Наконец Таня взяла Паза за руку. Он слегка сжал ее. Она посмотрела в его глубокие карие глаза.
— Видимо, мы скоро умрем, — спокойно проговорила она.
— Да, — сказал он.
— Ты хочешь сначала лечь со мной в кровать?
— Да, — снова сказал он.
— Пойдем ко мне?
— Да.
Они вернулись к машине и поехали на узкую улицу в старом городе, рядом с собором, где Таня жила в колониальном здании, в квартире на верхнем этаже.
Первым и единственным любовником Тани был Петр Илоян, преподававший в ее университете. Он боготворил ее молодое тело, глядя на ее груди, прикасаясь к ее коже и целуя ее волосы, словно никогда не видел ничего такого изумительного. Паз был такого же возраста, как и Петр, но, как быстро поняла Таня, заниматься любовью с ним будет совсем другое дело. Центром внимания служило его тело. Он медленно разделся, словно поддразнивая ее, а потом остался обнаженным перед ней, давая ей возможность разглядеть его идеальную кожу и изгибы его мышц. Тане доставляло Удовольствие сидеть на краю кровати и любоваться им. Казалось, что представление возбуждает, его член наполовину пришел в состояние готовности, и Тане не терпелось взять его в руки.
Петр в любовных играх действовал медленно и деликатно Он доводил Таню до дрожи предвкушения, а потом, словно дразня ее, останавливался. Он по нескольку раз менял позиции переворачивая ее на себя, потом становясь на колени позади нее, усаживая ее верхом на себе. Паз избегал грубых телодвижений, но был энергичен и неутомим, и Таня отдавала себя страсти и наслаждению
Потом она поджарила яичницу и сварила кофе. Паз включил телевизор, и во время еды они смотрели выступление Кастро.
Кастро сидел перед кубинским национальным флагом, синие и белые полосы которого выглядели черными и белыми на монохромном экране. Как всегда, Кастро был в полевой военной форме с единственным знаком различия на погоне — одной звездой. Таня никогда не видела его ни в гражданском костюме, ни в строгом, увешанном орденами кителе, столь обожаемом коммунистическими лидерами.
Таня почувствовала прилив оптимизма. Кастро рассуждал здраво и понимал, что он не может победить Соединенные Штаты в войне, даже с Советским Союзом на его стороне. Конечно, он сделает какой-нибудь театральный жест примирения, выступит с инициативой, которая изменит ситуацию и разрядит бомбу замедленного действия.
У него был высокий и пронзительный голос, но он говорил с всепоглощающей страстью. Косматая борода придавала ему вид мессии, вопиющего в пустыне, хотя, по всей видимости, он находился в студии. Его черные брови на высоком лбу выразительно двигались. Он жестикулировал большими руками, иногда поднимая указательный палец, как учитель в школе, обещая подавить инакомыслие, часто сжимая кулак. Изредка он хватался руками за подлокотники кресла, словно для того, чтобы не взлететь, как ракета. Зрители могли видеть, что у него нет написанного текста, даже каких-либо тезисов. На его лице появлялось выражение негодования, презрения, гнева — и никогда сомнения. Кастро жил в мире убежденности.
Он по пунктам раскритиковал телевизионное обращение Кеннеди, которое одновременно транслировалось по радио на Кубу. Он высмеял обращение Кеннеди к «порабощенным жителям Кубы». «Мы обрели свободу не по милости янки», — презрительно сказал он.
Но Кастро ни словом не обмолвился ни о Советском Союзе, ни о ядерном оружии.
Речь продолжалась полтора часа. Он продемонстрировал личное обаяние, волю и стойкость, давая понять, что маленькая смелая Куба не склонится перед шантажом большой и сильной Америки. Эта речь, должно быть, подняла моральный дух кубинского народа. А так она ничего не меняла. Таня испытала горькое разочарование и еще больший страх. Кастро даже не попытался отвести угрозу войны.
Под конец он воскликнул: «Родина или смерть! Мы победим!» Потом вскочил с кресла и выбежал, словно не мог терять ни минуты в своем стремлении спасти Кубу.
Таня посмотрела на Паза. В его глазах блестели слезы.
Она поцеловала его, и они снова предались любви на диване перед мелькающим экраном. На этот раз все происходило медленнее и с большим удовольствием. Она потчевала его тем, чем Петр потчевал ее. Не представляло трудности обожать его тело, и он, несомненно, любил обожание. Она сжимала его руки, целовала соски и запускала пальцы в его вьющиеся волосы.
— Ты такой красивый, — шептала она, посасывая его мочку
Потом они лежали и курили одну сигару, шум улиц касался их слуха. Таня открыла балконную дверь. Пока Кастро выступал по телевизору, улицы затихли, но сейчас люди высыпали на узкие улицы. Опустилась ночь, и многие несли в руках свечи и факелы. В Тане проснулся журналист.
— Я должна быть там, — сказала она Пазу. — Это отличный материал.
— Я пойду с тобой.
Они оделись и вышли из дома. Дождь перестал, но улицы были мокрые. Отовсюду появлялось все больше и больше людей. Царила карнавальная атмосфера. Все выкрикивали лозунги. Многие пели национальный гимн «Баямесу». В мелодии не чувствовалось никаких латиноамериканских мотивов, гимн походил на немецкую застольную песню, но исполнители выводили каждое слово.
Знайте, рабство познавшие, гнет;
Жить в оковах — позор и бесчестье!
Клич победы летит в поднебесье:
Патриоты, к оружию! Вперед!
Шагая вместе Пазом в толпе по переулкам старого города, Таня заметила, что многие люди вооружились кто чем мог. Вместо винтовок они несли садовые инструменты и мачете, кухонные ножи за поясом, словно собирались идти врукопашную с американцами на Малеконе. Таня вспомнила, что один бомбардировщик «В-52» «Стратофортресс» американских ВВС несет 30 тонн бомб.
Дурачки, с горечью подумала она, что ваши ножи в сравнении с этим?
Глава семнадцатая
Джордж еще никогда не чувствовал, что он так близок к смерти, как в среду 24 октября, когда сидел в Зале Кабинета в Белом доме.
Утреннее совещание началось в десять, и Джордж подумал, что война разразится около одиннадцати.
Технически это было заседание Исполнительного комитета Совета национальной безопасности, для краткости называвшегося Экскоммом. На практике президент Кеннеди вызывал любого, кого он считал нужным, кто мог оказаться полезным в кризисной ситуации. Его брат Бобби всегда был среди них.
Советники сидели на кожаных креслах вокруг длинного стола в форме гроба, а их помощники — на таких же креслах у стены. В комнате стояла чрезмерная напряженность. Стратегическое авиационное командование установило 2-й уровень готовности обороны, предпоследний перед началом войны. Все бомбардировщики ВВС были наготове. Многие постоянно находились в воздухе с ядерным оружием на борту. Они летали над Канадой, Гренландией и Турцией, оттуда они могли быстро достичь границ СССР. Каждому бомбардировщику были даны конкретные цели на территории Советского Союза.
Если разразится война, американцы обрушат ядерный ураган, который превратит в руины все крупные города в Советском Союзе. Погибнут миллионы людей. Россия не оправится в течение сотни лет.
И Советы наметили нечто подобное для Соединенных Штатов.
Блокада начала действовать с десяти часов. Любое советское судно, находящееся в радиусе 900 километров от Кубы, становилось мишенью. Ожидалось, что американский авианосец «Эссекс» перехватит первое советское судно с ядерным оружием между 10.30 и 11 часами. К одиннадцати могут быть все мертвы.
Глава ЦРУ Джон Маккоун начал с того, что доложил о местонахождении советских судов, направлявшихся на Кубу. Он говорил монотонным голосом, нагнетая напряженность и вызывая нетерпение у своих слушателей. На каком советском судне ВМС должны провести досмотр? Что произойдет потом? Позволят ли Советы, чтобы их суда досматривались? Откроют ли они огонь по американским кораблям?
Что будет потом?
Пока сидящие за столом пытались предугадать действия их московских коллег, помощник принес Маккоуну записку. Маккоун, щеголеватый и седовласый мужчина шестидесяти лет, был бизнесменом, и Джордж подозревал, что карьерные профессионалы в ЦРУ докладывали ему не обо всех своих делах.
Маккоун пробежал глазами сквозь пенсне по записке, которая озадачила его, и произнес:
— Мистер президент, мы только что получили донесение от Разведывательного управления ВМС, что все советские корабли, находящиеся в кубинских водах, либо застопорили ход, либо взяли обратный курс.
Джордж подумал, что бы это могло значить.
Дин Раек, лысый и курносый госсекретарь, спросил:
— Что значит «в кубинских водах»?
Маккоун не знал.
Боб Макнамара, недавний президент компании «Форд моторе», которого Кеннеди назначил министром обороны, сказал:
— Большинство из этих судов держат курс с Кубы в Советский Союз…
— Почему мы не выяснили? — с раздражением перебил его президент. — Мы говорим о судах, уходящих с Кубы или направляющихся туда?
— Я сейчас выясню, — сказал Маккоун и вышел из комнаты.
Напряженность возросла еще на одно деление.
Джордж всегда представлял, что совещания по кризисным ситуациям проходят в высшей степени организованно, когда все предоставляют президенту точную информацию так, чтобы он мог принять правильное решение. Сейчас происходил острейший за все время кризис, а тут неразбериха и недопонимание. Это вселило в Джорджа еще больший страх.
Вернувшись, Маккоун сообщил:
— Все эти суда держат курс на запад, на Кубу. — Он сообщил названия шести судов.
Следующим заговорил Макнамара. Сорокашестилетний министр обороны получил прозвище «вундеркинд», после того как он превратил компанию «Форд моторс» из убыточной в прибыльную. Президент Кеннеди доверял ему больше, чем кому бы то ни было в комнате, за исключением Бобби. Сейчас по памяти он назвал местонахождение всех шести судов. Большинство из них находились все еще в сотнях километрах от Кубы.
— Так что известно об их действиях? — нетерпеливо спросил президент у Маккоуна.
— Они либо легли в дрейф, либо повернули назад, — ответил тот.
— Это все советские суда или только отобранные?
— Отобранные. Всего их двадцать четыре.
Макнамара снова прервал шефа ЦРУ, сообщив информацию, представляющую наибольшую важность:
— Похоже, что это те суда, которые ближе всего находятся к карантинной зоне.
Джордж шепнул Скипу Дикерсону, сидящему рядом с ним:
— Советы, кажется, пошли на попятную.
— Надеюсь, что ты прав, — ответил тот.
— Мы не планируем перехватывать какое-либо из этих суден, не так ли?
— Мы не планируем перехватывать какое-либо судно, которое не направляется на Кубу, — подтвердил Макнамара.
Генерал Максвелл Тейлор, председатель Объединенного комитета начальников штабов, взял телефонную трубку и сказал:
— Соедините меня с Джорджем Андерсоном.
Главнокомандующий ВМС адмирал Джордж Андерсон отвечал за организацию блокады. Через несколько секунд Тейлор начал спокойно говорить.
Наступила тишина. Все пытались осмыслить новость и понять, что это значит. Советы отступают?
— Сначала нужно проверить, — сказал президент. — Откуда нам известно, что шесть судов одновременно повернули обратно? Генерал, что говорят ВМС по поводу этого сообщения?
— Три судна определенно поворачивают назад, — доложил генерал Тейлор.
— Свяжитесь с «Эссексом» и скажите им, пусть подождут час. Мы должны действовать быстро, потому что они готовятся совершить перехват между десятью тридцатью и одиннадцатью.
Все сидевшие в комнате посмотрели на часы.
Было 10.32.
Джордж мельком взглянул па Бобби, Он выглядел так, словно ему отсрочили смертный приговор.
Острота кризиса миновала, но и течение нескольких минут к Джорджу пришло осознание того, что еще ничего не решено. Пока Советы старались избежать конфронтации на море, их ядерные ракеты оставались на Кубе. Часовой механизм отвели назад, но он продолжал тикать.
Экскомм приступил к обсуждению Германии. Президент выразил опасение, что Хрущев может объявить блокаду Западного Берлина в пику американской блокаде Кубы. В этом отношении они также ничего не могли сделать.
Совещание закончилось. На следующей встрече, назначенной у Бобби, присутствие Джорджа не требовалось. Поэтому он ушел вместе со Скипом Дикерсоном, который спросил:
— Как дела у вашей знакомой Марии?
— Должно быть, замечательно.
— Вчера я заходил в пресс-службу. Мне сказали, что она больна.
Сердце Джорджа екнуло. Он оставил все надежды завести роман с Марией, но все равно он забеспокоился, узнав, что она больна.
— Это не мое дело, Джордж, но она хорошая девушка, и я подумал, что кто-то должен навестить ее.
Джордж пожал Скипу руку и проговорил:
— Спасибо, что дали знать. Вы отличный парень.
Сотрудники Белого дома не болеют в разгар острейшего кризиса холодной войны, подумал Джордж. Если только они не болеют серьезно. Он встревожился еще больше и отправился в пресс-службу.
Ее рабочее место пустовало. Нелли Фордхэм, дружелюбная женщина за соседним столом, сказала:
— Марии нездоровится.
— Я слышал. Она не сообщила, что с ней?
— Нет.
Джордж нахмурился.
— Как вы считаете, если я на часок отлучусь и навещу ее?
— Конечно, — ответила она. — Я тоже беспокоюсь.
Джордж посмотрел на часы. Он был уверен, что если он понадобится Бобби, то только после обеда.
— Думаю, успею. Она ведь живет в Джорджтауне?
— Да, но она переехала на другую квартиру.
— Почему?
— Сказала, что ее соседки слишком шумят. Джордж понял, в чем дело. Другие девушки, наверное, сгорали от любопытства — как это так, не знать, кто тайный любовник Марии. А ей так не хотелось раскрывать секрет, что она переехала. Это служит доказательством, насколько у нее серьезные отношения с тем парнем.
Нелли полистала настольный календарь.
— Я напишу вам ее адрес.
— Спасибо.
Она дала ему листок бумаги и спросила:
— Вы ведь Джорджи Джейкс, не так ли?
— Да, — улыбнулся он. — Меня давно никто не называл Джорджи.
— Я была знакома с сенатором Пешковым.
Если она упомянула Грега, то, несомненно, знала, что он отец Джорджа.
— Каким образом?
— Мы встречались одно время, если вы хотите знать правду. Но из этого ничего не вышло. Как он сейчас?
— Ничего, нормально. Примерно раз в месяц мы вместе обедаем.
— Кажется, он так и не женился.
— Пока нет.
— Ему, должно быть, за сорок.
— У него вроде бы есть женщина.
— Не беспокойтесь, я за ним не буду охотиться. Я давно решила это. Тем не менее я желаю ему счастья.
— Я передам ему. Ну а сейчас я возьму такси и поеду навестить Марию.
— Спасибо, Джорджи, или Джордж, если вам будет угодно.
Он поспешно ушел. Нелли привлекательная женщина, и у нее доброе сердце. Почему Грег не женился на ней? Возможно, его устраивало оставаться холостяком. Водитель такси спросил Джорджа:
— Вы работаете в Белом доме?
— Я работаю у Бобби Кеннеди. Я — юрист. Не смейтесь!
Водитель не скрывал удивления, что негр — юрист и занимает влиятельный пост.
— Скажите Бобби, что мы должны разнести в пух и прах эту Кубу. Да, в пух и прах. К чертовой матери.
— Вам известно, на сколько километров протянулась Куба с востока на запад?
— Это что — телевикторина? — обиделся таксист.
Джордж пожал плечами и больше ничего не сказал. Ныне он избегал вести политические дискуссии с незнакомыми людьми, у них на все был готовый ответ: отправить домой этих мексиканцев, забрать в армию «Ангелов ада», кастрировать гомиков. Чем невежественнее они, тем категоричнее их мнения.
Джорджтаун находился всего в нескольких минутах езды, но поездка казалась бесконечно долгой. Джордж представлял себе, что Мария упала без сознания, что лежит в постели при смерти или в коме.
По адресу, который Нелли дала Джорджу, находился красивый старый дом, поделенный на квартиры со студиями. Мария не ответила на звонок у входной двери на первом этаже, но Джорджа впустила темнокожая девушка, вероятно студентка, и показала комнату Марии.
Мария подошла к двери в банном халате. Она явно выглядела нездоровой: на щеках ни кровинки, выражение лица подавленное. Она не предложила войти, а просто отошла, оставив дверь открытой, и Джордж переступил порог. По крайней мере, она ходячая больная, с облегчением подумал он. А так он ожидал худшего.