Когда накал стихии достиг своего апогея, вдалеке, среди волн, мелькнуло нечто. Нечто, что отозвалось в глубине души настоящим ужасом и страхом. Нечто такое, что смертным видеть нельзя. Витенег чувствовал пронзающий, ледяной, животный ужас, но, будто наперекор ему, продолжал вглядываться в пучину. Страж даже подумал, что быть прикованным к полу и мачте корабля в такую минуту очень хорошо и безопасно. Неужели его пленили для того, чтобы он выжил? Ведь, судя по тому, какой огонь охватил Идру, выживших в этом пожарище мало.
Мужчина всматривался в бурлящую воду, стараясь разглядеть хоть что-то сквозь облепившую лицо паутину мокрых волос. Сначала показался плавник. Морской хищник? Крупный. Даже очень. Показался еще плавник, острый, будто лезвие ножа и такой же блестящий. За ним – еще, и еще. Стая? Слишком ровно, друг за другом, плывут. Огромная волна на мгновение скрыла торчащие плавники. Когда же она спала, то обнажила вытянутый глянцевый камень, верх которого был украшен заостренными, чуть покачивающимися, плавниками-пластинами. Странный камень то исчезал, то появлялся вновь, двигаясь по направлению к Солнцеграду. Такое Витенег видел впервые.
Когда нечто почти достигло Идры, оно совсем ушло под воду. Разыгравшийся шторм мешал смотреть, но страж старался изо всех сил. Он видел, как тонут пришвартованные суда, ведомые на дно таинственной силой; видел, как словно щепки разлетаются деревянные постройки и пирсы. Сквозь шум стихии, казалось, слышал полные ужаса и боли крики людей. Витенег видел, как вздымался среди огней и волн тот самый, похожий на хребет, камень.… Нет, не камень. Теперь Витенег был уверен в том, что это нечто живое, и оно обладает ужасной силой.
Витенег видел огни на высоких стенах Солнцеграда: сварогины в спешке собирали силы. Витенег знал, что сейчас они бегут наверх, на башни, подгоняемые страхом и ужасом. Он слышал звон их кольчуг. Топот их ног. Их возбужденные крики. Он слышал скрип гигантских шестерней воротов, закрывающих Врата. Витенегу чудилось, будто он видит панику тех несчастных, которые пытались убежать с пылающей Идры, и перед чьим лицом закрылись Врата. Пленнику корабля казалось, будто он слышит их срывающиеся на хриплый визг истошные крики, слышит гулкое эхо Врат от бессмысленных ударов пытающихся спастись людей. Витенег будто воочию видел, как они умирали: в мучениях, горя заживо, или тоня в безудержной, пульсирующей воде…
Витенег видел, как бушующее море изогнуло спину, будто кошка, подхватило на своем стальном, уродливом гребне последние останки мертвого порта и швырнуло на каменную пристань, под взгляды Соколов – Рарогов.
Когда от Идры ничего не осталось, море затихло. Тишина сделалась неестественной, невыносимой: казалось, даже вода бьётся о корабль бесшумно. Ярко и сочно горели плывущие осколки только что благоухающего жизнью города. Морской воздух пах пожаром и горевшей плотью. По-прежнему светило солнце. И луны по-прежнему смотрели вниз.
Корабль стал заваливаться. Если бы не ворожба, Витенег свалился бы в море. Полными отчаянья глазами он видел, как небывалых размеров волна, в белых пульсирующих венах, пузырясь, покатила к городу. Волна была настолько высокой, что на какое-то время закрыла от взора Солнцеград. Земля будто перевернулась. Где-то в глубине сознания промелькнула мысль о том, что корабль тоже бережет сила ворожбы черноволосого волхва. Иначе как же еще судно держится на почти вертикальной стене воды? Нет, ворожба, скорее, старика. Мирин слишком красив для волхва. Силен слишком. Слишком царственен. Порой, странные мысли рождаются от страха. Чтобы не обдумывать весь творящийся вокруг ужас, мысль сосредотачивается на чем-то простом и незатейливом.
Из невольного забытья Витенега вывел резкий полет вниз: корабль падал в море, а волна катилась дальше, набирая свою мощь, чтобы обрушиться на неприступные стены столицы. Страж смотрел на это словно со стороны, подобно солнцу и лунам. Страх покинул его, уступив место сумасшедшему, бесстрастному интересу к представшим взору событиям.
Витенег видел себя, прикованного к мачте невозможным образом. Видел, как благополучно осел «Верилад» на воду, совершив невероятный прыжок. Видел невозможных размеров, выше Солнцеграда, волну. Все происходящее было невозможным, но он это видел.
Волна, собрав на своем пути то, что осталось от Идры, яростно обрушилась на Солнцеград, укрыв своим телом город. Истошный, нечеловеческий, леденящий душу рев пронзил пространство. Его клокочущие, перекатывающиеся звуки были настолько низки и утробны, что, вибрируя, отзывались в грудной клетке.
Когда вода водопадами, с грохотом унося за собой части городской стены и монументальных зданий, опала в море, на стене, держась мощными лапами, сидел он. Чешуйчатый, черный, блестящий, с бугрящимися мышцами. Три головы украшены костяными коронами. Хребет, составленный из острых глянцевых пластин, переходил в длинный, увенчанный колючими плавниками, хвост. Этот хвост двигался с удивительной для таких размеров скоростью, выбивая из воды фонтаны брызг. Между лапами и туловом натянуты жилистые перепонки, напоминающие крылья летучих мышей. Ящер подтянулся на верхних конечностях, от чего часть стены под ним рухнула, но трехглавый удержался. Он с невероятной проворностью запрыгнул на разваливающуюся под его весом стену.
Тут же последовали яркие вспышки – кто-то еще пытался стрелять огненными стрелами. Удивительно. Разъяренный зверь заревел и перебрался за стену, вызвав облако дыма и новые обрушения. Вспышки прекратились: стрелять, по-видимому, стало не кому. Некоторое время был виден конец его хвоста, виляющего за стеной, будто огромный поплавок. Затем слышался грохот рушащихся зданий и рев ящера. Из бреши в стене водопадом текла вода.
Витенег упал на колени. Его трясло. Мысли путались, отчаянно пытаясь ухватиться за то, что было не тронуто творящимся безумием. Витенег увидел свои руки. Он смотрел на них, как на свое спасение: на узоры ладоней, на их плавные линии, и казалось ему, будто видит их впервые. Вот тут узор похож на маленькую снежинку, а тут – словно блики воды на морском дне, здесь – сплел свою ловушку паук. Есть же люди, которые в паутине морщинок кожи видят пряжу Макоши. Было бы интересно с кем-нибудь из таких пообщаться: записано ли все произошедшее и на его судьбе?
- Не знаешь где спасение найти? – спросил женский голос.
Витенег нехотя оторвал взгляд от своих ладоней. Он боялся, что если перестанет на них смотреть, то и с ними обязательно что-нибудь случится.
Перед мужчиной, облокотившись на мокрый борт корабля, стояла дева неземной красоты. Длинные русые, с золотыми прядями, волосы, синие, как небо, глаза. Зеленый шелковый сарафан обнимал серебряный пояс. На груди лежал мощный серебряный ворот, украшенный пустыми лунницами. И ни одного оберега. Красавица улыбалась. У Витенега даже не было сил спросить кто она.
- Ты еще хочешь быть моим помором? – спросила дева сиплым голосом старика. Это слишком. Витенег вновь перевел взгляд на свои ладони и завыл. Страж закрыл руками лицо, чтобы она не видела его слез. Витенег слышал много легенд о волхвах, которые могут принимать образы зверей или других людей, но это были лишь детские сказки. В корчме не поверили даже рассказу о заговоренной воде, в которой он видел пожар. Знакомая, родная, привычная всем волхвовская ворожба была похожа, скорее, на внутреннюю силу, чем на сказочное колдовство.
- Вы даже забыли о настоящей волхвовской силе, - снова заговорила дева, но уже своим, мягким голосом, - забыли о Морском Царе, трехглавом Горыче. Мне было бы интересно посмотреть на то, как изумился бы твой предок, коли сейчас увидел бы тебя, сломленного одним лишь видом Ящера и подлинной ворожбой.
- Этого не может быть, – скулил Витенег, продолжая закрывать лицо руками, - это сон, сон, сон…
Женщина рассмеялась. Неужели они все так слабы духом?
- Как он? – услышал Витенег голос Мирина.
- Увиденное его сломало.
Витенег, не отрывая ладоней от лица, слышал, как двое покинули палубу. Когда шаги стихли, страж набрался смелости и открыл лицо. На ватных ногах поднялся.
Корабль плыл к разрушенному, окутанному дымом и смертью, Солнцеграду. Плыл без ветра, со спущенными парусами по гладкому, как зеркало, морю. Плыл в окружении других, невесть откуда взявшихся кораблей. Целую армаду вел за собой «Верилад». Все суда, словно на подбор, были сделаны из необычного, серебристого дерева, с тремя мачтами, чешуйчатыми огненными парусами, отблескивающими золотом в свете солнца. Когда, и, главное, откуда появилось это несметное войско?
Корабли окружили город, закрыв все возможные для побега пути. Но было ли кому бежать? Успели ли жители понять, что произошло? Выжил ли в бедствии хоть кто-то? За что прогневались Боги? Витенег чувствовал, как меркнет здравый ум.
Когда «Верилад» подошел к столице, Витенег заметил, что Врата остались целы. Стена, мощное и грозное укрепление, башни были разрушены. Рароги грудой камней лежали на покалеченной пристани, и их каменные глаза смотрели в небо. Но Краколист по-прежнему цвел. Его алмазы все так же сияли в сете ночного солнца. И подумалось Витенегу, что они будут сиять вечно. Придет новый век, новые Боги, но, как и звезды на небе, так и звезды на этих вратах будут светить живущим своим холодным светом. Есть в мире вещи, которые не зависят от бега времени и не подвластны судьбе. И это почему-то вселяет надежду.
___
[1] Кормчий /кормщик – специалист в навигации, выборе пути, лоцманской проводке, ветрах и течениях, глубинах, местных условиях — морской практике. Капитан отвечал за корабль в целом и руководил боем (он мог и не разбираться в судовождении), а кормщик за морскую практику.
[2] Помор – так в Сваргорее называли матросов судна
[3] Внук Стрибога – ветер
[4] Бушприт - горизонтальное или наклонное рангоутное дерево, выступающее вперед с носа корабля и служащее для выноса штагов и галсовых углов кливеров - наклонных мачт на носу судна.
[5] Сходня - нестационарная судовая лестница.
[6] Палуба полубака - надстройка над верхней палубой в носовой части корабля
[7] Грот-мачта - вторая мачта, считая от носа судна.
[8] Фок-мачта - первая мачта, считая от носа суда (располагается на полубаке)
Глава 4. Душа корабля
Было раннее весеннее утро. Волны лениво накатывались на каменный берег. Солоноватый запах моря, смешиваясь с сосновым ароматом, пьянил весенней свежестью и чистотой. Холодный утренний бриз доносил резкие крики чаек. Высокое безоблачное небо розовело на востоке, предвещая скорый восход.
Он сидел на берегу и смотрел на море. Он любил застывшее утреннее время с детства. Ему казалось, что в эти предрассветные часы, когда сон еще не совсем покинул тело, и мысли вязкие, как патока, из мира Богов приходят самые верные ответы. Став старше он думал, что верные решения приходят ранним вечером, когда голова, закаленная дневными думами и еще не отягощенная усталостью, становится ясной. Но сейчас…. Спустя много лет он сомневался, что верные решения вообще существуют.
Он размышлял, глядя на море не оттого, что искал ответа в утреннем часу, а оттого, что не мог уснуть. С тех пор, как он вернулся из тайги и услышал Слово, сон оставил его. Вместе со сном покинула его и воля. Он чувствовал, как дух слабеет под натиском волхвовской ворожбы, как мысли путаются, подобно мошкам в паутине. Собственные помыслы стали неясны и темны. Его мучили странные видения, в которых он – и не он вовсе, а древний, сильный волхв. Видения сливались с жизнью, приходили во снах, путали. От этого становилось страшно.
Драгослав смотрел, как поднимается солнце. На востоке из-за моря показался его краешек, медный, с красным кантом, и погасли последние звезды. По воде побежала искрящаяся дорожка. Небо засияло алым у самого горизонта, и этот свет, превращаясь в золото, к самой вершине небосвода делался фиолетово-голубым. Князь смотрел, как Хорс, круглея, все больше выглядывает из-за моря, наполняя мир своим благодатным светом.
- Ты не спишь совсем, - то ли вопросительно, то ли утвердительно прошептали за спиной. Она теперь тоже смотрела на восход, и Драгославу это не нравилось. Ее присутствие разрушало священность весеннего утра. По шуршанию песка Драгослав понял, что она расположилась рядом. Агния наверняка чувствовала его настроение, но не обращала на него внимания.
- Ты обращалась к Полозу три дня назад, - не оборачиваясь, с трудом проговорил Драгослав. Ожидание неизбежного становилось все невыносимее. – Думается мне, что твое Слово лишь меня заворожило.
Она звонко засмеялась.
- Такая ворожба скоро не делается.
Долго молчал Драгослав и, наконец, проговорил:
- Я не задумывался о том, что все это может стать явью. И меня эта явь пугает.
- А меня – печалит. Это твое желание было единственно возможной для меня дорогой обратно в Свет, – в голосе Агнии послышалась такая искренняя грусть, что Драгослав посмотрел на нее. Ящерица была печальна и смотрела куда-то вдаль. Агния так и не сказала, за что и почему несет тяжелое наказание.
За три дня князь более-менее привык к странному обществу ящерицы-волхвы. В первый же вечер Агния взяла князя в ученики и передала Слово для волхвования Огня. На удивление у Драгослава получилось развести костер без помощи огнива. Затем Агния обратилась к лесу, и молодая зайчиха сама вышла к ним. Только нельзя волхвовать больше, чем тебе надобно, сказала ящерица Драгославу, когда он принялся за ужин.
На второй день Агния познакомила его с мавками. Зеленые, будто сотканные из хвои, с желтыми глазами, сущности, обратившись по воле ее Слова в волколаков, понесли князя и волхву, сидящую у него на плече, через непроходимый лес. Волхва говорила, что людям мавки являются в образе прекрасных дев и сбивают с пути.
Скорость лесного полета была головокружительной. Едва касаясь земли еловыми лапами, новообращенные волки бесшумно несли своих всадников. К вечеру они вернулись к берегу, и мавки тут же приняли свой обычный диковатый вид неясной кучи веток.
На третий день Драгослав почувствовал себя немного спокойнее. Сон к нему еще не вернулся, но чудеса уже казались не такими страшными, а томительное ожидание становилось легче во время рассказов волхвы о силе Бога-мудреца Велеса.
Агния многое поведала князю: о могуществе пращуров, о том, какие были волхвы Эры Долгой Весны, какая сила сохранилась у них в начале эры Перуна, и о том, что, скорее всего, многое забыли сварогины сейчас. Но, когда Драгослав спросил волхву об ее пленении, Агния замолчала и более в тот день не говорила.
Сейчас она вместе с ним встречала утро, но была неестественно печальна.
- Я слышу твой корабль. Он скоро будет, - тихо проговорила ящерица.
Корабль появился на горизонте, когда солнце полностью встало. По небу гуляли пушистые облака. Дул прохладный, весенний ветер.
Парусник подходил величественный, трехмачтовый, с раздувающимися парусами. Но чем ближе подплывало судно, тем отчетливее проявлялась его истинная природа. Белые паруса, издали казавшиеся вполне обычными, по мере приближения все более походили на дым. Они, будто призраки, волновались на ветру, струились вдоль мачт и по такелажу, то набирая силу, то растворяясь в воздухе. Само судно было из черного, почти полностью истлевшего дерева, облепленное вековыми наростами; с реев свисали длинные водоросли. Драгославу стало нехорошо. Теперь волки-мавки виделись ему не такими уж страшными созданиями.
Корабль встал на якорь в саженях ста от берега, и дымчатые паруса исчезли. Ветер тут же принес прогоркло-соленый запах морской тины. Драгослав видел, как с корабля спускают шлюпку. Вернее, шлюпка спускалась сама. Поморов на судне не было.
- Вот и корабль, - игриво сказала Агния, и Драгослав вздрогнул.
- Мертвый корабль? – с ужасом переспросил князь.
- Не совсем, - ответила ящерица. - Те, кто попал в царство Мора или Ирий, уже не возвращаются.
К берегу причалила пустая лодка. Агния сказала, чтобы Драгослав не боялся и смело садился в лодку. Драгослав, не без страха, но послушался. Аккуратно посадил ящерицу себе на плечо и сел в дряхлую посудину. Агния тут же сбежала на борт лодчонки, и та приняла вид только что выструганной лодки. Золотистое дерево чуть блестело на солнце. Борта украшал морской орнамент.