Клайд выглядит очень довольным собой. Засовывает за ухо карандаш и, откинувшись назад, начинает весело раскачиваться в кресле.
— Скажи своей подруге, милашка, чтобы переставала шарахаться по сомнительным вечеринкам. Потому что в ее волосиках я обнаружил остатки рогипнола.
— Рогипнол? — переспрашиваю, короткими рывками загоняя кислород в легкие.
— Наркотик изнасилования, милашка. Жертву накачивают этой дрянью и пока она лежит в отключке, используют как резиновую куклу. Я бы на ее месте бы сдал анализы на половые инфекции и…
Наверное, на моем лице написано вся гамма чувств, которые я испытываю в этот момент: шок, отвращение, испуг, гнев; потому что Клайд обрывает свою насмешливую фразу на полуслове и в течение нескольких секунд растерянно таращится на меня.
— Эй, милашка… это.. прости, я идиот. Я, правда, не понял…
— Спасибо, — успеваю сказать, перед тем как вылететь за дверь.
Я забегаю в рабочую душевую и начинаю истерично сдирать с себя одежду. Льющиеся обильным потоком слезы мешают видеть, а желудок подкатывает в горлу волной отвращения. Его непрекращающиеся спазмы ударяют под дых и опрокидывают меня на колени, после чего меня выворачивает на холодный кафельный пол душевой. Унижение и ощущение того, что я с ног до головы перепачкана грязью душат меня. Кто этот с человек, которому я подарила два года своей жизни и за которого когда-то мечтала выйти замуж? Как он мог так поступить о мной? Как вообще так можно поступать с людьми?
Я залезаю по горячие струи воды и стою там около часа, молясь, чтобы они помогли смыть следы моего прозрения от Тайлера. Несмотря на свое потерянное состояния, я твердо уверена: если я выдам себя, если позволю ему узнать об этом, случится непоправимое.
31
Как я не стараюсь замаскировать искореженное открывшейся правдой состояние, для Тайлера оно не остается не замеченным. По дороге домой он несколько раз спрашивает, все ли со мной в порядке, на что я, повесив на лицо пластмассовую улыбку, отвечаю, что ему не о чем беспокоиться. Знаю, что мне не удается его обмануть; чувствую это по тому, как часто он подходит ко мне, чтобы молча заключить в объятия или как без причины окликает, по нескольку долгих секунд всматриваясь мне в глаза. В эту ночь мы впервые не занимаемся любовью: Тайлер молча ложится рядом и, прижав меня к себе, гладит по волосам до тех пор, пока я вместе со своими тяжелыми думами не проваливаюсь в сон.
К счастью, к утру я чувствую себя значительно лучше: быть может, это заслуга целительных объятий Тайлера, а возможно, мне требовалось время смириться с мыслью о том, что человек, которому я безоговорочно доверяла, оказался способен на одну из самых омерзительных гнусностей, которую мужчина может совершить по отношению к женщине.
По дороге на работу я лихорадочно обдумываю план дальнейших действий. Первым в списке моих дел значится убедиться в том, что я не беременна. Я снова благодарю небеса и родителей за подарок в лице старшей сестры, которая заблаговременно порекомендовала сделать противозачаточный укол. Теперь я уверена: пропажа моих таблеток была не случайной. Но даже если случится так, что контрацепция не сработала, я сделаю аборт. Ребенок должен быть плодом любви, а не напоминанием о дне самого большого унижения.
Я не настолько наивна, чтобы не понимать, что спустя два месяца прядь моих волос вряд ли явится достаточным основанием к привлечению Итана к уголовной ответственности, как, впрочем, и мои голословные обвинения. Даже если мне удастся довести дело до суда, шансы на благополучный исход дела минимальны, и в конечном итоге случится то, чего я опасаюсь больше всего: Тайлер возьмет на себя роль судьи.
Но и оставить все, так как есть я тоже не могу, иначе крики отчаяния в моей душе так и не смолкнут. Мне нужно увидеть Итана и заглянуть ему в глаза. Сказать, что я знаю о наркотике и о том, что он причастен к аресту Тайлера. Пусть не думает, что и дальше исподтишка сможет безнаказанно вытворять все, что ему вздумается. Пусть сейчас закон и не моей стороне, но всегда есть альтернативные способы решения. Я обязательно дам ему знать, что если он снова предпримет попытку вмешаться в нашу с Тайлером жизнь, я расскажу обо всем отцу. А уж Джулиус Таунсенд не применет воспользоваться своим высокопоставленным положением, чтобы стереть в порошок того, кто портит жизнь его младшей дочери.
С трудом дождавшись обеда, я сажусь в такси и называю водителю адрес офиса Итана. По дороге визуализирую нашу встречу: как взгляну на него и скажу, что знаю обо всем. Что он мне ответит? Начнет отпираться? Или признается во всем и рассмеется мне в лицо? Как вообще реагируют на подобные заявления подлецы, вроде него? Не имею ни малейшего понятия, потому что до него с такими не сталкивалась.
— Возьмите, — протягиваю таксисту свернутую десятидолларовую купюру. — А сдачу можете…
Замолкаю, не договорив, потому что в этот момент вижу, как Итан выходит из здания с телефоном возле уха и направляется к своему Порше. И почему я раньше не замечала этого высокомерия и холодности в его лице? Как презрительно сжимаются его губы, когда он с недовольным видом выплевывает слова, и всю резкость его движений. Возможно ли, что все время, проведенное со мной, он лишь притворялся?
Я так увлекаюсь наблюдениями за открывшимися метаморфозами в его внешности, что Итан успевает сесть в свой автомобиль и завести двигатель. Не дав себе времени на раздумья, подаюсь вперед и быстро выпаливаю:
— Я бы хотела продолжить поездку, мистер. Пожалуйста, следуйте за белым Порше.
Судя по вытянувшемуся лицу, водителю явно не по душе перспектива пуститься в детективную погоню, но он, тем не менее, убирает рычаг передач из режима парковки и выжимает педаль газа. Понятия не имею, почему я его об этом попросила. Возможно, потому что хватаюсь за возможность узнать правду о человеке, который оказался совсем не тем, кем я его считала.
Миновав пять кварталов, машина Итана заезжает в спальный район и паркуется возле скромного двухэтажного дома.
— Остановитесь здесь, пожалуйста, — указываю на место недалеко от автомобиля Итана, наблюдая как он, щелкнув сигнализацией, направляется к подъездной двери. Судя по тому как он, не глядя, тычет в кнопку звонка, Итан явно пришел сюда не впервые. В голову закрадывается идиотская мысль, что, возможно, здесь живет его вторая семья, которую он умело от меня скрывал. Хотя от чего же идиотская? Я совершенно не знаю этого человека.
Я доплачиваю водителю пятьдесят долларов сверху и провожу в машине еще час, ожидая, пока Итан выйдет. Я больше не преследую цели поговорить с ним: теперь я хочу знать, к кому от приехал. Он здесь явно не с рабочим визитом: клиенты Итана — статусные люди, обитающие в престижных районах вроде Манхэттена и Сохо, да и все его деловые встречи проходят в ресторанах. Тогда что он делает здесь в обеденное время? Сомневаюсь, что кто-то из его новообретенных нью-йоркских знакомых обитает здесь.
Итан появляется во дворе спустя час. Поправляет узел галстука на рубашке и, бросив деловитый взгляд на часы, садится за руль Порше.
После того как белый автомобиль скрывается из вида, благодарю таксиста за ожидание и в сопровождении его облегченного вздоха, покидаю салон.
Я не смогла разглядеть, какой именно из четырех звонков Итан нажимал, поэтому решаю попробовать все. Первые два попытки оказываются безрезультатными — очевидно, что хозяев дома нет. На следующий звонок дребезжащий старческий голос в динамике домофона говорит, что не имеет имеет ни малейшего понятия, кто такой Итан и грозится позвонить в полицию. В колотящимся сердцем изучаю последнюю затертую серую кнопку и на выдохе давлю в нее пальцем.
— Кто это? — спрашивает хрипловатый женский голос спустя десять секунд.
От волнения я придвигаюсь к динамику ближе и сильнее сжимаю кожаный ремешок сумки
— Меня зовут Рика Таунсенд. Я знакомая Итана и хотела бы с вами поговорить.
Женщины-детективы из сериалов, что я смотрела в детстве, придумали бы более оригинальную легенду: что-нибудь о дератизации или социальном опросе населения… Но ведь мы не в кино и я не вовсе детектив. Почти жду, что меня пошлют или снова пригрозят расправой полиции, однако, вместо этого входная дверь отщелкивается. Не веря в удачу, возвращаю взгляд к звонку, чтобы запомнить номер нужной квартиры, и, гулко стуча по ступенькам подошвами кожаных лоферов, взмываю на второй этаж.
Затертая ручка и местами облупившаяся краска — то, что я успеваю заметить перед тем, как дверь под номером «Двенадцать» распахивается. На пороге, кутаясь в безвкусный цветастый халат, стоит девушка, на вид моя ровесница, или чуть старше. Светлокожая брюнетка, но, судя по прилично отросшим корням, ее волосы от природы явно светлее; густо накрашенные глаза со следами размазанной туши, впалые щеки и пухлый рот, который можно было бы назвать красивым, если бы не свежая ссадина, пересекающая верхнюю губу.
— Я знакомая Итана, — повторяю, стараюсь звучать как можно доброжелательнее, чтобы девушка не захлопнула дверь перед моим носом. — Вы меня не знаете, но…
— Ты знаю, кто ты. — перебивает девушка, делая шаг в сторону, — Можешь проходить.
32
— Пройдем на кухню, — кивает девушка и, плотнее кутаясь в халат, ведет меня вглубь квартиры. Взгляд цепляется за дешевую мебель, потертый ковер и простенькие занавески на окнах, однако, несмотря на скромное внутреннее убранство жилья, повсюду царит идеальная чистота. — Кофе?
В нерешительности застываю посреди крохотной кухни и, обхватив себя руками, вымучиваю улыбку:
— Да, если можно.
От осознания того, что я нахожусь в чужой квартире с незнакомым мне человеком решимость, навеянная адреналином преследования, постепенно угасает, оставляя после себя чувство растерянности и недоумения. Откуда эта девушка знает меня? И чем мне объяснить свое вторжение? Вряд ли то, что я решила проследить за бывшим парнем и узнать, чем он занимается в свой обеденный перерыв, является достойным объяснением.
Девушка ставит на стол кружку с растворимым кофе и безлико предлагает:
— Присаживайся. Ты же, наверное, поговорить сюда пришла.
Машинально кивнув, выдвигаю табурет и опускаюсь на край. Меня вдруг осеняет мысль, что до этого дня за исключением Глории я не встречала ни одного человека, с которым Итан бы был близок. В Нью-Йорке большую часть времени мы проводили вдвоем, изредка выбираясь на ужины в ресторан в его коллегами-юристами и их женами; а по воскресеньям собирались у моих родителей, но общих друзей у нас никогда не было.
— Прости, я не знаю, как тебя зовут. — вопросительно смотрю на девушку, которая, усевшись напротив, нервно потирает фаланги тонких пальцев без следов маникюра.
— Сэйди. У меня мало времени, так что…
— Откуда ты знаешь Итана? — выпаливаю первый пришедший в голову вопрос.
Не отрывая глаз от клеенчатой скатерти, она тихо отвечает.
— Мы познакомились в кофейне. Я работала баристой, а ему нужен был кофе.
— Вы…какие у вас с ним отношения?
Девушка едва заметно покачивается и закусывает губу, от чего из запекшей раны немедленно начинает сочиться кровь.
— Обычно он приезжал ко мне пару раз в неделю, но в последнее время делает это значительно чаще.
Жду, что она скажет что-то еще, но Сэйди молчит и, опустив слипшиеся от туши ресницы, разглядывает зажатые в кулак пальцы.
— Он твой любовник? — выдыхаю бестактный вопрос, ответ на который маячит восклицательным знаком с той секунды, как я переступила порог этой квартиры.
— Он занимается со мной сексом и сразу уходит. — тихо говорит Сэйди и на короткую секунду поднимает глаза на меня. — Но мы ни разу никуда не выходили вместе… я имею в виду, ужины или то, что он привык делать с тобой.
Безуспешно пытаясь побороть ядовитое жжение в груди от подтверждения своей догадки, еле слышно сиплю:
— Откуда ты знаешь обо мне?
— Видела твою фотографию, и Итан…он иногда упоминает о тебе.
— Как давно вы встречаетесь?
— Около двух лет.
В меня словно выпустили колчан стрел: они мучительно больно вонзаются в глаза, в виски, в грудь, на долгие секунды мешая видеть, дышать и соображать. Два года. Два года Итан встречался с другой женщиной. Занимался с ней сексом, а потом возвращался ко мне. Улыбался и целовал, притворяясь любящим человеком; заставлял верить, что у нас с ним все по настоящему. Долгое время бессовестно лгал мне и мне моей семье, которая принимала его как своего.
— Вижу ты не знала. — бесцветно роняет Сэйди. — Мне, правда, жаль.
Болезненная агония моментально сменяется вспышкой злости. Ей жаль меня? Два года она спала с моим мужчиной, зная, что у него есть я, и все это время меня жалела?
— Мне не нужно твое сочувствие. — не удосужившись прятать лед в голосе, впечатываю пальцы в керамические стенки кружки. — С твоей стороны оно неуместно.
— Ты меня осуждаешь. Но такой, как ты никогда не понять людей вроде меня.
— Такой как я? — впиваюсь в нее глазами, и помимо воли замечаю в распахнутом вороте халата несколько пожелтевших отметин синяков и затертый тональным кремом кровоподтек на скуле.
Господи... Неужели все это сделал с ней он?
— Из обеспеченной семьи, выросшей в красивом доме в окружении любящих людей. — поясняет Сэйди. В ее голосе нет ни тени злости или зависти, лишь безэмоциональная констатация фактов. — Поспорю у тебя было все: новая машина на семнадцатилетие, престижный университет, богатые ухажеры. Ты и понятия не имеешь, что такое работать с пятнадцати лет, выживая от зарплаты к зарплате. Наскребать на аренду жилья без шанса на то, что когда нибудь твоя жизнь станет лучше.
Я не считаю нужным доказывать ей, что она не права и моя жизнь была тяжелее, чем та радужная картина, которую она нарисовала. Мне и, правда, повезло больше, чем многим, но я не вижу смысла за это оправдываться.
— Итан содержит тебя?
— Он арендует для меня эту квартиру и оставляет кое-какую наличность.
Итан арендует это жилье? Дешевую квартиру со старой мебелью в недорогом районе? При всех его деньгах, педантизме и тяги к роскоши?
— Ты работаешь, Сэйди?
— Уволилась давно. Итан против, чтобы я работала, потому что хочет, чтобы я была дома, на случай если он решит заехать.
— И ты просто его ждешь?
У меня в голове не укладывается, что кто-то способен жить так, как живет она. Отказаться от всех возможностей, которая дает тебе жизнь, во благо желаний одного человека, который, как я теперь уверена, это совсем не стоит.
— Вижу, что ты меня осуждаешь. — без доли сожаления произносит Сэйди. — Я говорила, тебе меня не понять.
Немного помолчав, она поднимает глаза и впервые по-настоящему смотрит на меня.
— Ты зря злишься на Итана. Я для него всего лишь зверушка для развлечений, которые он не мог позволить с тобой. То, что непозволительно делать с девушками твоего круга, легко можно делать с такими, как я. — очевидно заметив недоумение в моем лице, она поясняет. — Он показал мне твою фотографию и дал мне денег, чтобы я сделала прическу как у тебя. Я знаю твое имя, потому что так он зовет меня, когда занимается со мной сексом.
Я чувствую себя так словно проваливаюсь под лед. Конечности и спина холодеют, а горло сковывает удушающий спазм от невозможности вздохнуть. Это бред какой-то. Страшный сон.
— Ссадина на твоей губе… —это он сделал?
Сэйди вновь утыкается припухшими глазами в стол и молчит.
— Ты не обязана это терпеть и молчать. Эта дешевая квартира и деньги, которые он дает, не стоят того, чтобы сносить унижения и побои. Ты должна обратиться..
— Итан не плохой. — перебивает девушка, резко вскидывая голову и впервые в ее глазах появляется хоть какое-то подобие живых эмоций. Когда она бросается на защиту того, кто над ней издевается. — Просто у него есть свои потребности. И он добрее ко мне, чем многие. Мои родители редко вспоминают о моем дне рождении, а Итан дарил мне подарки.