Я согласился, и уже через десять минут мы стояли у входа в хозяйственный магазин. Митько подошел к прилавку и спросил у продавца:
— Где Кузяев?
— Там, — продавец указал на дверь во внутреннее помещение. — Вам нужно ключ сделать?
Митько промолчал, поднял вверх перегородку и направился в подсобную комнату.
— Эй, вы куда? Посторонним вход запрещен.
— Милиция, — брякнул Сергей Иванович и оттеснил продавца. Я засеменил за ним.
В помещении, куда мы попали, за станком сидел мужчина и аккуратно точил нож. Выглядел он отвратительно, наверняка часто и много пил. Нашего присутствия, он будто бы не заметил.
— Привет, Кузя, — поздоровался Митько.
— Здравствуй, здравствуй, Сергей Иванович.
— Мне нужна твоя помощь.
— Помощь?
— Да. Ты ведь раньше конструировал тайники для разных влиятельных людей?
— Ну и что?
— Хочу проконсультироваться.
— А не многого ли хочешь? Ты мне хоть раз в жизни помог?
— Слушай, падла, ты бы без меня сейчас на нарах сидел бы, петухом. Если ты не будешь мне помогать, я распишу всю твою жизнь на много-много пятнадцать суток, понял?
— Не ори, понял. Чо надо то?
— Барону ты тайник делал?
— Допустим.
— Я хочу знать, как он устроен.
— Ха!
— Никаких «ха»!
— Что мне, свои тайны при всех раскрывать? — Кузя покосился на меня.
Митько подумал и сказал:
— Володя, отойди.
— Но…
— Отойди!
Я развернулся и быстро вышел на улицу.
Играет он со мной, что ли? Всегда берет с собой, но не хочет ничего рассказывать. Я же не телохранитель его, в самом деле! Зачем ему понадобился тайник Барона? Что он хочет там найти? Все это оставалось для меня загадкой.
Митько вышел через пять минут и тут же заявил:
— Сегодня иду в квартиру Барона. Ты со мной?
Я вылупил глаза. Он хочет нарушить закон, влезть в опечатанное помещение и выкрасть что-то? Действительно, чему он меня учит?
— Если не хочешь, можешь не идти. Только тогда никому не говори об этом, хорошо?
— Я с вами, — сказал я.
— Ну и отлично, — улыбнулся Митько.
— Вы мне расскажете, зачем мы туда идем?
— Нет. Пойми, так лучше для тебя. Чем меньше знаешь, тем лучше спишь.
Я кивнул, хотя в душе был очень недоволен.
* * *
Митько достал из кармана продолговатую проволоку, сунул ее в замок и повернул. Раздался щелчок, и дверь приотворилась. Сергей Иванович спрятал отмычку, сорвал бумажку с надписью «опечатано» и сказал:
— Жди здесь.
Я не стал возражать и прикрыл за Митько дверь. Слава Богу, мимо никто не проходил, иначе он бы мог обратить внимание на меня и вся затея пошла бы к черту. Сергей Иванович задерживался, я уже начал волноваться и нервно прислушивался к шорохам в квартире. Когда я уже решил идти за начальником, тот появился сам, пряча в пакет зеленую папку. Митько быстро закрыл дверь, повесил обратно бумажку и сказал:
— Никаких вопросов. Уходим.
Мы вышли, Сергей Иванович внимательно осмотрелся и повел меня в переулок. Мы петляли дворами, меняя скорость, один раз даже зашли в незнакомый подъезд. Когда мы попали на проспект Ленина, напряжение исчезло с лица Митько и он, остановившись, проговорил:
— Извини, Володя, я тебя, конечно, задолбал, но у меня есть еще одна просьба. Я обещал дочке, встретить ее на вокзале, а сейчас оказалось, что не могу: мне надо с этими бумагами разобраться. Ты не мог бы…
— Мог, мог. Какой поезд.
— Из Москвы. На восемь тридцать. Вагон восьмой.
— А как она выглядит?
— Волосы белые, стройная. Глаза карие, нос прямой. Одна особенная примета — она красивая.
Я усмехнулся. Последнее предложение Митько произнес с гордостью. И я ему поверил. И нельзя было не верить, потому что про Наташу — дочь Сергея Ивановича, тоже ходило много историй. Ей было лет двадцать, она училась в МГУ на журналиста. Пока она жила в Сахарове, ее пытались клеить человек триста, в том числе и пятидесятилетний Крылов. Но она все еще была не замужем и выходила из всех передряг чистой, как стеклышко. В общем то я и согласился-то, чтобы посмотреть на Наташу и познакомиться…
* * *
Вот я снова нахожусь на вокзале. Мимо снова проносятся толпы людей: все торопятся, толкаются, стараясь не опоздать, успеть первыми, уехать от своих забот или наоборот…
Поезд из Москвы подъехал с опозданием на пять минут. Перрон был полон встречающими людьми, которые рассыпались неравномерными кучками, и мирно переговаривались.
Состав, заставил людей притихнуть и зашевелиться: те, кому нужны были первые вагоны, помчались вперед, кому последние — назад. Я остался стоять в середине — вагон Наташи был восьмым.
Поезд остановился.
«Поезд номер… «Москва-Сахаров» прибывает на первый путь, — затрещал динамик. — Нумерация вагонов производится от конца».
По перрону послышались недовольные вскрики и нецензурная брань. Те, кому нужны были первые вагоны, помчались назад, сталкиваясь по пути с теми, кому были нужны последние.
Я привстал на носках и обнаружил восьмой вагон в двадцати метрах слева. Пробившись сквозь толпу, я остановился рядом и начал наблюдать за спрыгивающими на перрон людьми.
Вот, молодой парень, бодро соскользнувший вниз, с двумя сумками в руках. Едва он прошел пару метров, как на шее у него уже висела смуглая брюнетка.
Вот почтенная женщина, которую встречает с цветами целая семья. Измазав всех своей недорогой помадой, она отходит в сторону. А на перрон спрыгивает…
… Она! Какой-то тонкой, неизведанной, но безошибочной интуицией я понял, что это она. Минимум косметики и максимум красоты, добрые, такие же, как у отца, глаза не могли принадлежать кому-нибудь другому на этом перроне.
Она поправила прическу, вскинула на плече сумку и оглянулась в поисках отца. Затем, безнадежно покачала головой и поплелась к вокзалу. Я шел чуть сзади, стараясь не догонять, и не отставать от нее. Мне хотелось еще несколько секунд понаблюдать за ней со стороны.
Наташа явно не торопилась: пройдя внутрь вокзала, она остановилась у игральных автоматов, и минуту вглядывалась в мелькающие на экранах заставки, видимо вспоминая детство.
Потом, она минуты две рассматривала прессу в газетном киоске. Когда я уже собрался подойти, она, наконец, выбрала красочный журнальчик, засунула его себе в сумку и двинулась в сторону запасного выхода, причем с такой скоростью, что мне пришлось за ней бежать.
Выбежав на свежий воздух, я быстро завертел головой: её нигде не было!
Вот же, дурак! Надо было сразу с ней знакомиться — как я теперь в глаза Митько посмотрю?
Сзади послышались быстрые шаги, меня неожиданно схватили и завели руки за спину. Я почувствовал у своей щеки леденящее прикосновение газового баллончика.
— Дернешься, — послышался за спиной отчаянный женский голос. — Прысну тебе в лицо. Понял?
— Понял, — я старался не двигаться.
— А теперь отвечай на вопросы. Почему ты за мной следишь? Что тебе нужно?
— Тебя этому папа научил?
— Причем тут мой отец? Отвечай!
— Я от Сергея Ивановича. Он попросил меня тебя встретить.
— Ты врешь.
— Почему, вру? Я прохожу у него стажировку, удостоверение в правом кармане куртки.
Продолжая держать меня под «прицелом» баллончика, Наташа достала из моего кармана «корочки» и внимательно их рассмотрела.
— Ладно, — сказала она опустив руку с оружием вниз. — А почему ты сразу ко мне не подошел?
— Просто, — замялся я. — Ну что пошли?
— Куда?
— На трамвайную остановку.
— Пошли.
— И часто тебе приходится доставать из сумочки газовый баллончик? — спросил я, когда мы не спеша шли по аллее.
— Не очень. Пристают часто, но в большинстве случаев несерьезно.
— Глаз на слежку у тебя наметанный.
— Да уж, — засмеялась Наташа. — А почему папа не смог меня встретить?
— У него дела важные…
— Важнее меня?
— Ну, нет, наверное. Просто их нельзя отложить.
— Он здоров?
— Да, — уверенно ответил я. — А ты на каком курсе учишься?
— На третьем, — ответила она и отвела голову в сторону.
Ничего лучше, этой пустоголовой беседы у нас не получалось.
— Вон мой трамвай подъезжает, — сказала Наташа, и мы припустили бегом.
— Тебе по пути? — спросила она.
— Нет.
— Тогда я дальше одна поеду, — она легко запрыгнула на ступень трамвая и помахала мне на прощание.
Я помахал в ответ, глупо улыбаясь.
А ведь мне было по пути…
* * *
Шутов выглядел ужасно усталым. Красные опухшие глаза, руки, неуклюже держащие сигарету, и обвисшие щеки говорили о том, что Лев Николаевич вчера либо мало спал, либо много выпил.
— Привет, Владимир, — вяло сказал он и взялся за голову. Рядом с ним у стола сидел мужчина в черной куртке с наручниками на запястьях.
— Здравствуйте. Меня прислал Сергей Иванович за бумагами, — произнес я.
— Ах, да, — он достал из стола папку и добавил: — Посиди здесь, я сейчас закончу.
Он начал что-то писать, зевая каждые полминуты. Потом посмотрел на часы и застонал:
— Черт! Опаздываю! — Шутов посмотрел на меня и сказал: — Ко мне сейчас придут этого голубчика опознавать, а я еще подставных и понятых. Владимир, помоги, будь другом.
Я кивнул и нехотя поплелся на улицу. Кто сейчас захочет тратить свое драгоценное время на то, чтобы сидеть неизвестное количество времени в милиции. Тем более, когда об этом просит молодой работник.
Я огляделся. Ага, вот двое стоят у джипа и курят. Как раз подходят по возрасту. Я направился к ним и спросил:
— Ребята, не хотите ли побыть понятыми?
— Чего? — надвинулся на меня мужик с лицом кабана. — Витек, ты чего-нибудь понял?
— Он, похоже, хочет нас в милицию забрать, — ответил Витек.
— Иди отсюда, придурок, пока не получил, — грозно сказал Кабан.
— Не хотите, как хотите, — я отошел в сторону. Вот же свиньи! К ним по вежливому, а они, козлы, сразу посылают. И чего они вообще здесь делают? Может, у них в джипе оружие или наркотики или что покруче. Проверять свою догадку я не стал, кое-как нашел двух понятых и двух подставных лиц, и вернулся в отделение.
Шутов, встречавший меня в коридоре уже не выглядел таким уставшим, наоборот, глаза его возбужденно горели.
— Спасибо, Володя. Угадай, что случилось?
— Фонаренко застрелили?
— Нет. ГАЗель нашли. Ну, ту самую.
Напоминать мне о ГАЗели не надо было, я помнил о ней всегда.
— Поймали одного человека. Он оказал сопротивление, поэтому засадить его сможем, а уж там вы с Митько чего-нибудь раскопаете, чтобы доказать.
Я согласно кивнул, и пошел искать Митько.
Сергей Иванович выглядел еще возбужденней, чем Шутов. Он постоянно улыбался и приговаривал, что скоро все закончится. Спрашивать о том, что закончится, я не стал, потому что мне надоело слушать в ответ лекции о вреде лишних знаний и пользе собственных мозгов.
— Жалко, что он один. Его подельнички наверняка уже где-нибудь далеко, — сказал я.
— Ты не понимаешь, — проговорил Митько, быстро перебирая бумаги. — Здесь действовала не просто какая-нибудь банда, которую создали три собутыльника, склад грабили члены крупной группировки, возможно, иногородней.
— Почему вы так решили?
— Ты не понимаешь? Думаешь, я зря рассказывал тебе о нашем преступном мире? Ведь из склада ничего не взяли: они просто убили людей и порушили все вокруг! Все еще не понимаешь?
— Нет, — честно признался я.
— Они знали, что на складе есть наркотик, — Сергей Иванович понизил голос. — Но он им был не нужен. Им нужно было сделать так, чтобы Царев сел в тюрьму, и у них это получилось.
— Но зачем?
— Да хотя бы из-за простейшего шантажа. Если Барон не даст определенным лицам денег, то вдруг неожиданно раскроются все его преступные тайны. Для нашей подкупной милиции это может и не будет большим открытием, а вот для журналистов и народа, который избирает его в депутаты, это будет неожиданным откровением. И на такое способны только хорошо освещенные люди, а не собутыльники.
Дверь открылась, молодой сержант ввел в кабинет мужчину, тридцати пяти лет, на лице которого не исчезала ухмылка.
— Садитесь, — Сергей Иванович предложил ему стул, потом зашел за спину и начал вышагивать из края в край. Мужчине было лень поворачиваться, но действия Митько его бесили.
— Ну! — не выдержал он.
— Фамилия, имя, отчество, — медленно сказал Митько.
— Варламов Руслан Венерович.
Я начал быстро писать в протоколе.
— Дата и место рождения.
— Седьмое сентября шестьдесят восьмого года. Киров.
— Место жительства.
— Город Кулинск, улица…
Я выронил ручку.
Господи, Кулинск! Если Сергей Иванович прав, и здесь действовала группировка, то она, возможно, связана с теми убийствами, из-за которых я сидел в КПЗ. Сестра Короткова писала, что ее сын связывался с Кировскими бандитами, может быть, он и есть представитель этой самой группировки?
Митько тем временем задал последний формальный вопрос, и начал нудно объяснять права преступника.
— Вы можете давать объяснения и показания по поводу подозрения вас в разбое, либо отказаться от дачи показаний. Вы можете…
Варламову было наплевать на его права, но Митько, похоже, не только выполнял свой долг, но и давил на психику преступника, чтобы он не смог играть по своим правилам, которые он выдумал, может быть, совсем недавно, по дороге сюда.
Митько заставил Варламова и меня расписаться и начал:
— Где вы были двадцатого числа в десять часов?
— Не помню.
— А если попробовать вспомнить?
Варламов напрягся, и было похоже, что он сейчас не вспоминает, а придумывает.
— Ужинал в ресторане.
— В Сахарове?
— Да.
— В каком ресторане?
Он вновь задумался.
— «Океан».
Такой ресторан действительно был в нашем городе, и его реклама висела чуть ли не на каждом столбе.
— Кто был с вами?
— Никто.
— По какому поводу вы приехали в наш город?
— По делам фирмы.
— А поподробнее?
— … Искал здесь возможных клиентов.
— Белая ГАЗель с номером… — ваша машина?
— Да.
— Нужно ли было ехать за информацией на такой грузовой машине?
— Другой не было.
— Почему вы оказали сопротивление при аресте?
— Думал, что вы бандиты.
— Вам, что кто-нибудь угрожал?
— Нет.
— А по форме гаишника, вы не догадались, кто перед вами?
— А кто вас сегодня разберет?
Митько перестал шагать и сказал:
— Володя, положи ручку.
Я послушался.
— А теперь, господин Варламов, поговорим по-другому. У вас есть альтернатива. Либо вы признаетесь в ограблении склада, либо я звоню кое-кому, и все рассказываю.
— Дурацкая у вас альтернатива, — ухмыльнулся преступник. — У вас же стукачей полон двор. Протокол посмотрят, и через минуту все бандиты уже будут знать, что я натворил.
— Но есть одно «но», — Митько оперся на спинку стула на котором сидел Варламов и тихо добавил: — Они не узнают, кто убил Барона!
Ухмылка Руслана Венеровича мигом исчезла, он облизнул губы и нервно закачал головой.
— Не докажете.
— А им что, нужно доказывать? Я просто кое-кому из своих коллег ненароком об этом скажу, и всё!
Варламов замолчал; затем произнес:
— Ладно. Я все расскажу.
— Вот и отлично, — улыбнулся Митько. — Володя, дай ему ручку и бумагу.
Варламов начал писать, часто останавливаясь, и ковыряясь кончиком ручки в зубах.
— Я только никого сдавать не буду. Так и знайте.
— Благородно. Только на суде, боюсь, это не учтется.
Варламов закончил писать, расписался и встал, а, когда пришел сержант, сказал:
— Вы только не думайте, что победили. Череп — человек добрый, но ментов не любит. Так что, готовьтесь к мучительной смерти.
Он ушел; Митько потянулся и произнес:
— Череп, череп… А что тогда говорила Молодая, а? Ну, когда прощалась с Коротковым?