя сверху-вниз вдоль ноющих, сочащихся влагой складочек.
— Надо же, какая быстрая… — ухмыльнулся он, явно довольный собой. Потом наклонился, навис надо мной на руках и неожиданно ласково поцеловал — будто успокаивал, пока я всхлипывала и хватала его за плечи…
* * *
У самого подъезда к общежитию мы придумали легенду — для тех немногих, кто мог встретиться мне сейчас в коридорах. Мол, ездила одна в город да напоролась, на свое несчастье, на господина ректора. Тот сделал мне строгий выговор и отвез обратно — всем ведь известно, что в отличие от парней, девушкам не позволено покидать Академию без специального разрешения от родителей.
— Могу забрать тебя к себе… — пробормотал Габриэль, уже рядом с моей комнатой, где мы жались друг к другу, не в состоянии расстаться. — Необязательно домой — у меня есть спальня за кабинетом.
Я помотала головой, хоть и чувствовала горечь от одной только мысли, что должна буду спать одна. Неужели всего несколько дней назад я ненавидела этого человека!
— Мое предложение все еще в силе… — прошептала, дотягиваясь до мочки его уха и чуть прикусывая ее. Давая понять, что пойду с ним, сразу же — как только получу то, что хотела.
Он глухо зарычал, сжимая мое запястье…
И вдруг показал мне то, что так ясно рисовалось у него перед внутренним взором — те же мы, у той же самой стены, только совершенно и бескомпромиссно голые! Он — голый! Не по пояс, не в спальных шароварах, как сегодня утром, а полностью, целиком голый, хоть и спиной ко мне — красивые, рельефные мускулы перекатываются под загорелой кожей… откуда у него вообще загар, черт бы его побрал?!.. Подтянутая задница, сильные ноги, чуть расставленные в стороны… и за ними мои — обвиваются вокруг его бедер, как змеи — то одна, то другая… Он же неистово целует меня… и двигается, толкается в меня… о, боже… он…
Я слабо ахнула от такой подлости, чувствуя, как внизу живота снова наливается горячим…
И он тут же сделал это, повторил свои действия из воображаемой картинки — заткнул мне рот поцелуем, приподнял за ягодицы и начал тяжело и ритмично вбиваться в меня оттопыренной ширинкой, трахать сквозь слои одежды, размазывать меня по стене рядом с дверью… Силой раскрыл мне губы и терзал их, будто наказывал за упрямство, проникал в меня глубоко и яростно — явно желая, чтобы до самого утра я чувствовала его вкус и запах — и мучилась, не в состоянии заснуть…
И вдруг оставил меня. Вот так просто, взял и оставил. Как только задал нужный ритм — тот самый, от которого внутри все напрягается, и удовольствие подкатывает, готовое подмять под себя и окатить сверху-донизу сладкой, горячей волной — поставил меня на пол, потрепал по щеке… и ушел. Даже спокойной ночи не пожелал.
Хотя, какая уж тут спокойная ночь!
С трудом сдерживаясь, чтобы не запустить в него книгой, которую он тоже, будто в насмешку, мне оставил, я рванула на себя дверь комнаты, влетела внутрь и с треском захлопнула ее за своей спиной.
Сволочь надменная! Сам ведь будет страдать всю ночь! И никакая мастурбация не поможет — не кончит он без меня!
Внутри все горело и хотелось что-нибудь разбить.
Оглядевшись, я поигралась с мыслью разбить зеркало — то самое, которое причинило мне столько неприятностей, открыв портал в другой мир… Но поняла, что это глупо. Зеркало тут совершенно не причем. Портал может открыться в любом зеркале, достаточно большом, чтобы в него пролез человек.
Кстати, где эта иномирная монета, выданная мне на случай когда все станет «совсем плохо»…
Я поискала глазами, пытаясь понять, насколько мне плохо — достаточно ли чтобы умолять этих трех хулиганок сделать хоть что-нибудь, чтобы избавить меня от этого ужасного заклятья…
Но монеты нигде не было, а вместо нее на тумбочке лежал конверт — простой, плоский, почтовый конверт, подписанный даже издали знакомой рукой.
Снедаемая плохим предчувствием, я медленно подошла к кровати, повернула конверт к себе и прочитала собственное имя и мой адрес в Академии. Не понимая, что это может означать, подняла конверт — тут и монета обнаружилась, прямо под ним — и одним точным движением оторвала край. Вынула само письмо.
«Дорогая, любимая моя доченька!» — писал мой родной отец. Я совсем струхнула — таким тоном папенька обращался, только если хотел подкупить меня на что-то, что я совершенно не желала делать. Иными словами, подкинуть мне свинью.
Села на кровать, чтобы не зависеть от неожиданно затрясшихся коленок. И продолжила читать вслух, бормоча себе под нос.
— Надеюсь, у тебя все в порядке и твоя учеба приносит тебе больше удовольствий, нежели неудобств, — тут я не смогла удержаться от усмешки. Даже не представляешь себе, папочка. — Я бы возненавидел себя за то, что позволил так бездумно растратить твою единственную молодость… — я нетерпеливо поморщилась и пропустила несколько строчек напускных отцовских нежностей. — Как завещала твоя покойная мать… бла-бла-бла… в мои обязанности входит позаботиться… упустить шанс… и ускорить твое замужество… Стоп. Что?!
Я остановилась и поморгала, перечитывая последнюю фразу. Нет, я не ошиблась.
«Ввиду приближающегося семидесятипятилетия нашего достопочтенного лорда Грааса» — высокопарно писал отец, — «я не хочу более потакать твоим капризам, рискуя упустить твой единственный шанс облагородить нашу несчастную фамилию. И, как бы ты не противилась, решил ускорить твое замужество, обвенчав вас с лордом уже этим летом, во время каникул. После того, как ваш брак консумируется, ты, Элайза, сможешь вернуться к учебе, но уже в статусе леди Граас. Так что радуйся, дорогая дочь, и изо всех сил желай старому лорду крепкого здоровья — твои дни в качестве простолюдинки подходят к концу. На следующей неделе мы устроим банкет, где я настоятельно прошу тебя присутствовать — твой жених собирается публично попросить твоей руки и объявить о дне свадьбы».
«Что случилось?» — прорвался в мой затуманенный мозг голос Габриэля. — «Ты что, плачешь?»
Я молча кивнула — как будто он мог видеть меня.
«Папа прислал письмо… там… они хотят… уже летом… лорд Граас…»
«Ничего не понял, но иду обратно».
Он «выключился», а я повалилась на кровать, заливаясь слезами и сжимая в руке гадкое письмо, ломающее всю мою жизнь. Ведь в душе я надеялась, что лорд Граас просто-напросто не доживет до конца моей учебы.
И, всхлипывая в подушку, я решила… что ничего не хочу больше решать. Что я устала. И что пусть, в кои-то веки, решает он — тот, кого я хотела бы видеть на месте моего дорогого "жениха".
Глава 13
Письмо моему отцу Габриэль отправил только на следующий день, ближе к обеду — снабдив его, для пущей важности, всеми возможными печатями и гербами, какие только смог отыскать у себя в столе.
Все время до этого, он занимался тем, что думал над причиной, по которой собирался «отказать» мне в просьбе уехать на следующие выходные домой. Учитывая, что он запретил мне уехать и на эти выходные, причина должна была быть более, чем существенная.
— Пересдача не сработает… — бормотал с закрытыми глазам, усевшись в кресле с бокалом вина и вытянув к камину ноги. — твоему отцу явно наплевать на твои академические успехи. — Оставить тебя в качестве наказания?.. Нет, девушек нельзя оставлять, если родители против…
Медленно, путем исключения он пытался нащупать его — тот единственный, неоспоримый довод, ради которого мой отец согласен будет отложить банкет с объявлением моей помолвки как минимум еще на неделю…
Или навсегда… — не удержавшись, посмела понадеяться я. И он услышал — дернул уголками губ и смотрел на меня насмешливо, изгибая бровь… Даже не на меня… в меня. Смотрел, пока не обнаружил в моем воображении картинку, где вовсе не лорд Граас, а он лично делает мне предложение в беседке нашего садика, в нашем же фамильном поместье.
Ну, почему?! Почему я не умею вот так же мастерски считывать его мысли и довольствуюсь какими-то обрывками эмоций? Зарываясь красным лицом в подушку, я изо всех сил постаралась приказать своему предательскому воображению заглохнуть и ничего больше… не воображать.