- Да нет там никого, - проговорила Румяна, изо всех сил вглядываясь в деревья.
- Я видела… - нерешительно прошептала Злата. – Что-то видела я.
- Что? – испуганно спросила Снежана, запихнув от страха весь пряник в рот.
- То, что кто-то сейчас объесться, - хихикнула Румяна, но царевна ее одернула.
Злате казалось, будто в том угла сама темнота плотная. Будто в узорах ветвей, внутри, некая сила таится.
- Это тени от огненного фонаря, - попыталась успокоить ее Румяна, но Злата видела не то. Ее волхвовское чутье подсказывало: сейчас за ними наблюдают.
- Девки, вы что, забыли, - Снежана от ужаса округлила глаза. – Сегодня же Чернобога день! Умертвие там.
- Какое умертвие, - поморщилась Румяна. - Тоже мне скажешь. Тени от фонаря пляшут, а вы души Птицам отдать готовы.
Румяна решительно встала со скамьи и направилась к темноте. Но не успела девочка сделать и шага, как темнота шевельнулась. Румяна тут же вернулась обратно.
- Пошли отсюда, - тихим голосом проговорила она. – Тут и правда, сила нечистая, Полоз меня храни.
Злата и Снежана тут же вскочили, но темнота шагнула им навстречу. Девочки застыли в ужасе: темнота стала сгущаться, уплотняться, темнота делалась живой. Она завораживала, не давая сделать и шагу по направлению к спасительной улице, освещенной фонарями. Дети не могли даже закричать. Темнота шагнула еще, и теперь, в свете одинокого фонаря, было видно, как темнота приобретала человеческие очертания. Подруги увидели человека, кожа которого была темной, а вместо волос будто водоросли свисали. Его глаза были белыми, с поволокой, без зрачков, а нос напоминал рыбий. С двумя дырками и с усами, как у сома. Его рубаха была соткана из сетей, в которых застряли ракушки и камни, а ноги оплели змеи, сложившись онучами.
Странный высокий муж внушал леденящий душу страх. Он молча стоял и смотрел на детей, а те от ужаса не могли пошевелиться.
- Ты совсем не похожа на них, царевна Злата, - прошептал он и исчез.
- Что это, Мор побери, б-было? – завопила, очнувшись, Румяна.
- Не знаю и знать не хочу, - дрожащим голосом ответила Снежана, подбирая мешок со сладостями. - Может и правильно Злату в эту ночь на улицу не пускают. Выгоняли мы песнями силу нечистую, а она сама к нам и пришла!
- П-пошли домой, - заикаясь, промямлила Румяна, направляясь к выходу со двора. – Я б-больше петь не хочу.
Злата от страха даже слова не могла вымолвить: зубы царевны стучали.
- Я не смогу вернуться домой, - выдавила из себя она, когда они уже поднимались вверх по Царской Дороге.
- П-почему? – все еще заикаясь, спросила Румяна. Ее трясло.
- Я только с ворожбой могу пройти мимо слуг, - шептала Злата. – А сейчас я так боюсь, что ничего у меня не выйдет.
- Отцу признайся, - твердо сказала Снежана. – Он тебя, конечно, побранит. Но он должен знать, что мы сегодня в городе видели, ведь он царь! Он должен знать, что по его государству такие чудища бродят.
Но Злата покачала головой.
- Я папе слово дала.
- Опять? – удивилась Снежана.
- Да. И я снова его не сдержала.
- П-прекрасно. Б-будущая ц-царица.
- Расскажи все царю, - Снежана положила Злате на плечо руку. – И больше слов своих не нарушай. Гулять, петь и днем можно. Вот я уже ночами из дома ни ногой!
--
В небольшой светлице дома на Окольной улице Солнцеграда, которая примыкала к городской стене, горели свечи. Теплый свет освещал простое убранство комнаты: невысокие деревянные шкафы, печь, над которой сушились травы, и обеденный, накрытый белой скатертью, стол. За праздничным столом сидели двое: невысокая, пухленькая женщина и ее муж, такой же, как и она, добродушный толстячок. Женщина, подперев голову рукой, грустно смотрела в окно.
- Эх, Малуша, пошли колядовать, - пытался приободрить супругу муж, - твоя беспричинная печаль совсем тоску наводит.
- Сбыня, я говорила со своей сестрой, Настасьей, когда в Бересе была, - прошептала Малуша, - она тоже эти сны видит, - Малуша посмотрела на своего мужа, который с недоверием глядел на жену, и махнула в его сторону рукой. – Говорила тебе уже, а ты все не веришь мне.
Сбыня развел руками:
- Ну как, душа моя, я могу поверить в то, что у нас с тобой был сын, которого я никогда не видел?
Малуша сокрушенно покачала головой и обняла себя.
- Не знаю, - прошептала она. – Но на меня порой такое чувство находит, будто наш с тобой дом – не наш.
Сбыня вздохнул: его страшили речи Малуши. Неужели Мор так рано забрал ее разум?
- Может, пойдем к врачевателю? – робко предложил Сбыня.
Малуша взглянула на своего мужа:
- Я не теряю рассудок, - прошептала она.
- Вы с Настасьей заигрались в ворожей, - вздохнул Сбыня. – Говорил же я тебе, ворожба сведет тебя с ума. Чтобы волхвую стать, учиться надобно в Свагоборе, а не бересты от Мора читать.
- Ты все о своем, Сбыня, толкуешь, а сердца своего, - Малуша приложила руку к груди, - не слушаешь.
- Милая моя, слушаю я свое сердце, и болит оно о тебе, родная! Может, сходим к врачевателю-волхву, он лекарства тебе посоветует?
- Пустое дело с тобой беседы вести, - сокрушалась Малуша. – Сердце матери не обманешь.
- Какой матери! – всплеснул руками Сбыня. – Сколько лет мы с тобой к волхвам обращались, но так и не вымолили у Богов детей! Вот от горя ты свой разум и теряешь…
- Не было такого, - проговорила Малуша строго.
- Да, да, конечно, - прошептал Сбыня. – Был потоп, о котором все забыли. В том потопе погиб наш сын. Только помнишь об этом ты, и твоя Настасья толкует о том, что Берес тоже затопило. Остальные все заворожены.
- Да, - согласилась Малуша и вытерла слезы. – Все заворожены.
- Отец Сварог! – воскликнул Сбыня. – Кем?
Малуша пожала плечами.
- Не знаю, - робко проговорила она.
- О Боги, - прошептал Сбыня и подошел к жене. Он опустился рядом с ней на стул и крепко обнял. Ему больно было видеть ее такой, сгорбленной и осунувшейся.
- Ты пойдешь со мной на собор видящих сны? – тихо прошептала Малуша, и Сбыня мягко отстранился.
- Теперь ты и к этим юродивым ходишь? – печально спросил он.
Малуша большими, безумными глазами смотрела на своего мужа:
- Они не юродивые. Они просто помнят то, что все забыли. Они, как и я, понимаешь? – прошептала она тихо. – С нами Боги говорят!
___
[1] Корочун – декабрь. Неделя корочуна – праздничная неделя, посвященная Морову Дню.
[2] Ристалище - Площадь для гимнастических, конных и других состязаний (устар). В Сваргорее так называли и открытые, обустроенные на манер амфитеатра, театры.
Глава 11. Водяной
Дом Василисы располагался на крайней к лесу улице. Большая, срубленная из мощных бревен изба с гульбищем, которую окружал невысокий забор с резной калиткой. Дом с крышей из теса накрывал охлупень[1], конец которого был вырублен в виде маленькой головы хорсгора, священного оленя. Открытые ставни и причелину украшал простой охотничий орнамент.
Веслав нерешительно замер у калитки: в окнах избы был виден теплый свет лучин. Василиса или ее отец дома. Царевич, конечно, обещал Василисе прийти на площадь, но обещал вчера. После разговора со своей мертвой сестрой Веслав не нашел в себе сил отправиться к охотнице. И только на утро следующего дня царевич решился поговорить с Василисой. Впереди – Долгая Ночь, подходящее время для ворожбы. Может, и согласится Василиса заворожить того водяного, которого, правда, Веслав пока не видел, хвала Отцу Небесному. Но как же сказать Василисе о том, что Веслав – не рыбак, а наследник престола? Царевич покачал головой: ох, как он хотел отправиться на свое озеро и замереть над прорубью! Но раз Боги вернули Ладу в Средний Мир, то…
Веслав нехотя толкнул калитку и поднялся на крыльцо. Постоял, чувствуя, как учащенно бьется сердце, и, наконец, постучал.
Дверь открыл Гоенег, отец Василисы. Высокий и поджарый охотник выглядел намного моложе своих лет. Он приветственно положил на сердце руку:
- Гой Еси, Веслав, - улыбнулся Гоенег.- Чем могу служить?
- С дочкой твоей поговорить хочу, коли позволишь, - царевич положил на сердце руку.
Гоенег хитро улыбнулся:
- Ох, Василисушка, - со смехом проговорил Гоенег, качая головой. – Проходи, Веслав, дома дочка моя. Гостем будешь.
Веслав вежливо поклонился, и они с Гоенегом прошли в дом.
- Ну, Василиса, - громогласно объявил Гоенег, открывая дверь из сеней в светлицу. – К тебе еще один жених пожаловал. Будешь принимать Веслава- рыбака, душа моя?
Веслав услышал девичий звонкий смех, снял верхнюю одежду и прошел в дом.
Светлица была просторная: вдоль стен располагались неподвижные лавки, над которыми на деревянных полках стояла утварь. На окнах – белые вышитые занавески. Большая беленая печь, подле которой стояли накрытые полотенцами скрыни. Красный угол с маленькой огневицей подле домашнего Великобожия. И в центре горницы - стол, накрытый белой скатертью. На столе дымились блины и свежий хлеб, стоял кувшин с молоком.
- Буду батюшка, буду принимать, но не женихаться! - улыбалась Василиса, сидя на подвижной скамье у стола напротив Витенега. Увидев друга, Веслав опешил, но быстро взял себя в руки и поприветствовал его. Витенег, нахмурившись, кивнул в ответ головой.
- Пока не отыграем священную на тура охоту, пока по лесам одна не похожу – замуж не пойду! – добавила Василиса уверенно и хитро посмотрела на Веслава.
- Вот, дело молвишь, - согласился с ней Гоенег и обернулся к Веславу. – Проходи, чего стоишь-то? Судись за стол, угощайся.
Веслав сел за стол рядом с Витенегом, Гоенег сел подле дочки.
- Угощайся, Веслав, - улыбалась Василиса и подвинула к царевичу блюдо с блинами. – Сама пекла!
Веслав послушно взял блин.
- Я по делу пришел, - некоторое время спустя проговорил царевич, разглядывая угощение, которое он так и не откусил. – Я даже не знаю, с чего начать рассказ свой.
Витенег внимательно посмотрел на царевича.
- Ты передумал? – спросил он тихо.
Веслав обернулся к другу:
- Ко мне вчера явилась мертвая сестра, - выдавил он, и Гоенег чуть не подавился блином. Веслав посмотрел на замершую Василису. – Лада сказала мне, что ты, Василиса, волхва.
- Так, молодой человек… - поднимаясь, пробасил Гоенег, но Василиса отца мягко остановила.
- Папа, я чувствую, что Веслав дело сказать хочет. Выслушать его надо.
Гоенег грозно посмотрел на царевича, но спорить с дочкой не стал.
- Я не сын рыбака, - говорил Веслав, не поднимая взгляда. – Вы знаете это, - царевич не выдержал и вернул угощение обратно. Веслав поднял взгляд и посмотрел во встревоженные глаза Василисы. Затем перевёл взгляд на хмурого Гоенега и на застывшего Витенега. – Десять лет назад к причалу Волыньки пришвартовался коч «Ярома», - царевич тянул с признанием, как мог. – Только мы не из Половодского княжества приплыли, - Веслав глубоко вздохнул. – «Ярома» плыл из Солнцеграда.
- Отец Сварог… - прошептал Гоенег. – Так что же вы молчали?
- Чтобы его спасти, - Витенег показал на Веслава. – от царских соглядатаев.
- От кого спасти? – удивилась Василиса. – Что ты сделал, Веслав?
- Отказался от престола, - тихо проговорил Веслав. Вот и все. Он сказал это. Теперь его сочтут за беглого сына узурпатора Драгомира, и…
- Как… - Гоенег пораженно смотрел на царевича. – Быть такого не может. Ведь Драгомир в ссылке, а трон…
- Драгослав убил моего отца, мать и сестру, - ответил Веслав, едва сдерживая слезы. – Змей этот его чуть и меня не убил. Он спас меня, - Веслав показал на Витенега. Тот покачал головой:
- Я только из воды тебя вытащил, - поправил Витенег царевича. – А спас тебя Яромир. Яромира спасла Яра, но это уже было потом, - сказал Витенег. Витенег не знал, почему Веслав решил рассказать о своей тайне, но охотника охватило странное, давящее чувство, которое Витенег объяснить не мог.
- Подождите, - запротестовал Гоенег. – Этого быть не может! Ведь Драгослав с миром брата в ссылку отправил, за Драгослава Боги поручились, дары Сваргорее преподнесли… а вы тут такое молвите… Как так-то?
- Давайте позовем Зайца, Яромира и Яру, - предложил Витенег. – Они тоже своими глазами видели, как Солнцеград разрушен был.
- Что-о? Вы, ребята, медовухи перебрали, - возмутился Гоенег.
- А я им верю, - мягко проговорила Василиса, и отец посмотрел на нее. – Обратись к своему Духу волхва отец. Разве не этому ты учил меня? Ты же сам мне говорил, что, с тех пор как капии Полоза возносить стали, о своей силе волхвовской молчать надобно.
- Вот и молчи, дочь, - сухо ответил Гоенег.
- С тех пор как капии Полоза за место Свароговых стоят, - Василиса посмотрела на Гоенега. - И давно мы к этому привыкли?
Гоенег растерянно пожал плечами: мол, царский указ - есть царский указ. Василиса сокрушенно покачала головой.
- Даже тебя, отец, они заворожили. И войско это золотое никогда мне не было по нраву. Василиса посмотрела на Веслава. - Я тебе верю, царевич. И помогу всем, чем смогу, - она положила руку на сердце.
- Дочь! – возмутился Гоенег. – Я не даю тебе на это слово!
Василиса мягко посмотрела на отца:
- А я впервые не прошу его, отец, - сказала она, и Гоенег ахнул. – Ведь если ты обратишься к своему Духу, ты поймешь, что я права. Ты поймешь, что слово дал мне отец-Сварог.
- Я позову Мухому, Яромира и Яру, - проговорил Витенег, поднимаясь. Он видел, что Гоенег не верит им, и боялся того, что отец Василисы, обидевшись на дочь, их тайну кому-нибудь расскажет. – Вернусь я быстро, Гоенег, - Витенег положил на сердце руку и покинул дом.
- Я вас послушаю, конечно, - обратился Гоенег к Веславу, когда Витенег ушел. – Но в твои байки мне верится с трудом.
- Я бы и сам себе не поверил, - признался Веслав. – Я бы и дальше об этом молчал, если бы ко мне не явилась Лада.
- Птицы не возвращают Души из Ирия, - покачал головой Гоенег.
- А как же мама, что являлась нам, отец? – спросила удивленно Василиса. Гоенег хотел было вновь пожурить свою дочь, но Василиса предупреждающе покачала головой. – О Богах мы знаем мало, отец. Но Боги не являют чудеса просто так, от скуки.
Гоенег устало покачал головой:
- Премудрая ты до жути, дочка, - Гоенег вздохнул, помолчал и обратился к Веславу. - А ты у нас, выходит, царем должен был стать, да?
Веслав сокрушенно покачал головой.
- Да, - признался царевич. – Должен был, но никогда не хотел. Даже когда Драгослав Бореем правил.
- А сейчас? – поинтересовалась Василиса.
- И сейчас не хочу, - признался Веслав. – Если бы не сестра, которая ко мне пришла, этого разговора не было бы.
Василиса нахмурилась. Она внимательно смотрела в глаза Веславу, долго смотрела, так, что царевичу не по себе стало.
- О чем она просила меня? – наконец, спросила Василиса.
- Дочь…
- Она просила снять путы с соглядатая Драгослава, с водяного, что в образе человека с купеческим караваном прибыл, - ответил Веслав. - В зеленой рубахе ходит, странный такой муж. Коли у тебя получится освободить водяного духа, тогда тот водяной к Индрику, царю зверей, за подлинной свободой отправится. Заодно и меня отведет. Ведь только Индрик сможет помочь мне обратиться к Богам, как это сделал мой дядя.
- Ты войной на дядю идти собрался? – удивился Гоенег.
- Нет. Я не хочу воевать. И править не хочу. Я надеюсь, что мирно все решится, и Боги скажут мне, как лучше поступить.
Василиса, улыбаясь, смотрела на Веслава. И царевичу теплее на сердце от ее улыбки стало.
- Хорошо, - улыбалась Василиса. – Сниму с водяного путы волхвовские.
- Дочка!
- Я помогу Веславу, отец, - уверенно сказала Василиса. – И с ним к Индрику пойду.
- Я не отпущу тебя!!! – Гоенег встал со скамьи и сердито посмотрел на дочь.
- Хорошо, отец,- Василиса покорно кивнула. – Ты можешь не отпускать меня, но я пойду. Так мне велели Боги.
- Василиса! Как ты смеешь против моего Слова идти? – возмущался Гоенег. – За этим… - охотник кивнул в сторону Веслава. - Самозванцем! Выдумал тут небылиц, а ты ему веришь. Василиса устало посмотрела на отца: