— Думаю о тебе, Рика.
— И я.
Вернув телефон в сумку, поворачиваю в замке ключ, и едва переступаю порог, чьи-то руки заталкивают меня в темноту. Шок и ужас расползаются по телу, сковывая горло и превращая меня в одеревеневшую статую без возможности шевелиться. Первая мысль, мелькнувшей в объятом паникой мозгу — это то, что на меня напали грабители, однако, с щелчком выключателя выясняется, что все гораздо хуже. Человек передо мной гораздо хуже тех, кто пробирается в дома ради наживы. Итан стоит передо мной, одетый в неизменный дорогой костюм, раздувающийся под напором его тяжелого дыхания и, чуть склонив голову в сторону, с издевкой изучает меня глазами.
— Вижу, ты не ждала гостей. — развернувшись, в течение секунды изучает входную дверь и коротким движением защелкивает замок. Это звук атакует меня новой волной бешеного сердцебиения, отказывая телу в способности подчиняться рассудку, молящего его успокоиться. Конечности ощущаются резиновыми и слабыми, ладони покалывает, между грудями и лопатками собирается липкий холодок.
— Для чего то пришел, — с трудом раздвигаю онемевшие губы. — Тайлер скоро будет дома.
— Мы оба знаем, что это существо сейчас за тысячу миль отсюда. — несмешливо произносит Итан, делая шаг вперед, от чего я начинаю машинально пятится к стене. Чувствую себя героиней идиотского триллера, оказавшейся лицом к лицу с маньяком, и остается только надеяться, что в этом кино мне отведена главная роль, и я не играю последний свой эпизод. — Кто бы мог подумать, что ты такая лгунья, Рика.
Когда моя спина соприкасается с косяком, отделяющим прихожую от гостиной, пытаюсь отойти в сторону, но Итан в ту же секунду оказывается рядом, так что его лицо отделяют от моего всего каких-то несколько дюймов. Слишком мало, чтобы не испытывать тошноту от его пугающей близости и не увидеть азарт и ярость, пляшущие в его расширенных зрачках. Критически мало, чтобы не хотеть разрыдаться от парализующего чувства страха.
— Ты боишься меня? — голос Итана звучит омерзительно ласково, когда кладет ладонь мне на шею и начинает поглаживать ее большим пальцем. — Немного обидно видеть такую реакцию от женщины, которой я предлагал стать моей женой.
— Поэтому я отказалась. — хриплю, не в силах перестать судорожно сглатывать.
— Ты отказалась не поэтому. — Итан повышает голос и его пальцы на моей шее коротко сжимаются, подталкивая в глазам застывшие слезы. — Ты отказалась, потому променяла меня на это существо. Ты правда ждала, что я пожелаю вам счастья после того, как ты предала меня? Чем я был плох для тебя все эти годы?
Он дергает мою шею к себе и на короткие секунды я вижу в его глазах неприкрытую боль:
— Я старался быть для тебя идеальным, дать тебе все, к чему ты так стремилась: заботливого мужчину и любовника. Старался быть лучше для тебя, потому что думал, ты этого достойна. Но ты, мать твою, оказалась обычной дешевкой, которая только и ждала момента изваляться в грязи с таким выродком как мой брат.
Упоминание о Тайлере и его оскорбления, как не странно, отрезвляют, и шок, сковывающий разум, постепенно отпускает меня.
— Так старался, что подсыпал наркотик, чтобы изнасиловать? Ты так старался, что на протяжение всего времени, что мы были вместе имел любовницу? Летал каждую неделю, прикрываясь деловыми встречами в Нью- Йорке.
Меня посещает скоротечная мысль, что этим разоблачением я могла усугубить положение Сэйди, но через секунду выясняется, что зря:
— Зверушка-Сэйди рассказала мне о том, что ты приходила. — наблюдая за сменяющимся выражением моего лица, Итан кривит рот в издевательском сочувствии:
— О, ты думала, она будет молчать? Наивная дурочка. Людишкам вроде нее нужен хозяин, которого она будет боготворить. Для нее такие люди как я недосягаемый идеал: сын нью-йоркской элиты, блестящий адвокат. Она готова до смерти довольствоваться всем, что я готов буду ей предложить, потому что знает, что это лучшее, что она способна получить от своей никчемной жизни. То же самое касается и того выродка, который по недоразумению носит ту же фамилию, что и я.
— Сэйди просто запуганная женщина, не знающая себе цену. Только поэтому она все еще не сбежала от тебя. И ценность человека больше века не определяется его родословной, а если бы и так, ты, Итан, мизинца Тайлера не стоишь. — выплевываю последние слова.
Я знаю, что последнюю фразу произнесла совершенно зря, но единственное, что удерживает меня от того, чтобы не разрыдаться — это адреналин, подпитывающий мой гнев, и сейчас он говорит за меня.
Лицо Итана багровеет, а губы кривятся в злом оскале, что наталкивает меня на мысль о том, что намек на то, что в семье Нортон он единственный, чье благородное происхождение остается под вопросом, для него не новость.
— Общение с выродком не лучшим образом влияет на твое воспитание, Рика. — цедит, играя выбритой челюстью, — а грязи, как известно нужно всегда напоминать, где их место.
Я не успеваю уловить угрозу в его словах, так быстро и сильно его рука сдавливает мне горло. Собравшаяся кровь начинает шуметь в ушах, и рот лихорадочно раскрывается в поисках глотка кислорода. Я вцепляюсь ногтями в его руку, сражаясь за свое право дышать, и с ужасом ощущаю, как сухие пальцы, царапая ногу, скользят мне под юбку.
— Раз уж ты теперь ничем не лучше Сэйди, не вижу смысла быть деликатным, — шипит Итан мне в лицо, и в стремительно ускользающем от асфиксии сознании рождается мысль, что он похож на чудовище: лихорадочно горящие глаза, хищный оскал рта и напряженная челюсть.
Я пинаюсь и царапаюсь изо всех сил, но наши силы слишком неравны, даже с учетом того, один из нас сражается за свою жизнь, а второй руководствуется местью. И когда уже думаю, что потеряю сознание, рука на моей шее расслабляется и жесткие губы впиваются в рот, обжигая кожу тошнотворным прикосновением языка.
— Целуй меня, маленькая дрянь. Ты ведь это делаешь с моим братом каждую ночь. Трахаешься с ним, трогаешь, сосешь ему...
Я кручу головой, жадно ловя глотки спасительного кислорода, давлюсь слезами и собственным унижением, от того как ненавистные руки шарят у меня под юбкой: больно сжимают бедра и раздирают белье.
— Снова сухая для меня… от него ты наверняка течешь, мелкая дешевка.
Рыдания от собственного бессилия и предчувствия непоправимого душат меня, мешая говорить и двигаться.
— Пожалуйста, не надо. — всхлипываю, тщетно пытаясь оттолкнуть настойчивую руку. Вдавливаю себя в стену насколько возможно, чтобы не чувствовать прикосновение бугрящейся под брюками эрекции. — Итан… я ведь любила тебя и ты говорил, что любишь меня.. Пожалуйста... остановись.
Эти слова рвутся из меня без надежды на то, чтобы что-то изменить, как последняя речь, приговоренного к казни, однако, неожиданно хватка на моих бедрах ослабевает. Итан замирает, уперевшись подбородком мне в плечо и рвано дышит. Я тоже не двигаюсь, последними усилиями воли глуша рыдания, чтобы не спугнуть свой шанс выйти из этого кошмара.
Простояв так несколько секунд, Итан отступает в сторону, и зло скривив рот, бросает:
— Ты недостойна того, чтобы я к тебе прикасался.
Одернув выбившийся галстук и поправив пиджак, он разворачивается, и не взглянув на меня, по-прежнему пытающуюся стать частью стены, покидает квартиру. И только когда дверь за ним захлопывается я оседаю на пол и, обхватив колени руками, начинаю истерично рыдать. От страха и отвращения, от того, что на коже несмываемым унижением горят следы его прикосновений, от облегчения, что самого страшного не случилось и от того, что я не имею ни малейшего понятия, как мне быть со всем этим и не подставить Тайлера под удар.
Только боязнь того, что Итан может вернуться, поднимает меня с пола, чтобы закрыть дверь на оба замка. Телефон, лежащий в сумке разражается настойчивой вибрацией, и когда я его достаю, вижу на экране номер Тайлера. Держу мобильный на дрожащей ладони до тех пор, пока он не затихает, после чего опускаюсь на пол и ледяным пальцем тычу в контакты записной книжки.
Отец не берет трубку в течение долгих секунд, с каждым мгновением превращающихся в вечность, после чего, наконец, слышится его густой голос:
— Не слишком ли поздно для звонка, Рика?
— Пап... — как я не стараюсь держаться, нервы подводят меня и я снова начинаю рыдать. — Я должна тебе рассказать… давно должна была, но думала, что сама справлюсь…
37
Не уверена, что этой ночью мне удалось поспать: тело словно отключилось, в то время как мозг продолжал бодрствовать, вновь и вновь воспроизводя кадры случившегося и реагируя на малейший звук, раздающийся в тишине квартиры. Что некстати, ведь к утру мне понадобится вся моя собранность, чтобы не выдать себя Тайлеру дрожащими руками и затравленным взглядом. Я просто не могу позволить, чтобы его снова заперли в камеру.
Мышцы и кости ломит, когда я встаю с кровати и, подавляя дрожь в теле, иду в душ. Третий по счету за последние семь часов. Вода, стекающая из-под потолка горяча настолько, что обжигает, но даже ей не под силу растворить унижение и страх, сковывавший грудь ледяными тисками. Я до сих пор чувствую на себе пальцы, обшаривающие тело; дыхание, пропитанное похотью и злостью; слышу голос, говорящий унизительные вещи. Быть сильной, быть сильной.
Растираю кожу полотенцем докрасна и оглядываю себя в зеркало: на шее и предплечьях предательски багровеют отпечатки ночного кошмара. Лезу в туалетный ящик и извлекаю оттуда тюбик тонального крема, начиная с остервенением втирать в его в кожу, как если бы он обладал волшебными свойствами не только маскировать следы, но и стирать память. Через пару дней гематомы потемнеют, а значит о майках и футболках можно забыть минимум на пару недель, переключившись на шарфы и водолазки.
Мои движения резки, когда я наношу на лицо пудру с эффектом сияния и делаю несколько мазков румян, чтобы скрыть нездоровую бледность. Стремительно шагаю в гардеробную и натягиваю водолазку с длинным рукавом, подкатывая ее ворот под самый подбородок. Возвращаюсь на кухню и, следуя составленному плану, начинаю варить кофе и готовить яйца в попытке отвлечься домашней рутиной. Совсем немного потерпеть. Скоро Тайлер приедет домой и этот металлический ком, мешающий мне дышать, исчезнет.
Тайлер появляется на пороге через час, привычно роняет на пол спортивную сумку и заключает меня в объятия. Жмусь к нему сильно, дышу им, его запахом, любовью и спокойствием, и шипящий голос, отравляющий слух, постепенно стихает, напряжение ослабляет хватку и конечности теплеют.
— Я скучала, — выдыхаю прерывистое признание и стискиваю тугие плечи крепче. Могла бы греться в его объятиях весь день.
— Вчера ты не брала трубку, — произносит Тайлер, покачивая меня в руках.
— Уснула. — по-детски скрещиваю на руке пальцы, словно это поможет уменьшить вину моей лжи. Тело Тайлера едва заметно напрягается подо мной, поэтому я спешу отстраниться и отвожу глаза, чтобы он не прочел в них пробивающееся отчаяние.
— Я приготовила завтрак, — говорю чересчур быстро, направляясь в кухню. Начинаю греметь крышками и хлопать дверцами кухонного гарнитура, извлекая тарелки. — Ты ведь любишь яйца пашот больше чем глазунью, я правильно подметила? Кажется, я нажарила бекона больше, чем нужно, но, к счастью, у моего бойца хороший аппетит.
Рука Тайлера разворачивает меня к себе, заставляя замолчать и крепко сжать в ладони столовую лопатку.
— В чем дело, Тай? — выжимаю из себя солнечную улыбку, пока он, нахмурившись, разглядывает мое лицо. Старательно напрягаю уголки губ в попытке не уронить свою беззаботность, ведь на кону моей актерской игры, возможно, стоит наше будущее.
Тайлер постепенно разжимает ладони на моих плечах, и когда я почти готова вздохнуть с облегчением, его пальцы подцепляют ворот водолазки и оттягивают вниз. Мое тело напрягается словно гитарная струна, перетянутая руками неумелого настройщика, пока он осматривает мою шею. Наверное, нужно что-то солгать,сказать, что ударилась… сказать хоть что-то, чтобы спасти ситуацию, но я просто не могу. Потому что нервы предают меня здесь и сейчас, и все на что я способна — это судорожно втягивать носом воздух и не позволять скопившимся слезам вытечь из глаз. Потому что я устала. Потому что слаба.
Горячие пальцы Тайлера перемещаются мне на запястья и тянут рукава вверх. Я не вижу его лица, потому что мой взгляд сосредоточен на стоящем в стеллаже золотом поясе, который Тайлер привез с последних соревнований; но отчетливо слышу как учащается его дыхание, перемежаясь с шершавыми хрипами.
Когда он тянет вверх ткань водолазки, обнажая живот, не выдержав, мотаю головой и перехватываю его руку.
— Там ничего нет, Тай. — заставляю себя поднять глаза. Лучше бы мне этого не делать. Не видеть его лицо, скованное неверием и яростью, потому что это выражение я никогда не забуду. В нем отражение всех моих страхов, прямая угроза нашему будущему, решимость и жажда отомстить.
— Он…сделал… Что он с тобой… — хрипит Тайлер, сжигая меня невидящей чернотой зрачков.
Смахиваю текущие из глаз слезы и истерично глажу Тайлера по сжатым кулакам, словно этот набор действий способен повернуть время вспять.
— Ничего… клянусь ничего. Он ушел… просто хотел меня напугать.
Лицо Тайлера похоже на высеченную из камня маску бога войны, и глядя на него я понимаю, что уже ничего не смогу изменить. Чтобы я не сказала и не сделала, он уже принял решение.
Он коротко обнимает меня одной рукой, и я, предчувствуя неизбежное, начинаю судорожно цепляться за него: хватаюсь за футболку, крепче стискиваю талию и запускаю пальцы за ремень его джинсов в попытке удержать.
— Не нужно защищать меня, Рика. Это я должен защищать тебя. — С этими словами он решительно снимает с себя мои руки и разворачивается.
— Тай, — всхлипываю — Пожалуйста… Я уже позвонила отцу. Он обязательно поможет.
— В этом мне не нужна помощь. — последнее, что я слышу перед тем как дверь входная дверь захлопывается.
И я снова на полу, рыдаю, истерично дергая на себе волосы. Я не могу потерять Тайлера. Я слишком долго его искала, чтобы лишиться, и знаю, что не смогу без него жить.
В приступе отчаяния звоню отцу, но его телефон недоступен. Он обещал приехать в самое ближайшее время, и сейчас, возможно, в полете. Позвонить Дженни? Для чего? Сестра все равно не сможет сделать. Ненавистное чувство бессилия. Моя жизнь рушится как шаткий картонный домик, а ничего не могу сделать. Абсолютно ничего.
Я сижу на диване, гипнотизируя стену в ожидании приговора своим чувствам, пока дверь не распахивается и в квартиру не входит Тайлер. Его футболка разодрана в нескольких местах, на лице и неприкрытых тканью предплечьях темнеют алые брызги, а костяшки кулаков покрыты черными воронками ссадин.
— Я сейчас вернусь. — оглядывает меня, застывшую немой скульптурой посреди прихожей и быстро проходит в сторону душевой.
Иду за ним и, прислонившись к стене рядом с захлопнувшейся дверью, стою там до тех пор, пока звук льющейся воды не стихает. Тайлер появляется на пороге, замотанный в полотенце и стоит нам встретиться глазами, как он два шага подходит ко мне и поднимает на руки. Несет меня в спальню и, положив на кровать, стаскивает водолазку. Покрывает поцелуями шею, стирая ненавистные воспоминания, гладит лицо, руки, живот, не переставая шептать «Прости». Я сама стаскиваю с себя джинсы и сдираю с него полотенце, отвечаю на поцелуи, умоляя его не оставлять меня.
Потом мы еще долго лежим, соприкасаясь лбами, кожа к коже, потому что ни один из нас не хочет быть друг от друга дальше чем это. Его руки на мне, мои — в его волосах — так должно быть всегда.
— Ты обещал никогда меня не оставлять. — шепчу беззвучно.
— Я сделал то, что должен был.
Решительный стук в дверь впивается в сердце осколками разбившихся надежд. Так быстро? Сейчас они его у меня заберут?
Закутавшись в халат, шагаю к двери на ватных ногах, и нерешительно дергаю ручку. Облегчение от вида нашего посетителя ударяет по нервам с такой силой, что я в ту же секунду начинаю рыдать.