— Вот ты где! Быстро ко мне! — обрадовался окрепший голос, выдавая нетерпение.
Ноги ускорили шаг, переходя в неуклюжий бег, насколько позволяли раны. Деревяшка перекочевала в покалеченную руку, которая тут же завелась назад, готовясь к удару.
— В сердце! — взревел счастливый голос.
Расстояние сокращалось. Тилиус знал, что рука не промахнется и попадет точно в сердце сгорбленной фигуры. Взгляд скользнул наверх. Темные облака багровых оттенков стянулись прямо над его головой и скручивались в страшный водоворот. Земля под ногами задрожала, словно рядом скакали кразорские паладины. Счет шел на шаги и секунды. Тиль почувствовал, что пора, и выплеснул себе в душу волну ярости и злобы, тщательно накопленной и скрываемой от чужого голоса.
— Сенж! Ты его убил! — закричал он во весь голос, выпуская гнев на свободу. — Тварь!
«Он убил моего друга!» — это была единственная мысль в голове курсора, когда он подскочил к сгорбленной фигуре, которая специально, для его удобства, раскинула руки в стороны и запрокинула голову. Это был второй мэйр, но Тиль понял это и раньше. Рука с острым куском дерева устремилась вперед, но не так, как требовал голос, а описала изящную дугу и с глухим стуком опустилась на голову мэйра. Дерево с треском разлетелось на щепки. Удар был таким сильным, что тело мэйра отбросило назад, в воронку. Тиль, сохраняя скорость, пробежал мимо и устремился дальше, к городской стене, вкладывая без остатка жалкие крохи своих сил в бег.
Расчетливый курсор понял, что ему не убить это создание, обладающее огромной, страшной силой. Но он был нужен ему, чтобы закончить начатое мэйрами. Ударь он в сердце, и… Что тогда? Неважно, Тилиус понимал по разрушенной башне, что ничего хорошего от этого не будет. А значит, лучше ему быть подальше от твари и тем самым выгадать лишнее время Долимару и себе.
«Что ж, тварь, — усмехнулся про себя Тиль, — попробуй, найди меня теперь!»
Голос в голове оглушительно заревел, так, что у Тилиуса потемнело в глазах. Не отдавая себе отчета, курсор описал широкую окружность перед собой покалеченной рукой. Голос резко стих, словно его и не было. Вся чужая боль, которой его пытала тварь, исчезла следом, оставив лишь боль собственного разбитого тела. Но после испытанного в канаве Тиль не назвал бы это болью. Так, неприятные ощущения. Подумаешь, синяки, ушибы, содранная кожа и пара сломанных ребер!
Оглушительная тишина и оборвавшаяся боль едва не заставили курсора остановиться на месте и рассмеяться от счастья. Но тренированное тело, его тело, знало свою задачу. Измученное сознание Тилиуса почти покинуло его, погружаясь в беспамятство и забытье, когда он оказался у Западных ворот и выскочил на площадь. Не удивляясь тому, что никто не обратил на него внимания, Тилиус догнал последнюю телегу каравана, уходящего по Подай-Еды, и неуклюже заскочил внутрь, оттянув полог. Еще до того, как стукнуться о дно телеги в проходе между тюками и сундуками, курсор потерял сознание.
Пахло травами и специями.
Глава 35
«Всегда и во всех бедах первопричина лишь одна — женщина».
Это были последние слова, сказанные канцлером Долимару при аресте. Курсорус был полностью с ними согласен.
Гнев давно поселился в глубине его души. Он жил с ним с юности, становясь с каждым годом только крепче и разрушительнее. Гнев стал его неотъемлемой частью. Он считал, что виной этому была кровь. «Дурная кровь», — сказали эффи и беспомощно развели руками, когда он все же обратился к ним. Больше он не просил их о помощи, предпочитая вести борьбу с самим собой в одиночестве. Хотя в этом он не был одинок. Все мужчины в его роду были подвержены этому недугу, в большей или меньшей степени. Кто-то испытывал лишь кратковременные вспышки, ограничиваясь ругательствами или крепкой затрещиной тем, на кого падал этот гнев, а кто-то — затяжные приступы, страшные и уничтожительные, порождающие убийства и насилие. Для первых жизнь могла идти своим чередом, а приступы походили на обычную вспыльчивость и дурное настроение. Для вторых жизнь становилась кошмаром наяву, и большинство нередко сходили с ума, когда приходили в себя после слишком сильного приступа и осознавали, что они натворили. Были и те, кого гнев окончательно побеждал и подчинял себе. Эти люди превращались в настоящих монстров, распространяющих тьму всю оставшуюся жизнь.
Долимар не мог вспомнить, когда впервые почувствовал присутствие своего зверя, жаждущего крови. Иногда ему казалось, что гнев креп в его душе с далекого детства. Но курсорус отлично помнил тот день, когда услышал его.
Впервые он испытал это разрушительное чувство, пожирающее рассудок без следа, в юности, когда погибла его первая возлюбленная. Долимар рос в замке своего дяди, предоставленный сам себе. Представленный дальновидным Оквусом своим бастардом юноша проводил дни в свое удовольствие. В замке ему ничего не запрещалось и не возбранялось. Более того, если Долимар хотел научиться фехтовать, Оквус выписывал ему лучшего мастера меча, если племянник тянулся к наукам — нанимал ученых и эффи.
Также он не ограничивал его свободу внутри своих земель. Долимар любил гулять по тихим улочкам небольшого городка рядом со стенами замка, в котором жила не только обслуга замка, но и простые люди, по тем или иным причинам остановившиеся здесь, под защитой канцлера. На одной из таких прогулок юный Долимар и познакомился с милой девушкой. Знакомство быстро переросло в привязанность, а после и в любовь. Парочка часто проводила время вместе, подолгу разговаривая обо всем на свете. Долимар, сердце которого было покорено, уже хотел поговорить с канцлером об этом, всерьез намереваясь просить благословить их на брак.
В тот день, узнав страшную новость, юноша потерял себя, уступив свой разум глухой черноте, мгновенно заполнившей его. В приступе гнева он ворвался в дом мелкого барона, изнасиловавшего в пьяном угаре с дружками случайно оказавшихся рядом на свою беду девушек, дочку обанкротившегося торговца и ее подругу со служанкой. Барон жил в соседнем от земель канцлера имении и случайно наткнулся со своей свитой, желающей поохотиться, на собирающих ягоды девушек.
Служанку убили сразу, шутки ради расстреляв ее из луков. Оставшихся перепуганных насмерть девушек силой утащили в дом барона, где и продолжили издеваться над несчастными. Натешившись вдоволь, насильники вышвырнули девушек за дверь. Обеспокоенные родственники, не дождавшись дочерей ни ночью, ни утром, собрали небольшой отряд и пошли прочесывать лес, уже не надеясь найти их живыми. Люди наткнулись на них, бредущих по лесной тропинке в драной одежде. Девушек увели по домам. Мужчины побоялись идти с мечами в имение барона, славившегося слишком задиристым нравом и большими связями в столице, в том числе и хорошим знакомством с самим канцлером. Они решили обратиться к Оквусу, чтобы уже он свершил правосудие. Дочь торговца, возлюбленная Долимара, в тот же вечер повесилась, не выдержав позора, на испачканном кровью пояске своего разорванного платья.
Долимар успел убить восемь человек, половину из тех, что были в тот момент в доме барона, прежде чем его с трудом скрутила подоспевшая стража канцлера. Долимар пришел в себя, сумев совладать с чудовищем, завладевшим его телом, лишь на вторые сутки после ареста. Хотя правильнее было бы сказать, что его разбуженному внутреннему монстру просто стало скучно, и тварь отступила в черные уголки его души сама. Единственным воспоминанием того дня остался лишь образ перепуганного насильника, которого Долимар вытащил из-под кровати. Ублюдок даже не сопротивлялся, а только умолял о пощаде, искренне не понимая, чем заслужил такую участь. Долимар вогнал ему кинжал в пах по самую рукоятку. Он испытал огромное наслаждение, когда убийца умер на его руках, пуская кровавые пузыри. О том, что под его руку попались двое ни в чем не повинных детей, младших сестер насильника, Долимар не помнил.
Допрашивал его сам Оквус. Канцлер быстро замял скандал, оставив все его подробности в тайне. Злосчастный дом в тот же вечер сгорел со всеми следами преступления. Случайные свидетели и стражники, проводившие арест и первый осмотр, исчезли без следа, как и все родственники убитых, кому не хватило ума держать язык за зубами. Самого же Долимара надолго отослали в армию.
Служба своеобразно пошла на пользу будущему курсорусу. Добавила своего и война. Не прошло и месяца с возвращения мнимого бастарда лорда в его замок, как все остальные, хоть косвенно причастные к изнасилованию, были мертвы. Оквус лишь покачал головой, он понимал чувства Долимара и видел в этом нечто большее, понятное лишь ему. Поэтому не говорил об убитых детях. До тех пор, пока не почувствовал, что можно. Повзрослевший и сильно изменившийся с того дня, как устроил в доме резню, Долимар с интересом выслушал Оквуса, а от детоубийства отмахнулся. После личного участия в жестокой войне с Кразором, когда объединенные армии трех стран — Давора, Вамута и Шеридана разгромили агрессивного соседа и перекрыли его границы, ввергнув в долгие годы голодной блокады, и всех ужасов, которые он видел собственными глазами на этой войне, такими вещами его было уже не пронять.
С тех пор прошло много лет, но Долимар всегда ощущал затаившегося зверя, готового вырваться в любую секунду. Поводов, к несчастью, было предостаточно. Но курсорус умел держать себя в руках, превосходно скрывая внутри это чувство, выпуская его на свободу только перед отъявленными преступниками Короны, оставаясь с ними наедине глухими ночами в самых глубоких и дальних камерах Башни Правосудия.
Первая волна, с которой он легко справился, колыхнулась в нем, когда канцлер решил пооткровенничать. Вторая волна накатила, стоило только безмозглому идиоту Зендору сказать о взрыве. Было сложно, но и тогда курсорус без труда удержал гнев в себе. А вот потом стало гораздо труднее. Радость от того, что из завала удалось вытащить еле живого Сенжа, резко сменилась приступом всепоглощающей ярости, как только эффи в один голос запричитали о невозможности использования магии для лечения его человека, единственного выжившего в этом дархумовом взрыве и способного рассказать о случившемся. Неожиданный приступ был настолько силен, что Долимар утратил на миг контроль и самообладание. Хвала Всеединому, генерал опередил его и вырубил ублюдка Зендора, а то бы еще один крик, и курсорус вспорол ему горло на глазах у всех!
— В кандалы! Бросить в самую грязную камеру и никого не впускать, пока я не вернусь!
Долимар с трудом подавил бурю внутри себя. Он уже начинал понимать, что нового приступа не избежать, но продолжал сопротивляться зверю, так не вовремя почувствовавшему его слабость.
Всеединый! Только не сейчас и не здесь!
Та самая следящая эффи, которая первой обнаружила чужую магию в Диссе, вызвалась спасти его человека дархумом. Курсоруса это не удивило, он знал, что многие эффи пробовали запретную магию, когда в гильдии еще заправляли мэйры. А кое-кто практиковал до сих пор. Не находя другого выхода, он дал согласие, хоть и ненавидел обряды мэйров всем сердцем. Но в этот раз цель оправдывала любые средства. Сенжа надо было вытаскивать.
«Жаль, что на его месте не Тилиус», — мелькнула в голове курсоруса мысль, от которой он тут же отмахнулся. Конечно, к Тилиусу он испытывал большую симпатию, чем к Сенжу, но и самальца любил по-своему, и был рад его спасению.
Лечение пошло тяжело, но результативно. Четыре десятка человек стояли, держась за руки, и принимали откат от магии эффи. В том, что откат был ужасен, Долимар не сомневался. Для этого стоило только бегло взглянуть на людей в цепочке, которые плакали, стонали, кричали и дергались от боли. Многие из них падали на колени, кто-то падал, увлекая за собой соседей, но цепь оставалась нерушимой. Связующее заклинание не давало разомкнуть руки, удерживая людей в цепи. Жуткие раны Сенжа медленно затягивались, сломанные кости с противным сухим треском срастались, огромные синяки исчезали.
Долимар ждал. Нездоровый румянец и блеск глаз выдавали его возбужденное состояние, но окружающие были слишком увлечены зрелищем происходящего лечения. Да и о «дурной крови», наследном недуге мужской линии Трэйдоров и Трэйдоргов, знали лишь единицы. И рядом с Долимаром, уже уступившим в схватке со зверем, таких людей не было. Но и будь они рядом, вряд ли смогли бы что-то противопоставить гневу курсоруса.
Мужчина осторожно шагнул вперед, отчетливо понимая, что гнев аккуратно, но в то же время уверенно и крепко брал управление его телом себе, отодвигая его сознание в сторону.
«Стой!» — рявкнул Долимар сам на себя, не веря в то, что он сделал этот шаг.
«Убей этих предателей! — шептал зверь ласково и убедительно. — Ты и сам знаешь! Эти твари предали Корону и заслужили смерть!»
На мгновение курсорусу показалось, что этот голос был чужим, не его зверя, терпеливо ожидающего в груди все эти годы. Странное чувство пропало так же резко, как и появилось. Нет, это мог быть только он.
Лечение подходило к концу, тело Сенжа внешне выглядело почти здоровым. Чудовище внутри курсоруса медленно стало вставать в полный рост в его груди, довольное и удивленное, что не встречает обычного сопротивления. Долимар медленно приблизился к цепочке людей, гасящих откат. Верные телохранители не отставали ни на шаг. Пройдя вдоль цепочки до середины, курсорус остановился. Не удивительно, что первыми в этом дархумовом хороводе стояли все эффи, что остались на площади, и только после них шли Щиты Короны. Он встал над последним эффи, обессиленно опустившимся на колени, рядом в такой же позе трясся от отката первый стражник. Справа эффи, слева стражники. Курсорус медленно втянул воздух носом, наслаждаясь чувством предвкушения, и позволил зверю нанести удар.
Меч, выхваченный из ножен ближайшего телохранителя, со свистом описал дугу и опустился на середину руки мага, за которую крепко держался первый из стражников. Брызнула кровь, несколько капель попали на лицо Долимара. Он целился в локоть, желая перерубить руку, и удар вышел великолепный. На мгновение, пока его сердце замерло в груди между гулкими ударами, над площадью повисла изумленная тишина.
И в этой тишине меч выпал из его ладони и со звоном ударился о мостовую. Люди из разорванной цепочки осели на землю. Те, что были слева, стали медленно вставать, поддерживаемые руками подоспевших товарищей по оружию. Те, что справа, мгновенно умерли от отката и остались лежать на камнях. Все ошарашенные взгляды были прикованы к курсорусу, на лице которого появилась довольная ухмылка. Первым, как ни странно, нашелся коротышка-погорец, мастер-капитан Щитов Короны.
— Защищать курсоруса! — заорал он на всю площадь крепким басом и первым, выхватив меч, встал перед Долимаром, защищая от трупов эффи на мостовой. — Именем Короны, убить изменников!
Стража рванула со всех сторон, беря курсоруса, а с ним генерала и погорца в плотное кольцо. Кто-то уже заносил мечи над бездвижными телами.
— Отставить… — тихо приказал Долимар, все еще не осознавая до конца, что он только что сделал. Ему до последнего казалось, что он не позволит нанести этот удар, но он ошибся. — Раненного немедленно доставить в башню Правосудия. Пусть дежурный лекарь глаз с него не спускает, пока я не вернусь.
— Слушаюсь, — вполголоса ответил Лазар и направился к телу Сенжа, грудь которого медленно вздымалась и опускалась от глубоких вдохов. Погорец попутно выбирал самых расторопных людей из стражи для выполнения приказа.
— Декар… — повернулся к генералу Долимар. Слова довались ему с трудом. Ему казалось, что язык стал, словно размокшая глина. Он заплетался, словно у пьяницы после недельной попойки. — Командуйте людьми… Занять оборону… Вперед не соваться… Будете ждать… — курсорус поморщился от переполнявшей его изнутри радости и удовлетворения и, собравшись с духом, закончил речь. — Я возвращаюсь во дворец, как только появятся новости — плохие или хорошие, не важно, — немедленно сообщите.
Оглушительный взрыв колыхнул землю, щедро осыпая людей на площади каменными осколками. Долимар почувствовал, как что-то обожгло ему голову над левым ухом. Удар был таким сильным, что его крутануло на месте. Дома вокруг площади поплыли куда-то вверх. Курсорус потерял равновесие и упал, потеряв сознание от удара лбом по железному навершию одного из щитов стражников.