София поднимает голову, глядя на меня с нехарактерным колебанием.
— Ну, если ты этого не скажешь, то это сделаю я. Все слышали трансляцию с Эйвона. Вот о чем говорил Флинн… Флинн Кормак, парень на той записи… вот об этом он говорил. О существах, которые могут влиять на разум.
Звучит безумно. За пределами безумия. И если бы я не видел, через что прошли Тарвер с Лили, если бы я не следил за женщиной, которая помогла Лару скрыть заговор Эйвона, я бы вежливо показал этой девушке на дверь и вернулся к своим экранам.
— Да, — говорю я вместо этого, мой голос кажется картонным, тонким даже для моих собственных ушей. — Шепоты… так он их называл. Он сказал, что эти шепоты из другой Вселенной.
— Несомненно должен быть какой-то способ просто отрезать нашу Вселенную от их, чтобы Лару не смог использовать шепоты.
Я качаю головой.
— Они появились из гиперпространства. Если мы закроем дверь в их Вселенную, мы останемся без возможности прыгать через их измерение с места на место. Не станет быстрых, световых путешествий, и гиперсетевой связи между планетами.
София хмурится.
— Хорошо, давай не будем этого делать. Так как же бороться с тем, что может проникнуть в твой разум и контролировать твои мысли?
Жаль, что у меня нет ответа, но вместо этого тишина снова затягивает нас, на этот раз густая и удушающая. Я не знаю, как бороться с шепотами. Вот почему я пытаюсь бороться с самим Лару, пытаясь вытащить его на свет. Несмотря на то, что я знаю ее недолго, странно видеть Софию в такой растерянности. Я делаю глубокий вдох и говорю вслух то, что никогда никому не говорил, кроме как самому себе.
— Вместо этого мы сражаемся с ним. С его компанией.
Ее взгляд снова открывается от пола, а брови приподнимаются.
Я киваю в сторону экранов.
— Мы ничего не можем сделать против существ, которые могут проникнуть в наши головы, но мы можем остановить то, что они привыкли делать. Что бы это ни было. Люди Эйвона сумели противостоять Лару, несмотря на то, что эти существа были там. И… — мои слова обрываются, и я почти задыхаюсь, пытаясь остановить свой импульс. — И я думаю, что выжившие с «Икара» тоже столкнулись с ними, — заканчиваю я наконец. Я не готов дать ей знать о моей связи с младшей Лару.
София опять хмурится.
— Откуда ты можешь это знать?
— Это длинная история, — отвечаю я. — Но я до сих пор ищу. В течение многих лет я рылся в «Компании Лару». Я говорил тебе, что у меня есть свои причины, чтобы уничтожить ее.
София откидывается назад, упираясь плечами в стену рядом с кроватью. Она не торопится с ответом, и взгляд серых глаз ложится на меня, как ощутимый вес.
— Я рассказала тебе о себе, — тихо произносит она. — Ты не думаешь, что я должна знать, почему ты в этом? Почему я должна тебе доверять?
В одно мгновение передо мной встает лицо брата. Я всегда его вспоминаю, он был старше, хотя сейчас я стал выше, чем был он, когда умер. Веснушчатый, улыбающийся, он всегда смеется в моей памяти, хоть я никогда не помню над чем. Над такими вещами, над которыми смеются братья, глупые детские шутки, которые не понятны никому другому. Горе обвивается вокруг моего горла, сжимаясь, как рука, так что трудно сглотнуть.
— Потому что семья Лару убила моего брата.
София молчит какое-то время, но я все еще чувствую, что она смотрит на меня.
— Мне очень жаль, — говорит она наконец, и на данный момент этого достаточно.
Я откашливаюсь, чтобы прочистить горло, и выпрямляюсь в кресле.
— Ну, пока мы здесь в безопасности. Никто никогда не находил это место, а я здесь уже много лет. Мы можем перегруппироваться и придумать следующий ход. Подождем несколько недель, посмотрим, спадет ли напряжение.
— Несколько недель… — София повторяет мои слова, внезапно больше не глядя на меня, а глядя скорее мимо меня с беспокойным выражением на лице.
— Что не так? Я знаю, что это не пентхаус, но это лучше, чем…
— Нет, нет, это место прекрасно, — пренебрежительно отвечает София, от чего я понимаю, что мыслями она где-то далеко. — Я помню, что сказал один из тех парней, в главном офисе «КЛ», прямо перед тем, как ты появился там. Что-то насчет недели, чтобы исправить разлом и убедиться, что он работает исправно.
— Итак… что случится через неделю, что так важно для Лару?
София поднимает брови.
— Серьезно? Ты не знаешь? — Одна сторона ее рта приподнимается, вырисовывая слабейший призрак ямочки и изгоняя затяжные остатки горя. — Ты когда-нибудь выглядывал из-за этих экранов?
— За неделю столько всего случится, Ямочки. Я, наверное, знаю об этом больше, чем ты.
— Возможно. Но качество важнее количества, мой добрый друг. Запусти поиск по «Дедалу».
Это название пробивает меня насквозь. Мне не нужно искать его… вся Галактика знает о братском корабле «Икара».
— О, святое дерьмо, ты права. Скоро состоится торжественное открытие музея «Дедала».
— И гала-вечер открытия будет иметь продолжение приветственной вечеринкой для всех планетарных посланников, посещающих саммит мира. — Ее рот изгибается таким образом, что совершенно не связанно с улыбкой. — Чтобы обсудить эти надоедливые восстания.
Правящие сенаторы с каждой планеты Галактики, все в одной комнате, все с отпущенной охраной.
— О, черт.
— Лару жаждет власти, — продолжает София. Ее лицо, когда она произносит это имя, становится твердым, как гранит. Она может быть непревзойденной актрисой, но не может скрыть свою ненависть. — Если он сделает с сенаторами то, что он делал с людьми на Эйвоне или с людьми в главном офисе «КЛ»…
— Тогда он сможет контролировать всю Галактику. — Во рту становится сухо, холодок поселятся внизу живота, что заставляет меня дрожать. Достаточно тяжело разоблачить Лару и его компанию без контроля властей. — Сможет ли он переместить что-то такое же большое, как разлом, который мы видели? И спрятать его от целого корабля, полного персонала и гостей, не говоря уже о средствах массовой информации, которые будут роиться на празднике?
София колеблется, поглядывая то на меня, то на мои экраны, то отводит глаза.
— У меня есть контакт, — говорит она наконец, — в «КЛ». Я получила от нее немного… мы собирались встретиться в тот день в голокомнате. Но она рассказала мне до этого, что технология, которую Лару использовал для создания разломов, та же технология, что и в новых гиперпространственных двигателях, что имеет смысл, учитывая то, что ты только что сказал мне о том, откуда шепоты. Мой контакт разбирается в разломах… думаю, она работала над проектом или, по крайней мере, над новыми двигателями, как на борту «Икара».
— И она та, кто будет на борту «Дедала». — Не нужно быть гением, чтобы понять, куда она ведет, и мне уже не терпится взглянуть на чертежи корабля. — Там может оказаться разлом, скрывающийся у всех на виду.
— И если мы не доберемся до него первыми, Лару превратит весь Галактический Совет в оболочки под своим командованием.
— О, черт, — повторяю я, прикрывая глаза.
— И ад воспламенится, — соглашается она.
— Верните ее! — кричит голубоглазый на нас, на маленькое пятнышко в сером мире. — Вы возвращали ученых на Элизиуме снова и снова! Вы сводили их этим с ума! Все, что я прошу, это одна жизнь, одна… — слова покидают его.
Лицо измождено, темные волосы поседели и побелели на висках и на затылке. Его страдания отличаются от страданий, которые мы узнали в сером мире. Эта тоска особенная, индивидуальная, неповторимая. Он учит нас получать удовольствие. У этого вида есть слово для этого. Месть.
— Пожалуйста, — шепчет голубоглазый. — Если не для меня, то для моей маленькой девочки. Она нуждается в своей маме.
Мы молчим. Пусть он познает одиночество. Пусть он поймет. Пусть он будет тем, кто смотрит, ждет и учится. Его уроки были горькими.
А я познаю удовольствие.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
СОФИЯ
Я ПОНИМАЮ, ЧТО ЗАСЫПАЮ, пока Гидеон работает на своих экранах, пытаясь выяснить, с кем мы должны связаться, чтобы предупредить участников торжества «Дедала» о планах Лару. Я понимаю, что должна бодрствовать, но впервые, с тех пор как увидела разлом в главном офисе «КЛ», я действительно чувствую себя в безопасности, и усталость догоняет меня. Здесь я понятия не имею, который сейчас час, но думаю не больше, чем начало дня, и я чувствую, что готова отключиться. Какое-то время я размышляла о том, чтобы отправиться за едой. Я достаточно готовила на Эйвоне, и узнала о внеземных ингредиентах, когда провела некоторое время в роли Люси, официантки на Парадизе, но перспектива идти куда-то, похоже, делает мое тело еще тяжелее. Я вклиниваю себя вертикально в угол, чтобы не упасть, но, несмотря на все мои усилия, кажется, что прошло всего несколько секунд, когда я открываю глаза в темноте.
На мгновение я дезориентирована, но затем подушка, на которую я опираюсь, дергается и память возвращается ко мне. Я опираюсь не на подушку. Это Гидеон. Должно быть, он перестал работать и решил присоединиться ко мне. На мгновение негодование вспыхивает во мне, когда он снова смещается, его грудь поднимается и падает под моей щекой со вздохом, но когда мои глаза приспосабливаются к темноте, я осознаю, что я больше не в своем углу. Я переместилась на другой конец кровати, чтобы опереться на него.
Боже, я еще более одинока, чем думала.
Мне следовало бы отползти и вклиниться в свой угол, надеясь, что он спит достаточно глубоко, чтобы не заметить меня. Я едва знаю его, за исключением того, что он стал мне самым близким человеком за долгое время, тем, кому я смогла довериться. Тем не менее, строго напоминаю я себе, он работал на Валета. Он, вероятно, попытается остановить меня, если узнает, почему я преследую Лару. И ты не знаешь, говорит ли он правду о чем-либо.
И все же я не шевелюсь.
Крошечный звук поднимается над нежным жужжанием различных компьютеров Гидеона, когда я снова открываю глаза. Я прислушиваюсь и приподнимаю голову, чтобы сердцебиение Гидеона не заглушило его. Это пронзительное нытье, как шум далекой стройки, только звучит он неподалеку. Я не привыкла к звукам здесь, в подземелье, так что, возможно, ничего страшного.
До тех пор пока не слышится глухой стук, достаточно различимый, чтобы признать, что он рядом, так что я сажусь. Я хватаю Гидеона за руку, уже не заботясь о том, заметит ли он, как близко я подползла к нему, пока мы спали.
Он просыпается быстро, но вяло, его силуэт едва различим в темноте.
— Мммм? — произносит он, садясь.
— Кто-нибудь еще пользуется этим зданием? — шепотом спрашиваю я.
Гидеон обретает голос, но, к счастью, держит его низким, чтобы соответствовать моему.
— Нет, только я.
— Снаружи кто-то есть. Прислушайся. — На несколько секунд наступает тишина, но затем снова начинается пронзительное жужжание.
Предплечье Гидеона становится твердым под моей рукой.
— Этого не может быть, — бормочет он. Он ждет еще секунду, прежде чем резко вскакивает с кровати, все еще одетый в то же, в чем он был, когда пришел мне на помощь. Он подскакивает к экранам и машет рукой, чтобы разбудить их. Звучит мягкий перезвон, и синтетический женский голос спокойно говорит: «Угроза вторжения. Нарушение безопасности.»
— Ты только теперь мне об этом говоришь? — срывается он. Несколько щелчков пальцев вызывают дисплей с камеры наблюдения. — О, Боже.
Я сползаю с кровати и подхожу к экранам, где самый центральный показывает трио людей, которых трудно разглядеть через размытость съемки. Но я вижу достаточно, чтобы сказать, что один из них присел перед дверью, используя какое-то устройство на запирающих механизмах Гидеона.
Мое сердце сжимается, страх изгоняет последние остатки сонливости и тепла от тела Гидеона.
— Что они…
— Они сверлят дверь, — жестко и холодно отвечает Гидеон, и не теряя ни секунды, он приходит в движение, бросаясь открывать шкафы, являя на свет банки компьютерных дисков, полки с оборудованием для взлома, и множество других вещей, которые я не могу идентифицировать.
— Как они смогли нас найти? — выдыхаю я… я не трачу время, чтобы спросить, кто есть «они». Это дело рук Лару.
— Неважно, — отвечает Гидеон. — Нам надо бежать. Есть запасной выход. Вот, возьми и упакуй все полезное, что увидишь. — Он бросает в меня пустую сумку, а затем сам хватает другую сумку, ту, что была с ним, когда он пришел за мной в главный офис Лару. Он запихивает пару пригоршней электроники, затем тянется к нижнему ящику стола, чтобы вытащить старую, потрепанную, устаревшую бумажную книгу. Он осторожно, преосторожно кладет ее в сумку, прижимая к планшету. Он тратит драгоценное время осторожно закрывая сумку, а затем кидает ее на пол.
Я приступаю к работе и запихиваю в сумку вещи и пакеты с протеиновым гелем. Внезапно из-за двери раздается крик, слышимый даже сквозь слои стали, и когда мой взгляд обращается к экранам безопасности, одна из нечетких фигур лежит на земле.
— Меры защиты не будут удерживать их вечно, — твердо говорит Гидеон. — Газ должен выпуститься через минуту, но если они умны, у них будут маски. — Он хватается за карманное устройство, которое, как только он нажимает на него, испускает настолько высокий гул, хотя и почти неслышный, но в то же время заставляющий мои челюсти болезненно сжаться. Он начинает проводить им вверх и вниз по банкам дисков и экран с камерой видеонаблюдения начинает мерцать, потом покрывается белыми и черными полосками, а затем становится черным. Скрепка, лежащая на одном из приводов, открепляется и цепляется за устройство-электромагнит. Он заметает за собой следы.
— Здесь, — приказывает он, указывая на шкаф, и я покорно опустошаю коробку с флешками в свою сумку. Затем Гидеон прикрепляет крошечные кирпичики, похожие на толстую глину, к внутренней части шкафа компьютера. Я собираюсь положить большой, более тяжелый внешний диск к другим в свою сумку, когда он вскакивает на ноги и забирает его у меня. — Нет. Он должен быть здесь. — Он укладывает диск в свою сумку, ласково похлопывая его. — Он покрыт алюминием, чтобы не стереться. Этот драйв слишком важен, чтобы им рисковать. — Пока он говорит, он движется… несколько шагов, и он оказывается сбоку от меня, нагибается, чтобы схватить край выцветшего ковра на полу и отбросить его в сторону.
— О, ради всего святого… — на мгновение я забываю, что люди пытаются проникнуть в наше убежище, глядя на люк, спрятанный под ковром. — Ты как злодей из старого фильма. Я должна была догадаться, что единственное домашнее прикосновение здесь скрывает путь отступления.
— Нельзя ошибаться с классикой, — отвечает Гидеон, и хотя он шутит, по голосу этого не слышно. Он все еще напряжен, и я вижу, как паника начинает сочиться в его взгляде, несмотря на то, что должно быть хорошо отрепетированным планом действий в чрезвычайных ситуациях.
Я понимаю, что он не привык к тому, что его обнаруживают. Он не жил той жизнью, что была у меня за последний год, всегда только на шаг или два впереди Валета, всегда ожидая, что он найдет меня и заставит снова двигаться дальше.
— Двигайся, — говорю я, и он перестает просто смотреть на люк и открывает его. Я начинаю спускаться по лестнице, которую он раскрывает, а затем останавливаюсь. — Нам нужно как-то вернуть ковер на люк, или они легко выяснят, куда мы делись.
— Они будут думать о другом, — мрачно замечает Гидеон. — Поспеши.
Лестница ведет вниз, в то, что должно быть старой, забытой канализацией, когда подземка Коринфа была единственным городом. Теперь она сухая и пустая, и, когда Гидеон захлопывает люк над нами, совершенно темная. Я замираю, пытаясь вспомнить, засунула ли я фонарик в сумку со снаряжением на спине, и прежде чем я успеваю посмотреть, мягкое красноватое свечение освещает туннель.