А свидетелей, которых было много, вдруг сделалось мало, и рассказывать они стали совсем иные вещи. И получалось, будто молодой маг был трезв и тих, тогда как...
Сволочь.
- С тобой все хорошо? - Авдотья потянула за рукав, заставляя сесть. - У тебя лицо такое, будто ты кого убить хочешь.
- Хочу, - согласилась Лизавета. - Очень хочу...
- И ладно. Скажешь кого, покумекаем...
- Над чем?
- Над тем, в какие кусты вести камышовку эту слушать.
- Овсянку.
- Один хрен... главное после тело убрать. Что? Нет тела, нет и дела... так папенька говорит.
...Димитрию удалось отыскать Брасову. Это оказалось не так уж и сложно. Она жила в старом своем доме, доставшемся от первого супруга. Жила, точнее доживала, окруженная призраками прошлого и...
- Простите, - сестра милосердия выкатила кресло с сухонькой сморщенной женщиной, колени которой укрывал вышитый плед. - У нее редко случаются моменты просветления... к сожалению, время никого не красит.
Это верно, а иных так и вовсе уродует.
Брасова постарела, но как-то...
Страшно?
Жутко?
Лицо ее сморщилось, сделавшись похожим на печеное яблоко, и где-то в глубоких морщинах потерялись блеклые глаза. Губы сделались вдруг слишком коротки, чтобы прикрыть желтоватые зубы и десны. Только руки, пожалуй, выглядели молодо.
Тонкие запястья.
Кисти изящной формы и тонкие пальцы, унизанные перстнями. Что ж, по виду Брасова не бедствовала.
- Это ты, дорогой? - спросила она низким грудным голосом, который вдруг закружил, опалил жаром. И показалось на долю мгновенья, что в немошном теле этом скрывается...
...голос, стало быть.
Не кровь ли иная говорит, если тело одряхлело, а он, замороченный, остался?
- Поет она чудесно, - глаза сестры милосердия подернулись дымкой. - Жаль, редко получается уговорить...
А ведь амулетик от воздействия защищающий она носит, вон, поблескивает камушками четырехлистный клевер на фартуке.
- Вы не возражаете, если мы побеседуем? - Димитрий сам взял за коляску. Старуха сидела смирно, спокойно, будто и не живая вовсе. - Я ее верну, обещаю...
...а кровь на ней была, иначе бы не состарилась она столь быстро, даже с учетом слабого дара... и пахнет от нее нехорошо, гноем.
- Я не уверена...
Димитрий показал бляху, и сестра отступила. С ней тоже поговорят, выяснят, как попала в этот дом и часто ли в нем бывают гости. Димитрий полагал, что случаются, но вряд ли о них девушка вспомнит. Слишком долго она здесь, привыкла к мороку, притерпелась и поверила, что так оно всегда было.
Димитрий вывез больную в сад.
Запущенный, он зарос колючим шиповником и малиной, плети которой ложились на дорожки. Сквозь камень пробивалась трава, а редкие статуи заросли коростой.
- Я вот думаю, - сказал Димитрий останавливаясь у беседки с просевшею крышей. Хмель оплел столбы-опоры, затянул провалы, свесился внутрь, в сырой полумрак. - Что вы притворяетесь.
- Ах, дорогой, я право слово, не уверена, что следует к ним идти, все-таки у Нивязовых пресомнительная репутация. Аликс вновь будет тебе выговаривать. Ты же знаешь ее с ее порядками. Она совершенно не способна жить свободно.
Голос опутывал.
Окутывал.
Уговаривал расслабиться.
- Хватит, - Димитрий щелкнул пальцами, призывая огонь. Мороку тот не страшен, но самому Димитрию поспокойней будет. - Или я могу забрать вас для проведения дознания, сомневаюсь, что вам понравится в темницах.
- Совершенно верно, она порой невозможна, но ради твоего брата я пытаюсь сохранить с ней хоть какие-то отношения. Она придирается буквально ко всему! Давече посмела заявить, будто мое платье неприлично...
- А еще, полагаю, император будет рад вас принять. Как думаете, он сумеет понять, что вы убили его брата?
Старуха вздрогнула.
- Сумеет, - сделал вывод Димитрий. - А раз так, может, объясните убогому, зачем вы это сделали? Ваш муж вас любил.
- Свою семью он любил больше.
Она моргнула, избавляясь от бельм. Синие глаза глядели прямо и были ярки.
- А ты мне не грози... мне немного осталось, - она закашлялась и прижала к губам мятый платок, на котором проступили темные кровяные пятна. - Не боюсь я ни каторги, ни...
- Бояться, может, не боитесь, но... согласитесь, одно дело умирать в подземельях, и другое - в родных стенах.
- Я эти стены ненавижу...
- Другие найдем, - миролюбиво предложил Димитрий.
По-хорошему следовало бы отвезти старуху в допросную, а то и вовсе запереть в подвалах, доложившись императору. Пусть он ее спрашивает, только с нее станется играть в несчастную, ума лишившуюся, а таких не судят.
Он опустился на грязноватую лавку и развернул кресло, чтобы видеть лицо.
Из некрасивой женщины и старуха вышла так себе. Потемневшая кожа обтягивала нижнюю челюсть, на щеках собираясь мелкими складочками. Она сползала со лба, нависая над глазами, и казалось, что того и гляди скроет эти самые глаза, лишивши старуху зрения.
- Не нравлюсь? - а вот зубы сохранились все, белые, прямые...
- Фарфор? - Димитрий постучал по собственному клыку. - Уж больно хороши...
- Самый умный?
Старуха обиделась.
- Да нет... но просто любопытно, кто делал. Уж больно мастерская работа...
- Затокин, - не стала скрывать она. - Когда-то мы друг другу весьма симпатизировали. Ему на редкость не повезло с женой.
- Почему это?
Она привстала, опираясь на подлокотник кресла, махнула рукой, требуя помочь немедля. И во всей ее фигуре ныне проступила эта давешняя привычка приказывать.
- Она всегда была на редкость занудным созданием... как же... целительница урожденная, древней фамилии... а он простого рода. Ему поддержка требовалась, которую он и получил. Что до остального... не ей с его характером справляться. Корова, даром, что хороших кровей.
Старуха хохотнула неожиданно баском.
- Что вы на меня глядите этак, с укором? Говорю же, мы были когда-то в близких отношениях. А многие мужчины почему-то обожают любовницам на жен жаловаться.
- Значит, любовник?
- Завидуете?
- Кому? - уточнил Димитрий, помогая старухе устроиться в беседке. Здесь было сыровато, гниловато и неуютно.
- Не важно... со стороны их брак казался вполне себе светским. Жена сидит в поместье, муж делает карьеру...
- Не думаю, что это важно...
- Отчего же... вы знаете, что мятеж вспыхнул не из-за голода, как ныне полагают, а из-за черной лихорадки. Нижний город, где селится всякий человеческий мусор. Затокин частенько в нем бывал, говорил, что только там можно найти что-то по-настоящему интересное. К слову, он весьма сочувствовал революционерам...
- Ему это не помогло, - в душе появилось нехорошее такое предчувствие.
- Не все братья знали о роли, которую сыграл Затокин, да и... не они его убили.
- А кто?
- Таровицкий. Впрочем, вряд ли он знал правду, иначе не посмел бы... Затокину можно сказать повезло... никто так и не понял, что он сделал.
- И что же?
От него ждали вопроса, и Димитрий не стал обманывать ожидания.
- Вы ведь задаетесь вопросом... во всяком случае, должны бы... почему несколько немалой силы магов позволили просто взять и убить себя? Почему они не защищались? Не потому ли, что не могли?
Сердце екнуло.
Так... просто.
Затокин, которого полагали погибшим вместе с высочайшей семьей... придворный лекарь, человек доверенный... тот, на кого не подумают.
- Верно, - Брасова тоненько хихикнула. - Он знал, к чему идет, и хотел занять в новом мире достойное место... да и умирать... кому охота, когда вся жизнь впереди? А уж смешать кое-какие травы... он многое знал, милейший Затокин. Полагаю, он самолично напоил их тем треклятым зельем, которое разум дурманит, а силу... ее ведь тоже не так уж сложно запереть.
...и никто бы не подумал.
Никто... ничего не успел понять.
А старуха засмеялась.
- Знаете, на пороге смерти многое из того, что недавно еще казалось важным, напрочь утратило хоть какой-то смысл. Вот мы с вами беседуем, а завтра я умру. Или послезавтра. Или... и никто не способен отсрочить этот миг... вот она, настоящая справедливость... а я ведь хотела немногого. Просто жить... сорвите мне розу, окажите любезность... к слову, именно Затокин и познакомил меня с Мишенькой.
Глава 14
Глава 14
...она всегда знала, что отличается от прочих.
Сестры?
Матушкина радость. Тихи. Скромны. И косы укладывают бубликами, отчего обретают неявное сходство с овцами. Овцами они и были, покорными родительской воле и мужниным желаниям, не способными на самое малое слабое движение души.
А вот Наташенька...
...она от рождения горела. Она чувствовала в себе истинное пламя, которое рвалось, требовало выхода, и матушка плакала. А старуха, которую Наталья почитала за приживалку, сказала:
- Никшни, радуйся, кровь-таки очнулась.
Старуха была из древнего рода, впрочем, древность не удержала ее от глупости. Некогда в годы молодые она сбежала от найденного папенькой жениха, чтобы обвенчаться с подпоручиком. Тот был хорош, правда, как после выяснилось, красота да удаль показная являлись единственными его достоиствами, но... папенька принимать блудную дочь отказался наотрез.
Приданое тоже выплатил в урезанном размере.
А внуков своих и вовсе в родовую книгу вносить не стал, будто их и не было. Может, не простил, а может, просто видел, что внуки эти пошли в треклятого подпоручика, собою хороши, но пусты и безголовы. Она жила, тихо, исподволь управляя разросшеюся семьей, не позволяя той вовсе разориться, пока не появилась Наталья.
Старуха сказала матушке:
- Отстань от девки. Хоть кто-то тут не с жидкою кровью...
А когда сама Наташенька попыталась использовать проснувшийся дар, чтобы заставить надоедливую гувернантку на колени встать, попросту перетянула клюкой поперек спины.
- Не дури, - велела старуха, и голос ее был таков, что Наталья разом утратила способность управлять своим телом. Она по-прежнему ощущала и руки, и ноги, и зудящую пятку, которая сводила с ума, но вот пошевелиться... - Сила дана не для глупостей.
Плакать и то не получалось, хотя старуха не жаловала слез.
- И если у тебя не хватит ума понять сие, то я просто перекрою ее...
Внутри что-то сжалось, и Наталья поняла: в старухиной воле сделать так, как она говорит. Взять и оборвать тонкую пока ниточку...
- Страшно? - старуха заглянула в глаза. - А то... думаешь, ей не было бы страшно? Или другому кому?
- И пускай! - страх вернул голос.
А может, ему лишь позволили вернуться.
И старуха тюкнула клюкой по лбу, не сильно, но очень обидно.
- Пускай? - хрипловато переспросила она. - Так-то оно так... только люди со страху порой страшные вещи же творят. Оно как выходит? Чего не понимают, того и боятся, а чего боятся, того и изничтожить спешат. Вот придушат ночью, будешь тогда знать...
И вновь Наташа поверила.
И даже несколько ночей не спала, ждала, когда скрипнет, приоткрываясь, дверь, впустит гувернантку давешнюю с подушкой вместе...
...глупости.
Тогда, в детстве, тени казались глубже, а люди - проще.
Старуха учила.
Не спеша, не особо считаясь с собственными желаниями Натальи, не говоря уже о матушкиных стремлениях... та старуху опасалась, правда, о страхе своем вслух не говорила, старалась держаться с должным почтением, тем паче, что именно бабка семейными делами управляла, но все же...
- Люди в сути своей просты, - старуха любила гулять, а Наталье приходилось сопровождать ее. - И не важно, где живут они. Вот смотри, что крестьяне, что твой батюшка думают большею частью об одном, о хлебе насущном. Только хлеб у них разным. Кому-то довольно зачерствелой горбушки, а другой и от перепелов в меду нос воротит... запоминай, первичные потребности годятся для того, чтобы через них достичь...
...она умела усилить голод.
Или жажду.
И однажды заставила Наталью ощутить эту самую жажду, сводящую с ума, неутоляемую, на собственной шкуре. Старуха полагала, что чем жестче урок, тем лучше он запомнится.
Была ли права?
Как знать...
Она умерла, когда Наталье исполнилось восемнадцать. Старухе... одни говорили, что она давно разменяла вторую сотню лет, другие вовсе полагали ее вечною и всерьез говорили, что пройдет день-другой и старая карга поднимется из могилы, чтобы высосать десяток-другой честных людей...
Ее похоронили в семейном склепе, и матушка вздохнул с облегчением.
- Наконец-то, - сказала она, размашисто крестясь. И по взглядам, которые она бросала на склеп, Наталья поняла, что и матушка не отказалась бы вбить в иссохшее сердце осиновый кол.
На всякий случай.
Сама Наталья испытывала смешанные чувства. Нет, старуху было не жаль, все же характер у нее был на редкость склочный, да и привычка говорить, что думаешь, не добавляла к старухе любви, однако знания... сколько всего она знала.
Сколькому не успела научить.
И пусть оставила тонкую тетрадку, исписанную идеальным почерком, но... Наталья подозревала, что в этой тетрадке далеко не все. Упущенные возможности злили.
А матушка...
- Хватит тебе глупостями заниматься, - сказала она вечером после похорон. - Пора выйти замуж...
...мужа она подобрала себе под стать.
Не слишком знатного, но довольно состоятельного, что позволило изрядно урезать приданое. А что старуха оставила почти все состояние Наталье, так кого это волновало? Неужели кто-то в здравом уме позволит девице распоряжаться этакими деньгами?
Тем более на них уже имелись планы.
Замуж Наталье пошла.
Будущий супруг показался ей куда более удобным в обращении, нежели матушка. Он, человек одинокий, простой, всецело полагавший себя умным, на деле был весьма внушаем. А что еще надо?
...он увез Наталью в столицу.
Представил ее в салоне Легорской, где собирались самые видные люди Арсинора и благоразумно отошел в тень, не мешая Наталье выстраивать собственную жизнь. Право слово, порой он напоминал о своем существовании, но лишь затем, чтобы, получив новую порцию внушения, всецело сосредоточиться на работе. К слову, сие ему лишь на пользу пошло, ибо этакая старательность и преданность делу не остались незамеченными.
Брасова повысили.
И повысили снова... и он, возможно, вполне скоро вышел бы в тайные советники, но...
Наталья встретила цесаревича.
Да, у нее были любовники, порой случайные - все же тело и кровь требовали страсти, но большей частью весьма и весьма полезные. Тот же Затокин к примеру исправил неправильный прикус, да и вовсе новые зубы преотличнейшие вырастил.
И нет, не фарфор, вполне настоящие.
Вот-вот, целитель от Бога, а что не повезло родиться в семье простоватой, так никто не виноват. Он, как все мужчины, был излишне самоуверен, при том на редкость занудлив, особенно, когда дело касалось его увлечений...
...чем занимался?
Признаться, она не вникала. То ли пытался отыскать универсальное средство от всех болезней, то ли изучал, как оные распространяются, то ли просто развлекался в муниципальных лечебницах. Это не так важно, гораздо важнее, что он познакомил Наталью с людьми совершенно особенного склада.
Нет, тогда никто не говорил о смуте.
Помилуйте, это небезопасно, да и вовсе, к чему радикальные решения, когда достаточно реформ? И в маленьких салонах, куда допускались лишь избранные, а Наталье не без труда, но вошла в их число, обсуждались эти самые реформы.
Создание Думы.
И свобода слова.
Ослабление самодержавия.
Да, она тогда была молода и наивна, ей хотелось сделать что-то для своей страны. И она была не одна, это ведь естественное желание, оказаться на острие, стать частью нового мира, мира лучшего, избавленного от горя и болезней, от несправедливости и...
...ей было двадцать пять, когда она встретила Михаила.
И сперва она даже не знала, что он - великий князь. Просто салон. Просто вечер.
Музыка.
Разговоры, казавшиеся пустыми и выражение скуки на породистом лице. Тогда это лицо привлекло Наталью правильностью черт, а мужчина оказался интересным собеседником.
Это не было любовью с первого взгляда.