— Он это не имел в виду, — сказала Наталья.
— Почитайте донесение армейской разведки. Американские бомбардировщики сейчас кружат вокруг нас. — Он показал на потолок, словно они могли посмотреть вверх и увидеть самолеты. — Перед нами стоит альтернатива: либо унижение перед лицом международной общественности в лучшем случае, либо ядерное Уничтожение — в худшем.
Наталья молчала. Никто за столом не мог возразить.
Кроме Димки.
— У товарища Хрущева есть решение, — произнес он.
Все с удивлением посмотрели на него.
— На сегодняшнем утреннем заседании, — продолжал он, — первый секретарь сформулирует предложение, которое можно сделать Соединенным Штатам. — В комнате стояла мертвая тишина. — Мы уберем наши ракеты с Кубы…
Его перебил хор голосов. Кто-то из сидящих за столом выражал удивление, кто-то протестовал. Он поднял руку, требуя тишины.
— Мы уберем наши ракеты, если получим гарантии того, чего мы добивались все это время. Американцы должны дать обещание не нападать на Кубу.
Несколько секунд все молча переваривали услышанное.
Быстрее всех отозвалась Наталья.
— Блестяще, — сказала она. — Разве может Кеннеди отказаться? Иначе он признает перед всеми свое намерение захватить бедную страну третьего мира. Иначе его все осудят за колониализм. И он подтвердит нашу точку зрения, что Кубе нужно ядерное оружие, чтобы защититься. — Она самая умная за этим столом и самая красивая.
— Если Кеннеди согласится, — попытался стоять на своем Филиппов, — нам придется увезти ракеты обратно.
— Они больше не понадобятся, — парировала Наталья. — Кубинская революция будет в безопасности.
Димка видел, что Филиппов хотел оспаривать такой шаг, но не мог. Хрущев загнал Советский Союз в тупик, но потом нашел достойный выход.
Когда совещание закончилось, Димке удалось поймать Наталью.
— Нам нужно вкратце обсудить, как сформулировать предложение Хрущева Кеннеди, — сказал он.
Они уединились в углу комнаты. Он смотрел на вырез ее платья и представлял ее маленькие груди с заостренными сосками.
— Не глазей на меня так, — предупредила она его.
— Я не глазею, — попытался отпираться он, но это было бессмысленно.
— Ты что — не понимаешь, ведь люди заметят.
— Извини, ничего не могу с собой поделать. — Димка потупил глаза. Это совсем не тот интимный и приятный разговор, которого он ожидал.
— И про нас никто не должен знать, — с опаской бросив взгляд но сторонам, произнесла Наталья.
Димке казалось, что он говорит с другим человеком, а не с жизнерадостной, сексуальной девушкой, соблазнившей его двумя днями раньше.
— Я не собираюсь кричать на всех перекрестках, — сказал он. — но я не знал, что это государственная тайна.
— Я замужем!
— Ты хочешь остаться с Ником?
— Что за вопрос?
— У тебя есть дети?
— Нет.
— Люди же разводятся.
— Мой муж никогда не даст согласия на развод.
Димка не спускал глаз с Натальи. Очевидно, это еще не все: женщина могла добиться развода, несмотря на несогласие мужа. Но речь сейчас шла не о юридической стороне. Наталья была серьезно встревожена.
— Почему ты все-таки это сделала?
— Я думала, что мы все погибнем.
— И сейчас ты сожалеешь об этом?
— Я замужем, — повторила она.
— Это не ответ на мой вопрос, — но от нее все равно ничего не добьешься, подумал он.
Борис Козлов, другой помощник Хрущева, позвал с противоположного конца комнаты:
— Димка, пойдем!
Димка встал.
— Мы сможем поговорить позже? — негромко спросил он.
Наталья опустила голову и ничего не ответила.
Борис снова позвал Димку, и он ушел.
Президиум обсуждал предложение Хрущева большую часть дня. Возникали сложности. Будут ли американцы настаивать на досмотре пусковых установок, чтобы убедиться, что ракеты сняты с боевого дежурства? Согласится ли Кастро с досмотрами? Пообещает ли Кастро не получать ядерное оружие из других источников, например, от Китая. Тем не менее Димка полагал, что у мира появилась надежда, что войны не будет.
Между тем Димка думал о Нине и Наталье. До сегодняшнего Утреннего разговора он считал, что это ему решать, которую из двух женщин выбрать. Сейчас он осознал, что — относительно свободы своего выбора.
Наталья не собиралась оставлять своего мужа.
Он понял, что с ума сходит по Наталье, а с Ниной у него ничего подобного не было. Каждый раз, когда раздавался стук в дверь он надеялся, что это Наталья. В голове он снова и снова прокручивал все, что было между ними, в ушах звучало все, что она говорила вплоть до незабываемых слов: «Димка, я тебя обожаю».
Это не «Я тебя люблю», но что-то близкое.
Хотя она не думает разводиться.
Тем не менее хотел он Наталью.
Это значит, ему нужно сказать Нине, что их роман окончен. Он не мог продолжать роман с девушкой, которая в его предпочтениях отошла на второе место. Это было бы нечестно. Он представлял, как Валентин высмеял бы его угрызения совести, но он ничего не мог поделать.
Вот только Наталья не намеревалась оставлять своего мужа. Тогда у Димки никого не будет.
Он скажет Нине сегодня вечером. Они вчетвером должны встретиться на квартире девушек. Он отведет Нину в сторону и скажет… Что? Оказывается, придумать сами слова труднее, чем ему представлялось. Перестань, сказал он себе, ты пишешь речи Хрущеву, можешь написать и себе.
Наш роман подошел к концу… Я не хочу больше видеться с тобой… Я думал, что люблю тебя, но я понял, что нет… С тобой мне было хорошо…
Все, что приходило ему на ум, звучало грубо. Неужели нельзя объясниться как-нибудь деликатнее? Вероятно, нет. Что, если выложить напрямую? Я встретил другую девушку, и я по-настоящему люблю ее…
Это еще хуже.
В конце дня Хрущев решил, что Президиум должен продемонстрировать добрую волю перед всем миром, коллективно отправившись в Большой театр на «Бориса Годунова» с американским певцом Джеромом Хайнсом в главной роли. Помощников пригласили также. Димка считал, что это глупая затея. Бессмысленно кого-либо водить за нос. В то же время он даже обрадовался, что может не встречаться с Ниной, чего ему совсем не хотелось.
Он позвонил ей на работу и застал ее на месте, до того как онаушла домой.
— Сводня у меня ничего не получится, — сказал он. — Мне нужно идти в Большой с боссом.
— Ты можешь отказаться? — спросила она.
— Ты шутишь? Тот, кто работал с первым секретарем, скорее откажется идти на похороны матери, чем позволит себе ослушаться.
— Я хочу увидеться с тобой.
— Об этом не может быть и речи.
— Приезжай после оперы.
— Будет поздно.
— Не важно когда, приезжай ко мне. Я буду ждать хоть всю ночь.
Эта необычная настойчивость озадачила его. Она почти умоляла его, что было не похоже на нее.
— Что-то случилось?
— Мне нужно кое о чем поговорить с тобой.
— О чем?
— Скажу при встрече.
— А сейчас не можешь?
Нина повесила трубку.
Димка надел пальто и пошел в театр, находивший в двух шагах от Кремля.
Почти двухметрового роста, в шапке Мономаха, украшенной крестом, Джером Хайнс выглядел величественно. Его удивительно мощный бас заполнял театр, отчего акустическое пространство словно сжалось. Тем не менее Димка с трудом высидел оперу Мусоргского, мало что слыша и почти не воспринимая происходящее на сцене. Все время он только и думал о том, как американцы ответят на мирное предложение Хрущева и как Нина отреагирует на окончание их романа.
Когда наконец Хрущев пожелал всем спокойной ночи, Димка пошел пешком на квартиру девушек, которая находилась в двадцати минутах ходьбы от театра. По дороге он пытался догадаться, о чем Нина хочет поговорить с ним. Возможно, она собирается положить конец их отношениям — это было бы очень кстати. Может быть, ей предложили повышение по службе, что вызывало необходимость переезда в Ленинград. Она могла встретить кого-нибудь, как и он, и решила, что это ее избранник. Или она заболела какой-то неизлечимой болезнью, так или иначе связанной с таинственными причинами, по которым она не может забеременеть.
Все это было Димке на руку, чему он мог только радоваться, вероятно, даже, к своему стыду, неизлечимой болезни.
Нет, спохватился он, я вовсе не желаю ей смерти.
Нина, как и обещала, ждала его.
Она была в зеленом шелковом халате, словно готовилась ложиться спать, но волосы уложены и на лице несмытая косметика Она поцеловала его в губы, он ответил на ее поцелуй, и сердцеу него защемило от стыда. Он предавал Наталью, наслаждаясь этим поцелуем, и предавал Нину, думая о Наталье. Двойная вина отозвалась болью в желудке.
Нина налила стакан пива, и он нетерпеливо выпил половину, чтобы хмель хоть чуточку ударил в голову.
Она села рядом с ним на диван. Он с уверенностью подумал, что под халатом у нее ничего нет. В глубине у него шевельнулось желание, и образ Натальи перед его мысленным взором начал понемногу рассеиваться.
— Мы пока не воюем, — сказал он. — Вот этой новостью я могу с тобой поделиться. А ты какой?
Нина забрала у него стакан с пивом и поставила на кофейный столик, а потом взяла его руку.
— Я беременна, — проговорила она.
Димка почувствовал себя так, словно его ударили кулаком. Он уставился на нее, совершенно сбитый с толку.
— Беременна, — тупо повторил он.
— Два месяца с небольшим.
— Ты уверена?
— У меня уже два месяца не было менструации.
— И все же…
— Смотри. — Она распахнула халат и показала груди. — Они набухли.
Да, набухли, убедился он, почувствовав желание и смятение.
— И они болят. — Она запахнула халат, но не плотно. — Курение вызывает у меня тошноту. Черт возьми, я чувствую, что беременна.
Этого не могло быть.
— Но ты говорила…
— …что не могу иметь детей. — Она отвернулась. — Так мне сказал врач.
— Ты ходила к нему?
— Да. Это подтвердилось.
С недоверием Димка спросил:
— Что он говорит сейчас?
— Что это чудо.
— Врачи не верят в чудеса.
— Я тоже так думала.
Димка попытался остановить кружение комнаты вокруг него. Он с усилием проглотил слюну и постарался взять себя в руки. Он должен быть практичным человеком.
— Ты не хочешь выходить замуж, как и я чертовски не хочу жениться, — заговорил он. — Что ты собираешься делать?
— Ты должен дать мне деньги на аборт.
Димка снова сделал глотательное движение.
— Хорошо. — В Москве аборт можно было сделать без проблем, но не бесплатно. Димка стал думать, как достать деньги. Он собирается продать свой мотоцикл и купить подержанную машину. Если отложить это, то можно будет выкрутиться. Он мог бы попросить в долг у деда с бабушкой. — Я дам деньги.
Она сразу пошла на уступку.
— Заплатим пополам. Мы сделали эту малышку вместе.
Димку вдруг захлестнули другие чувства. Очевидно, из-за того, что она произнесла слово «малышка», в нем все перевернулось. Он представил, что держит на руках младенца, смотрит, как ребенок делает первые шаги, учит его читать, отводит его в школу.
— Ты уверена, что хочешь сделать аборт? — спросил он.
— А ты что чувствуешь?
— Мне как-то очень не по себе. — Он задавался вопросом, почему так. — Я не думаю, что это грех или что-то в этом роде. Я вдруг представил себе малышку. — Он не мог понять, отчего появились такие чувства. — Мы могли бы отдать его на воспитание.
— Родить, а потом отдать чужим людям?
— Я знаю, это никуда не годится. Но растить самим ребенка трудно. Хотя я стал бы помогать тебе.
— Почему?
— Потому что это и мой ребенок.
— Спасибо и на этом. — Она казалась очень ранимой, и у него защемило сердце. — Ведь мы любим друг друга?
— Да, — согласился он, и в данный момент это была правда.
Он думал о Наталье, но ее образ стал расплывчатым и отошел куда-то вдаль, а Нина присутствовала здесь — во плоти, и этот факт казался более реальным, чем обычно.
— Ведь мы оба будем любить ребенка?
— Да.
— Ну и…
— Но ты не хочешь выходить замуж.
— Не хотела.
— Прежде.
— Не хотела, когда не была беременна.
— Теперь ты думаешь иначе?
— Сейчас все иначе.
Димка пришел в полную растерянность. Что они говорят о бракосочетании? Не найдя ничего лучшего, что сказать, он решил пошутить:
— Если ты делаешь мне предложение, то где хлеб-соль? — Помолвка традиционно сопровождалась обрядом дарить хлеб-соль.
К его удивлению, она расплакалась.
Сердце его растаяло, и он попытался прижать ее к себе. Сначала она сопротивлялась, но потом позволила обнять себя. Его рубашка намокла от ее слез. Он погладил ее по голове. Она запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя. Через минуту она отстранилась от него.
— Ты будешь заниматься со мной любовью, прежде чем я стану толстой и некрасивой?
Ее халат распахнулся, и он увидел ее мягкую грудь, очаровательно покрытую веснушками.
— Да, — безрассудно сказал он, отодвинув образ Натальи еще дальше в своем сознании.
Нина снова поцеловала его. Он взял ее за грудь и почувствовал, что она стала тяжелее, чем раньше.
Нина снова отстранилась от него.
— То, что ты сказал вначале, это серьезно?
— Что я сказал?
— Что ты чертовски не хочешь жениться.
Он улыбнулся, продолжая держать ее за грудь.
— Нет, — пробормотал он. — Просто с языка сорвалось.
* * *
В четверг днем Джордж Джейкс немного воспрянул духом.
Котелок кипел, но крышку не срывало. Карантин действовал — советские суда с ракетами на борту повернули назад, и столкновения на море не происходили. Соединенные Штаты не вторглись на Кубу, и никто не запустил ядерные ракеты. Похоже, третья мировая война, в конце концов, могла быть предотвращена. Но оптимизм Джорджа длился недолго. У помощников Бобби Кеннеди в министерстве юстиции стоял телевизор, и в пять часов они смотрели трансляцию из штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке. Шло заседание Совета Безопасности, все двадцать мест за подковообразным столом были заняты. Посередине сидели переводчики с наушниками. Вокруг столпились помощники и прочие обозреватели, наблюдавшие за конфронтацией двух сверхдержав.
Американским представителем в ООН был Эдлай Стивенсон, лысый политический деятель, известный своим могучим интеллектом, баллотировавшийся на пост президента от демократической партии в 1960 году и проигравший более телегеничному Джону Кеннеди.
В своей обычной монотонной манере выступал советский представитель, бесцветный Валериан Зорин, который отрицал, что на Кубе размещено ядерное оружие.
Смотря трансляцию в Вашингтоне, Джордж с раздражением воскликнул:
— Вот отъявленный лгун! Нужно, чтобы Стивенсон показал фотографии.
— Как раз это президент и поручил ему сделать.
— Так чего же он тянет кота за хвост? Уилсон пожал плечами:
— Такие люди, как Стивенсон, всегда думают, что они не глупее других.
На экране Стивенсон встал.
— Позвольте мне задать вам один простой вопрос, — сказал он. — Отрицаете ли вы, посол Зорин, тот факт, что СССР разместил и размещает на Кубе ракеты среднего радиуса действия и пусковые установки для таких ракет? Да или нет?
— Молодец, Эдлай! — воскликнул Джордж, и в знак согласия послышался приглушенный шум голосов тех, кто смотрел телевизор.
В Нью-Йорке Стивенсон посмотрел на Зорина, сидевшего через несколько мест от него за подковообразным столом, Зорин продолжал делать записи в своем блокноте. С нетерпением Стивенсон сказал:
— Не ждите перевода. Да или нет?
Помощники в Вашингтоне засмеялись.
Зорин ответил на русском языке, и переводчик перевел:
— Продолжайте вашу речь, господин Стивенсон. В свое время вы получите ответ, не беспокойтесь.
— Я готов ждать ответа, пока не замерзнет ад, — сказал он.
Помощники Бобби Кеннеди оживились. Наконец-то Америка надерет им уши.
Потом Стивенсон заявил:
— Я также готов представить наши доказательства непосредственно в этом зале.
— На тебе! — воскликнул Джордж и кулаком ударил воздух.