Казалось, я говорила со стеной. Было проще, когда он сидел; было сложнее говорить с ним, глядя в глаза.
– Из–за чего тебе жаль? – холодно спросил он. – Что ты не сделала то, что должна была? Или что из–за этого пострадал твой брат?
Я сглотнула.
– Из–за всего.
– Что ж, прости, но мне сложно поверить. Ты все лето доказывала, что знаешь лучше, – Кэллам сорвал с себя фланелевую рубашку и бросил ее на скамейку. Он злился, но хотя бы говорил со мной.
– Прости, – я вскинула руки. – Мне нет оправдания, как и нет причины тому, что я сделала. Прости.
Он зажал переносицу, словно у него болела голова из–за меня.
– Почему ты не поехала по назначенному маршруту?
Сколько раз я задавала себе этот вопрос последние шесть часов?
– Не знаю. Потому что, – я опустилась на скамью, потому что стоять было сложно. – Я сломалась от обстоятельств. Я не думала, что будет так опасно. Я ошиблась. Я – человек. Так бывает.
Он тихо выдохнул.
– Ты совершила много ошибок.
Я пожала плечами.
– Человек во мне силен.
– Как я могу доверять тебе после этого? Сначала ложь про разрешение? Теперь это? Это все важно, Финикс. Мне нужно знать, что никто не пострадает из–за того, что ты решила поступить по–своему. Мне нужно доверять тебе. А тебе нужно верить, что мы с Беном знаем, что делаем, придумывая эти занятия.
– Но ты не можешь, – почти кричала я. – Я не пыталась так сделать. Так получилось. Я совершила ошибку, и мне жаль. Я буду больше стараться в следующий раз.
– Когда Эван сказал мне, куда ты повернула, – Кэллам покачал головой, – я не мог поверить.
– Почему? – я заморгала.
– Я разбил пару ребер, спускаясь по той тропе, два лета назад. И я знал, что делал. А ты там... – он замолк и отвернулся от меня.
Я уперлась руками в стол и кипела.
– Ты переживал за меня?
– Конечно, я переживал. Я переживаю за всех вожатых и отдыхающих, – он пожал плечами, словно это были пустяки, но его лицо выдавало его.
– Да, но ты не говорил о других вожатых и отдыхающих только что. Ты говорил обо мне, – я ткнула пальцем себя в грудь, – на тропе. Больше ты никого не упоминал.
Его плечи напряглись.
– Ты выдумаешь, – он старался не смотреть мне в глаза. Он старался не смотреть в глаза.
– Почему ты не можешь смотреть на меня? – спросила я, обойдя скамью.
– Я могу на тебя смотреть. Но не хочу этого делать.
Я закатила глаза.
– Ладно, Почему ты не хочешь смотреть на меня?
Он хрустнул шеей, повернув ее.
– Потому что ты выводишь меня из себя, Финикс, – его голос был напряженным. – В один миг ты шутишь со мной про бег утром, а потом ты ведешь группу неопытных по дороге самоубийц. Ты помогаешь мне с учебой, а потом игнорируешь в больнице.
– Погоди, – я подняла руку. – Это все мило, но это ты игнорировал меня в больнице.
– Я следовал примеру. Ты прошла в комнату и сделала вид, что меня нет, – он не выдержал и посмотрел на меня. – Я так злюсь на тебя, не управляю эмоциями... и могу поцеловать тебя... – он хмурился сильнее, чем я когда–либо его видела. – В том и проблема, Финикс. Я не могу тебя целовать.
– Почему? Ты мне нравишься, Кэллам. Теперь я знаю, что я тебе нравлюсь, – да, так ведь было проще. Или нет.
– Не надо, – он покачал головой и стиснул зубы. – Мы не можем нравиться друг другу, иначе я не смогу продолжать.
Мое сердце быстро колотилось.
– Что продолжать?
– Притворяться, что я ничего не чувствую к тебе. Я не могу продолжать, если ты тоже ощущаешь такое, – я двигалась быстро, чтобы он не успел вырваться. Я сжала его запястье.
Я подошла ближе, скользнула ладонью ниже, переплела пальцы с его, и он закрыл глаза.
– Не надо.
Я была близко, ощущала запах его помытых волос, а еще запах природы, прилипший к нему. Свежий и мускусный. Чистый и земляной.
– Почему нет? – спросила я почти шепотом. Если кто–то подслушивал.
– Потому что этого слишком много. Слишком быстро. И я не люблю спешить, – он прищурился, но сжал мои пальцы. Почему ему было так сложно думать о нас?
– А я не переживаю, – я прижала другую ладонь к его груди, проверяя, можно ли. Он не вздрогнул, а будто прильнул ко мне.
– А стоило бы.
Я вдохнула.
– Если ты меня не поцелуешь... – я прикусила губу, глядя на его губы, думая, как они будут ощущаться на моих, – я тебя поцелую.
Грудь Кэллама вздымалась быстрее под моей рукой. Он так тяжело не дышал даже после долгого бега.
– Не надо.
Я улыбнулась, зная, что выиграла спор между нами. Я подошла ближе, наши тела почти соприкасались. Я уже ощущала тепло, исходящее от него.
– Ты меня не остановишь.
И он открыл глаза. Борьба пропала в них.
– Знаю, – он притянул меня ближе рукой. Наши тела прижались друг к другу.
Мои пальцы сжались на его груди, сдавив футболку. Хотелось сорвать ее, но я подавляла гормоны. Пока что. Только поцелуй. Футболку можно снять позже.
Он сильнее прижался ко мне, и я отпрянула на пару шагов, ощутила за собой край стола для пикника. Все. Мы поцелуемся. Наконец–то. После недель флирта и увиливаний, улыбок и хмурых взглядов мы делали этот шаг.
Он замер так еще на минуту, смотрел на меня, словно чего–то ждал. Я отклонила голову.
– Что? – спросила я, потому что думала, что понятно объяснила, что он меня поцелует.
Он посмотрел на мои губы, его глаза стали немного темнее.
– Ты обещала. И я жду этого.
Все во мне трепетало, я не дала себе усомниться в себе, привстала на носочки и притянула его к себе, сжав футболку и глядя в его глаза, пока приближалась к его губам. Он не моргнул.
Его губы были сначала твердыми, почти неподатливыми, но оттаяли, как только я коснулась их своими губами. Его глаза закрылись, а потом и мои, и я поцеловала его.
Я целовала Кэллама О’Коннора. Нежного, сладкого и немного неуверенного.
Наконец–то.
И он поцеловал меня в ответ. С силой, с поразительной уверенностью.
Его ладонь легла на мою талию, он обвил меня рукой, прижимая к столу для пикника. Он был на вкус как солнце и буря, целовался так, словно у нас была вся вечность.
Он целовал меня так, как я хотела бы целоваться всю жизнь. Будто я была всем.
ДВАДЦАТЬ ДВА
Остаток ночи я думала о поцелуе. И о том, что было после. Хотя было там не так и много.
Мы приступили к учебе. Ненадолго. А потом вернулись к поцелуям. Я не знала, как мы будем учиться теперь, когда пересекли решительно черту, но это придется понять, ведь мне нравилось целовать Кэллама, но мне нужно было сдать экзамены.
Мама была в постели, когда я прошла на носочках перед рассветом. Я тут же уснула, как только забралась в кровать.
Будильник зазвонил час и сорок пять минут спустя. Не круто.
Я собиралась пробежать две мили разогрева, четыре мили быстро, а потом милю или две, чтобы остыть. Но быстро бегать стоило после хорошего сна, так что я готовилась к страданиям.
Схватив со стойки банан, я съела его за четыре укуса, проглотила, вышла за дверь и побежала к дорожке.
Я пыталась думать о темпе, дыхании, но не могла. Я могла думать лишь о Кэлламе.
О том, как он целовался. Как я целовала его. Как он ощущался. Как он меня касался. Как его руки были мозолистыми на вид, но нежными на мне. Я думала, как никогда еще не ощущала половины того, что было с ним, когда была с другими парнями. Как я хотела сделать больше, чем поцелуй. Я бы позволила ему, если бы он не был сдержан.
В отличие от Китса до него, который думал, что поцелуи обязательно вели к главному блюду, Кэллам был рад целоваться, сколько того хотела я. Он не торопил меня, его руки не лезли, куда не позволяли, и я не ощущала вину от того, что поцелуй никуда не вел. Он не бормотал, что я дразнила, что у парней были другие потребности. Он улыбнулся, поцеловал меня в лоб и проводил меня до моего домика. Он даже дождался, пока я не уйду за дверь, как и прошлой ночью.
Я не следила за ним, чтобы заметить, как он стал двигаться легче. И я не заметила, как он тихо воскликнул, когда почти пропал из виду. Нет, я еще не так сильно влюбилась. Конечно, нет.
Так я пыталась убедить себя, когда услышала знакомые шаги, бегущие за мной.
– Так ты использовала меня ночью и решила подразнить утром? – он догнал меня и замедлился до моего темпа. – Вот уж не думал, что ты такая.
Мои часы запищали. Я миновала две мили – разминка закончилась. Я сбавила темп, и Кэллам сразу же подстроился.
– Я думала, раз ты не спал до четырех утра, ты решишь поспать, а не бегать, – сказала я, пытаясь не улыбаться, потому что человек не должен был улыбаться, пока бежал быстро. Правильнее было плакать.
– А я думал, что ты решишь поспать, ведь ушла в четыре утра, – он ткнул меня локтем. Одно прикосновение, и мой позвоночник словно стал жидким. – А потом я вспомнил, кто ты, и что ты не дашь такому удержать тебя от тренировки, – он ткнул меня снова. – И вот я здесь.
Дорожка стала шире, и я смогла отвести от нее взгляд. Я посмотрела на Кэллама.
– Почему ты не в футболке? – мой голос стал выше на две октавы. Я еще не видела, чтобы Кэллам бегал без футболки. Учитывая, что мы целовались, он явно продумал это. Пытался победить меня в моей игре.
– Ты смогла ночью порвать мою футболку, и я не хотел повторения утром. Я взял с собой лишь несколько, их нужно беречь, – он рассказывал, как я разрушала его ценные футболки, но я не слушала, отвлеченная.
Он замер, чтобы перевести дыхание, а я убрала футболку за край шортов. Я знала, что он посмотрел на меня и увидел, что я тоже сняла футболку. Я знала это, потому что услышала резкий вдох, а потом он побежал, дыша так шумно, что мог разбудить весь лес.
Я застыла, посмотрела на время на часах, а потом поспешила за ним. Он растянулся на дорожке, листья и прутики торчали из его волос, грязь была на лице.
– Ай.
Я прикусила щеку, чтобы не смеяться, когда поняла, что он в порядке, лишь немного ободрал колени и ладони. О, и задел эго.
– Ты просто споткнулся? – я присела рядом с ним и убрала прутик из–за уха.
– Нет, просто упал.
– На дороге, которую знаешь как свои пять пальцев? – Кэллам часто говорил, что знал все холмы, долины и тропы в десяти милях от лагеря лучше, чем свои пять пальцев.
– Я отвлекся, – он тряхнул головой пару раз и посмотрел на меня. Точнее, на мою грудь.
Я поправила лямку спортивного лифчика.
– Ага. Сколько лет ты бегаешь? Сколько жил в Калифорнии? Там девушек в спортивных лифчиках столько же, сколько парней в кепках.
Кэллам приподнялся на локте, кривясь. Он сильно упал. Если бы я знала, что так будет, не сняла бы футболку. Или все равно сняла бы. Особенно, учитывая, как он сейчас смотрел на меня.
– Да, но с ними я не целовался предыдущей ночью.
Я толкнула его в грудь, но ладонь осталась там. Я касалась его груди сквозь футболку, но не так. Не кожей на его теплой коже.
Мое сердце уже колотилось от бега, но теперь разогналось еще сильнее, когда его ладонь накрыла мою, прижимая к его груди и удерживая там.
– Эй, мне еще три с половиной мили осталось. Думаешь, ты сможешь встать и продолжить?
Он не мешал мне убирать из его волос листья и прутики, и он не спешил шевелиться.
– Подняться сложно. Я серьезно упал. Кто знает, что у меня за раны. Может, вообще сотрясение.
Я вздохнула и отряхнула его лоб. Казалось, он рухнул в гору земли.
– Не знаю, как быть с парнем, что не так крепок, как я.
– А я не знаю, как быть с девушкой, что возомнила себя сильнее меня, – он покрутил головой и протянул руку. – Хоть помоги встать. И мы закончим эти три с половиной мили.
Я схватила его за руку, стала тянуть, но он дернул меня за руку, и я рухнула на него. Дыхание вылетело из меня от удивления, от падения и от того, что я была на Кэлламе. Пока он был без футболки, а я – в спортивном лифчике.
Я не понимала, что вспотела, пока моя кожа не легла на его, но теперь я замечала только это, и как моя кожа почти прилипла к его.
– Как теперь? – он улыбнулся мне, мое лицо было в сантиметрах над его. Я ощущала его дыхание своей шеей, теплое и ровное.
– Так нельзя, – я пыталась отвлечься от его ладони, рисующей у меня на спине. Смогла. Но вместо той ладони и сосредоточилась на другой, которая скользнула мне за шею, пальцы запутались в моих волосах. – Целоваться вместо учебы. Вместо тренировки. Если я не буду сдерживаться, мы будем только целоваться.
Он нахмурился.
– Разве это плохо?
Я толкнула его в грудь, но не отодвинулась.
– Только если ты не про заваленные экзамены и исключение из команды по бегу за ужасные результаты.
Он без предупреждения поцеловал меня. Поднял голову с земли, нашел мои губы своими и поцеловал. Так, как прошлой ночью, будто я была всем. Началом и концом.
Когда он целовал меня, было просто забыть, что лето скоро закончится. Половина почти прошла, и вскоре мои ночи с Кэлламом закончатся.
Я отодвинулась, и он отпустил меня. Я знала, что он мог удержать меня силой. Это путало меня. Он хотел, чтобы я осталась, но и отпускал меня. Он хотел одного, я хотела другого… и он уважал это.
– Что такое? – Кэллам поправил шорты, сев, и глядел, как я расхаживала в паре футов перед ним.
– Не знаю, – я кусала ноготь. Я не делала так годами.
– Что–то не так, – его голос был спокойным.
– Ничего подобного, – я все грызла ноготь, расхаживая так быстро, что поднималась пыль. – Или все не так. Не знаю. Не понимаю.
– Так давай вычеркнем ничего, потому что и разговора нет, если ничего нет. Что такое?
Я сплюнула кусочек ногтя. Гадко. Если Кэллам и посчитал это отвратительным, он не показал этого.
– А не ясно?
– Начнем с главного, – прошла минута. – Твой папа уходит? – тихо предположил он.
Я фыркнула.
– Мне плевать, что он делает.
Он смотрел на меня, словно видел насквозь.
– Потому ты будто расплачешься?
Я провела рукой по глазам на всякий случай.
– Просто это было его идеей – приехать сюда. И он уехал. Даже не попрощался.
Кэллам молчал мгновение.
– Может, у него важные дела.
– Может, с экраном компьютера ему просто интереснее, – я пнула камешек на дороге. – Из–за него все разваливается вокруг меня, и он даже не старается это исправить.
– Ты даже не знаешь этого, – он поднял плечо. – И не давай другим власти над твоей жизнью. Это сложно потом убрать.
Я смотрела на деревья.
– Личный опыт?
Кэллам покачал головой.
– Мой брат любил играть жертву. Винил во всем папу. Он ощущал себя бессильным, но он сам отдал свои силы.
Я стиснула зубы. Кэллам не утешал меня, как сделали бы многие, выслушав меня. Он не впервые бросал мне вызов вместо этого.
– Я не отдаю никому власть, но я все еще виню папу в том, что он испортил нам жизни и ушел.
– Если бы он ушел совсем, он не звонил бы проверять, понимаешь?
– Он и не звонил, – сказала я.
– Гарри сказал, что говорил с ним.
Мой рот раскрылся, но звуков не было. Почему Кэллам знал это, а я – нет?
– Почему он не звонил мне?
– А ты бы ответила? Или его ждал бы автоответчик? Ты бросила бы трубку? Или поговорила бы? Дала бы ему хоть слово сказать? – он загибал пальцы.
– Да, да. Ты уже все доказал четыре пункта назад, – я вздохнула, зная, что он прав. Я бы не ответила, если бы папа позвонил мне. Я не хотела говорить с ним. Но у меня был на то миллион причин.
– Так дело в твоем папе, – он сцепил ладони. – В чем еще?
– Во всем.
– Мороженое? Бабочки? Солнечные дни? Лютики? – он снова загибал пальцы.
Я оглянулась и скрестила руки.
– Ты ужасен.
Он улыбнулся шире.
– Рад помочь.
Я расхаживала.
– Я переживаю из–за запястья Гарри. Я переживаю из–за мамы, и не знаю, останется ли эта ее новая версия. Я переживаю, что туристы, Бен и другие вожатые не будут доверять мне после вчерашнего. Я переживаю из–за экзаменов, и я переживаю, что не смогу быстро бегать из–за всего стресса и отвлечений. Я переживаю из–за денег, что коплю на машину, и что я не смогу попасть в колледж. Я переживаю, что буду одна потом, и Гарри останется один… и мы не справимся.