Я закончила долгий день декупажа и плетения браслетов дружбы, и только десять миль бега привели меня в чувство после такого творчества.
Недавно начался дождь, но, в отличие ото всех, кто схватил зонтики, я шла без него. Дождя не было неделями, и перемена погоды освежала, даже если не радовала. Но серое небо и дождь больше подходили к моему настроению, чем голубое небо и солнце.
Путь от столовой к домикам персонала длился всего пару минут, но я промокла, когда прошла на крыльцо домика Кэллама. Он вел перед этим группу опытных ребят в гору на велосипедах, но должен был вернуться пару часов назад. Обычно он заглядывал в столовую и проверял, не поранилась ли я во время создания папье–маше.
Но сегодня я его не видела. С утренней пробежки, которая, как всегда, состоялась. Без перерывов.
Пока что он придерживался обещания. Когда нужно было тренироваться, мы так и делали. Когда нужно было учиться, мы так и делали. Когда происходили пятиминутные перерывы… они растягивались до десяти. А то и до пятнадцати. Результаты Кэллама в тестах улучшались. Он старался, но помогали и мои изобретательные стратегии. Это работало. Мы с Кэлламом справлялись.
Только это в жизни и было в порядке.
Я постучала в дверь, но не услышала привычные спешащие шаги. Я не услышала ничего. Я попыталась заглянуть с крыльца в окно. Внутри никого не было видно. Ребята могли позвать Кэллама с собой куда–нибудь.
Я постучала еще раз, все еще ничего не было. Я повернула ручку двери. Было не заперто, так что я открыла дверь.
– Эй! – крикнула я. – Есть тут кто–нибудь?
Ответа не было.
– Кэллам?
Я хотела обсушиться и приняться за учебу, но тут дверь ванной в конце домика чуть приоткрылась.
– Заходи! – крикнул Кэллам, голова появилась в щели двери. – Я уже выхожу из душа. Устраивайся удобнее. Если ты можешь входить в домик четырех парней.
Он улыбнулся так, что у меня пересохло в горле. От его слов про душ я представила его голым за дверью, горло, колени и сердце отказывались работать.
Он уходил за дверь, но замер.
– Ты сюда по реке плыла? – он посмотрел на мое тело. Медленно окинул взглядом.
– Дождь. Хлопок, – я сжала рукав. Будто выжимала губку. – Бывает.
– Почему бы тебе не переодеться в мою одежду? Я недавно все постирал, одежды полный шкаф.
– Одежды не того размера?
– Сухой одежды, – он указал на шкаф возле его койки. – Заходи. Все ушли на ночь, так что не переживай, что кто–то увидит тебя не в модном наряде.
– О, да, ведь это важнее всего, – я провела ладонями по своему наряду. Футболка лагеря, джинсовые бриджи и сандалии. И спутанный хвост волос. Точно не для обложки журнала.
Кэллам рассмеялся, бросил на меня тот взгляд, что довольно часто бросал на меня в последнее время. От этого мне казалось, что он представлял меня так, как я сейчас представляла его. Пока он вел себя как святой. Ни разу не трогал там, где не позволяли, но его взгляд говорил о другом. Он управлял телом, но не мыслями.
И я хотела, чтобы было по–другому.
– Ты прекрасна, что бы ни надела. Даже если это мои старые рваные рубашки, – он снова указал на шкаф. – Средний ящик – футболки. Внизу штаны. Не стесняйся.
– Что сверху? – я пошла к шкафу, но не потому что мне было холодно в своей одежде, а потому что он настаивал. Моя мокрая одежда была как холодный душ, и это было необходимым для моих непристойных мыслей.
– Ты такое надевать не захочешь, – он приоткрыл дверь шире, когда я прошла к шкафу. Может, если я подвинусь еще немного…
Нет. Он не открыл дверь шире, но я заметила его живот, и это было уже неплохо. У бегунов были хорошие животы, но круче всех они были у бегунов на дальние дистанции. Эмерсон как–то шептала мне о парнях в моей команде по бегу.
Я думала, что она преувеличивала. Но тут я увидела мышцы живота Кэллама…
– Думаю, там то, что я была бы рада снять, – я вскинула бровь в его сторону.
Он облизнул губы, подвинулся, словно хотел выскользнуть из–за двери… а потом захлопнул ее за собой. Раздался вздох.
Мы ощущали напряжение. Плохо дело.
– Как сегодня прошел творческий кружок? – спросил он, я открыла средний ящик.
– Ужасно, – я поискала среди вещей и нашла любимую фланелевую рубашку в черно–красную клетку, в которой он напоминал лесоруба. – Как твоя поездка в горы?
– Жутко, – тут же ответил он. – Сущая пытка. Летели по горам сорок миль в час. Прыгали по булыжникам. Каждая миля была болью.
– Если ты пытаешься приободрить меня, это работает, – я оглянулась на дверь, что была еще закрыта, и сняла футболку. Она с хлюпаньем упала на пол. Я надела рубашку Кэллама, словно в состязании по скоростному одеванию. Я не знала, почему, но пока я стояла полуголой в его комнате у его кровати, а он был в душе, десять футов между нами казались угрожающими и соблазняющими. – Бен не доверяет мне занятия на природе, да? – спросила я, чтобы отвлечься, пока я снимала бриджи.
Кэллам притих за дверью.
– Ау? Не заставляй меня заходить и вытаскивать ответ силой, – я постучала по стене, как по двери, застегивая его рубашку. Она была мне как платье, так что я не стала брать штаны, а взяла шерстяные носки и надела на ноги. Вот. Сухая. Кроме нижнего белья, но я не собирала менять это на вещи Кэллама.
– Это угроза?
– Я не угрожаю, – ответила я, зная, что он уловил намек.
– Ты говорила с Беном об этом? – его голос стал выше – он явно уловил намек.
– Нет, но его послание понятно, – я закатала рукава рубашки Кэллама, осмотрела свои ладони. Под ногтями была грязь с начала лета, а теперь еще и глина с краской.
– Как ты считаешь? Ты готова вернуться туда и быть в ответе за группу людей, когда опасность – не просто растекшийся клей или булавка?
Я задумалась на миг. За это время я успела опустить футболку и бриджи сушиться у батареи.
– Что думаешь? – я вытащила несколько книг из рюкзака и прислонилась к батарее. – Ты бы освободил меня из ада поделок, если бы мог?
Он притих снова.
– Если ты считаешь себя готовой, то да.
– А если я не готова?
– Ты сама и ответила на свой вопрос, – дверь ванной открылась, и он вышел. Пар вылетел за ним. Я сглотнула и представила котят, что гонялись за бабочками. Только бы отвлечься от других мыслей.
Я и не знала, что у меня был такой грязный разум.
– Ты мне доверяешь? – я все еще сидела у батареи, собирала книги в стопку, но мне нужно было знать. Не было ничего важнее, даже мои гормоны, хоть они и спорили со мной.
Кэллам не заметил меня у батареи, когда вышел. А потом застыл.
– Ты без штанов.
Я не смущалась до этого. Пока он не посмотрел на меня так, словно я стояла перед ним в обрывке ткани и манила пальцем.
– Хватит отвлекать меня от темы, – я потянула за край рубашки, пока вставала.
– На тебе ничего нет ниже пояса, и я отвлекаю? – он закрыл дверь ванной и прислонился к ней, будто приклеился.
– Я ходила в шортах, что открывают ноги сильнее, чем это, – я провела рукой по рубашке, что заканчивалась над моими коленями. – И я не голая ниже пояса. Я в нижнем белье.
Кэллам потер лицо.
– Не помогает.
– Ладно тебе. Вопрос простой. Ты мне доверяешь? – я прислонилась к стене за собой и смотрела на него в другом конце комнаты. Мы опасались подходить ближе, он был только из душа, а я – в его рубашке.
– Сейчас это сложный вопрос. Голова кружится, и ты можешь спросить, как меня зовут, а мне будет сложно ответить, – он покачал головой, ударился ею о ладонь. Я рассмеялась.
– Ладно. Я прикроюсь одеялом, – я прошла к его кровати в его толстых шерстяных носках, что уже согрели мои ноги. Я откинула одеяло и забралась под него. Я оставила книги на столике у кровати. – Лучше? – спросила я, тщательно укутавшись.
– Да. Ты забралась в мою кровать полуобнаженной, – он оттолкнулся от двери и закатил глаза. – Намного лучше.
– Ты мне доверяешь?
Он прошел к обогревателю и поднял температуру.
– Как парень, что заботится о тебе, абсолютно.
– А как другой? Каким бы он ни был? – я смотрела, как он прошел к столу в передней части домика. Там мы обычно учились, но сегодня я забралась в его кровать. Там пахло им, и я представляла, как он тут спал, и как было бы спать тут с ним.
– Да. Другого нет, – Кэллам открыл книгу, на которой мы остановились прошлой ночью, и сел на стул. – То, кем я хочу быть, – это то, какой я с тобой. Парень, что заботится о тебе.
Я сжала книгу.
– Так ты доверяешь мне?
Он улыбнулся.
– Да, – он поднял книгу и ткнул в нее пальцем. – Продолжим?
Я подняла свою книгу.
– Математика. У меня от нее кругом голова.
– А я думал, это от меня.
– Сильно разочарование в нем, – сказала я лучшим своим голосом Йоды. Он рассмеялся, но со мной, а не надо мной.
Я едва прошла первую тему, когда Кэллам отклонился от книги.
– Как дела с твоей мамой?
Мои плечи напряглись. Тема родителей была болезненной после того, как я узнала, что мы с Гарри сменим район и школу, еще и на ту, что не прославилась оценками и спортивными командами. Район школы Джефферсон был известен количеством бросивших школу и беременных.
– Так же, как и вчера, когда ты спросил, – ответила я.
– Как Гарри справляется с этим?
Я стучала карандашом по тетради. Мы успели за это время друг с другом перенять привычки.
– Лучше меня.
– Тогда тебе должно быть немного лучше, – Кэллам говорил ровным тоном, но не потому, что он был безразличен, а потому что поддерживал меня. Он был расстроен, потому что я была расстроена, и мы расстроились, потому что в прежнем доме я была на час ближе к месту, где он жил с мамой. В районе бросивших школу к расстоянию между нами добавились два часа.
– Мне лучше от того, что он в порядке, но это не значит, что все хорошо.
Он кивнул и убрал мокрые пряди волос за уши.
– Знаешь, почему они не говорили?
– Потому что эгоисты?
– Они не хотели тебя беспокоить, – сказал он после смешка.
– Не сработало.
– Они этого не знали. Они надеялись, что исправят все раньше, чем ты или Гарри узнаете. Раньше, чем все изменится, – его голос был как теплые объятия, и я бы успокоилась, но не сейчас. Не с этим.
– Они соврали, потому что так проще. Путь меньшего сопротивления, – я притянула ноги к груди, чтобы он не видел мое лицо. Я не хотела, чтобы он видел мои слезы, а они уже подступали, хоть и злые.
– Врать дорогим тебе людям непросто, Финикс. Какой бы ни была причина, скрывать правду от человека, которого любишь, всегда непросто.
Он замолчал, я услышала, как шуршит по бумаге его карандаш, так что опустила колени и взглянула на него.
Кэллам сосредоточился на учебнике, методично читал вопросы. Как оказалось, информации, как преодолеть тревогу из–за тестов, было так много, что мы были перегружены ею несколько дней. Зато мы смогли потом найти способы, что помогали ему, и с каждым днем становилось все лучше. И каждый тест был все лучше.
Он надел легкую серую футболку, что прилипла к нему в нужных местах, и мои любимые джинсы. Все во мне уже трепетало, и я пыталась отвлечься чем–то другим. Математика не работала этой ночью.
Я посмотрела на тумбочку у кровати. Пара учебников, лампа и две фотографии. Я знала, что на первой была его мама, ее фотография была и в его кошельке. У Кэллама были такие же каштановые волосы, как у нее, и такая же улыбка. Она была красивой, хоть и выглядела опасно. Может, просто так проявлялась сила на ее фотографии.
Я могла лишь представить, как сложно вырастить двух мальчиков одной в Калифорнии, где много денег требовалось на жизнь.
А вторая фотография привлекла мое внимание.
– Это твой папа?
Кэллам не отрывал взгляда от книги.
– Ага.
– Я думала, ты не знал его, – их папа держал двухлетнего Кэллама одной рукой, его брата – другой рукой. Мальчики улыбались. Как и их папа.
– Я и не знал. Когда ему нужно было убежище или кончались деньги, он приходил домой. Как я позже понял, он приходил забрать деньги из копилки мамы, поесть домашней еды и бросить нас снова. Как раз, когда мы с братом привыкали к его присутствию, – Кэллам застучал карандашом по книге. – Он – еще тот гад.
– Но ты хранишь его фотографию у кровати, – тихо сказала я. – Значит, есть и хорошие новости.
– Я храню фотографию близко, чтобы помнить, каким я не хочу стать, а не из–за тепла к человеку, что играет в папу на фотографии.
Я посмотрела на него. Лоб Кэллама был сморщен, спина – напряжена. Он напоминал отца внешне, но был совсем другим.
– Ты хороший человек, Кэллам. Не переживай.
Он выдавил улыбку и вернулся к книге. Скорее делал вид. Я знала, потому что сама притворялась. В его кровать я залезла зря, ведь теперь могла думать только об этом. Его кровать. И я в ней. И нужно как–то заманить его.
Мне нужно было сесть за стол рядом с ним, если я хотела учиться ночью. Но я была в его рубашке, и хоть она прикрывала больше кожи, чем моя повседневная одежда в лагере, он смотрел на меня так, будто я бегала вокруг в нижнем белье. И я осталась на месте.
Карандаш из руки попал в рот, за ухо, снова в руку. Ноги покачивались, пока я пыталась сосредоточиться на теме, но в голове крутился другой вопрос. Я хотела его задать уже какое–то время, но боялась.
– У тебя уже был секс? – слова вылетели разом, звуча как «утебяужебылсекс».
Лицо Кэллама вытянулось, он медленно отвернулся от учебника.
– Это тут при чем?
Мои щеки пылали, точно были красными, но мне было все равно. Ему было неловко, почти как мне.
Кэллам отложил карандаш и закрыл книгу.
– Ты хочешь знать правду? Или надеешься подтвердить свои мысли?
Я вложила в книгу карандаш и закрыла ее.
– Это нужно спрашивать?
Он взглянул на дверь, а потом повернул ко мне стул.
– Я просто знаю по личному опыту, что, когда девушка спрашивает, был ли парень с кем–то, она обычно хочет услышать, что на него никогда не смотрели, его не трогали, и он ни с кем не был. Что он даже не думал о такой ласке.
Я вскинула плечи.
– Я не такая. Я готова слушать жестокую и холодную правду каждый раз.
Кэллам размял шею. Я услышала хруст. Он смотрел мне в глаза, давая шанс изменить тему, пока он не выложил холодную и жестокую правду.
Я не моргнула, глядя в ответ.
Он сцепил ладони.
– Да, у меня было несколько девушек, – он все еще смотрел на меня, и я старалась не проявлять то, что заставит его замолчать. – Но это было давно.
Сердце гремело в ушах, желудок сжался. И это было не от поцелуев с Кэлламом и его пальцев на моей пояснице. Все было другим.
– Тебе восемнадцать, – сказала я. – Как давно это могло быть? – мой голос звучал неправильно, и я кашлянула.
Он расцепил ладони и снова соединил их.
– Я рано начал.
Я не собиралась уточнять. Воображение отлично восполнило этот пробел.
– А потом? – мой голос звучал нормально, но слишком тихо.
– Из–за моего брата забеременела девушка, когда ему было шестнадцать, – он снова размял шею, она хрустнула два раза. – Это меня перепугало, и я понял, что не хочу заниматься сексом, если не могу представить, как завожу с той девушкой ребенка. Потому что это навсегда. Я не убегу, как папа.
Я прищурилась, пытаясь осознать это.
– И ты не хочешь заниматься сексом, пока не представишь девушку в счастливом браке с тобой? – я слышала много поводов против секса, но это звучало странно от парня.
– Нет, я просто не хочу, чтобы кто–то забеременел, когда еще не может о себе позаботиться, не то, что о ребенке.
Я не знала, что сказать. Мы говорили о таком?
– Ты много думал об этом, – я пошевелила носками под одеялами, прогоняя нервную энергию. Мы с Кэлламом говорили о сексе – нервной энергии было очень много.
– Я сделал все наоборот. Занимался сексом, потом подумал, но… – он пожал плечами. – Все вот так.
Неловкая тишина. Я схватила книгу и хотела отвлечься на учебу, чтобы не думать о неловкой паузе.