Антонина оценила мизансцену, внимательным быстрым взглядом окинула мой жалостливо жмущийся к ноге хвост и закушенную губу и посторонилась.
— Проходите и рассказывайте, что случилось.
Оказавшись в коридоре, я рефлекторно наклонилась, чтобы расстегнуть сапоги, да так и застыла. Самое основание хвоста кольнуло острой болью. Я сделала шумный резкий вдох.
— Что такое? — обеспокоенно спросила Тоня.
— Она упала. Не особенно удачно, — ответил Ар вместо меня.
— Давай, разгибайся потихоньку, — велела сестра, а сама стала снимать с меня сапоги.
Владимир, не дожидаясь приглашения, тоже стал разуваться. Совушка, услышав возню, посмотрела на молодого человека, вопросительно выгнув бровь.
— Мы подождем. Вдруг вы все-таки решите ехать в стационар.
Совушка ахнула:
— Какой еще стационар?
— Тонь, я тебе сейчас все объясню, — ответила я.
Троюродная кивнула и продолжила помогать мне с сапогами.
— Ар, Володя, вы проходите в кухню. А мы сейчас подойдем, — велела она.
В моей комнате мне было приказано раздеться и показать, где болит. Никакие отговорки типа 'я только от врача, меня уже смотрели!' не помогали. Антонина вертела меня, вертелась сама, щупала, давила, слушала мои ойканья и в итоге определилась с вердиктом:
— Не перелом. Сильный ушиб. Нужно отлежаться с недельку.
— Я же тебе те же самые слова Леонида Лаврентьевича передала! — вздохнула я.
Тоня скептически хмыкнула.
— Я должна была сама убедиться.
Я улыбнулась и снова тяжело вздохнула.
— Как быть с универом? Это же целая неделя пропусков.
— Позвонишь куратору, объяснишь ситуацию. Задокументированные рекомендации специалиста с печатью у тебя есть, а если вдруг чего — справку я тебе сама напишу, ну, или снова к Леониду Лаврентьевичу съездим, — очертила план действий совушка. — Идем спасителей твоих чаем поить.
Увидев нас в дверях, Ар первым делом поинтересовался:
— Все нормально?
— Ничего непоправимого. Справимся, — улыбнулась совушка.
— А ты голову смотрела?
С гортанным клекотом Тоня повернулась ко мне и поинтересовалась:
— Ты еще и головой ударилась?
— Э-э-э… да, — подтвердила я, вспоминая, что, действительно, инцидент имел место быть.
— А почему в листе назначений об этом не слова?!
В голосе сестры плескалось возмущение.
— Я забыла. Она не болела. А п… хвост болел. Вот я и не сказала, — ответила я.
Отбуксировав меня к полке, на которую цеплялась лампа-прищепка, Тоня заставила меня повернуться, после чего, осветив макушку, стала аккуратно разбирать пряди, осматривая голову. Я в это время наблюдала за происходящим в зеркало, висевшее на стене как раз передо мной. Добравшись до нужного места, троюродная замерла, а потом резко поинтересовалась:
— Как тебя вообще угораздило упасть, чудо мое?!
— Мы с Аром поехали на набережную на байке, там сегодня море парило… — начала я, но совушка не дала мне продолжить.
— Давай скажи, что сверзилась с мотоцикла. Ну, ё-моё! Тома, ты ведь взрослая девушка! Не понимаешь, что по гололеду на байке кататься опасно? А если бы вы разбились? Как бы я потом смотрела в глаза твоей матери?!
— Вообще-то… — попытался встрять Ар, но Антонину было не так просто остановить.
— А ты вообще молчи! — отбрила она, даже не поворачиваясь к парню. — Ты, вообще-то, из вас двоих старше и умнее, вроде как. А в итоге забрал целую девушку, а вернул покалеченную!
— Антонина, угомонись, — тихо, но очень веско произнес Владимир.
Разделявшая пряди по плечам сестра окаменела, а потом я в зеркало увидела, как она медленно поворачивает голову на сто восемьдесят градусов. И в глазах у раздраженной совушки горели предвестники беды. Хвост сам по себе обвил ногу, а уши прижались к голове. Что-то будет.
— Тонь. Все не так было. Я сама упала. Оступилась. Поскользнулась. Тонь! — зачастила я, прежде чем взбесившаяся от командирского тона чужого мужика на ее честно снимаемых квадратных метрах Антонина не сказанула ничего такого, за что потом ей самой было бы весьма неловко.
Филин выдержал совушкин взгляд с покерным лицом, на котором не дрогнула ни единая жилка. Силен. Но чувство самосохранения отсутствует напрочь. Не сказав ни слова, Тоня так же медленно повернулась обратно.
— Мне нужны перекись и вата. Ящик рядом с холодильником, — уже гораздо спокойнее произнесла троюродная и обратилась ко мне:
— Голову ты разбила, поздравляю. У тебя тут шишка размером с желудь и рана. Рана небольшая. Сейчас обработаю.
Тем временем я наблюдала, как Ар дернулся, чтобы встать, но Володя поднялся первым, открыл шкаф, достал оттуда все требуемое, аккуратно прикрыл и подошел к нам. Все с тем же нечитаемым выражением лица он передал бутылочку и пакет с ватой Тоне. Она, не глядя, забрала и снова повернулась ко мне, обронив короткое 'благодарю'.
Филин вернулся на свое место, а я почувствовала холод и дискомфорт на самом болезненном участке головы.
— Ай-ай-ай, — быстро выпалила я, вытягиваясь в струнку.
— Не скули! — строго наказала совушка и продолжила обрабатывать рану. — Голова не кружится? Не тошнит? Носовых кровотечений не было? Потери сознания?
На все вопросы я отвечала честно, коротко и отрицательно.
Когда процедура была закончена, а окончательное решение не ехать в стационар принято, ребята, отказавшись от чая, засобирались. Тоня уговаривать не стала. Мне тоже было не до упрашиваний. Да и повода чаевничать особого не было. Поинтересовавшись, точно ли больше не нужна помощь и наказав обращаться, если вдруг, ребята, выслушав мои благодарности, стали выходить.
Тоня отправила меня в комнату, а сама вышла вслед за змеем и филином. Я, конечно, никуда не пошла и выглянула в щелку. Подглядывать нехорошо, особенно если неумело. Поэтому я постаралась, чтобы меня не было видно по ту сторону двери.
— Ар, Володь, — окликнула Тоня ребят, уже спускающихся по лестнице. Дуалы обернулись с одинаково вопросительным выражением на лицах.
— Спасибо.
Я знала, что обуянной чувствами сестре это слово далось тем тяжелей, что в нем было больше извинения, чем благодарности.
Змей улыбнулся и кивнул. Владимир, пристально глядя на Тоню, ответил: 'Обращайся'. И это 'обращайся' было таким… надежным, что ли. Сразу стало понятно: в случае обращения помощь будет оказана незамедлительно и по самому высокому разряду. Совушка кивнула и повернулась к двери, а ребята продолжили спуск. Я отошла вглубь коридора и дождалась, когда троюродная зайдет в квартиру и закроет дверь.
— Тоня, да ты покраснела! — обескуражено констатировала я бледный, но все же румянец на щеках сестры.
Совушка в первые секунды растерялась, а потом напустилась на меня коршуном:
— Тамар-р-ра, ты почему еще не недвижимость?!
— Уже недвижимость, — заверила я сердитую сестру и скоренько потопала в свою комнату, сильно подозревая, что по попе не схлопотала только потому, что уже схлопотала.
Тоня строго проконтролировала процесс укладывания лисички в кровать и перед тем, как уйти в свою комнату, присела на край постели и тяжело вздохнула.
— Вечно ты, Тома, находишь приключения на п… хвост.
— Зато я такую красотищу видела. Что как-то и не жалко, — улыбнулась я и вдруг вспомнила:
— Ой! Так у меня же фотография есть! Я для тебя специально сделала.
Совушка снимок оценила: долго смотрела, а потом произнесла, возвращая смартфон:
— Очень красиво. Успела снять до падения?
— Вот аккурат, — хихикнула я. — Смотрела, как вышел снимок, и промахнулась мимо ступеньки.
— Ох, Тома-Тома, неугомонный ты хвост, — со смешком покачала головой сестра, но я тем самым хвостом чуяла, что на языке у нее вертелось совсем другое слово.
***
Игорь сел на диван и включил ноутбук. Первыми звуками, разбудившими динамик, были, как всегда, сообщения из сети. Даже нескольких. Они требовали внимания на разные голоса, но первым делом всегда открывалась и проверялась на наличие деловых писем почта. Отец с матерью вышли проводить гостя. Сегодняшние посиделки были такими же продолжительными, как и всегда, когда 'на чай' заглядывал Ярослав Третьяк.
Старший лис всецело разделял взгляды приезжего рыся, а точка зрения Ростислава Алексеевича была безапелляционно-общесемейной для всех Красноярцевых. Мать, Галина Рудольфовна, беспрекословно разделяющая и поддерживающая взгляды отца, иногда сожалела, что они с Третьяками не одного вида, ведь у Ярослава Борисовича так кстати имелась старшая дочь. Умница, красавица, спортсменка и абсолютная приверженка отцовской позиции. Не ребенок, а чудо сплошное. Игорь всегда прятал кривую улыбку, когда речь заходила о Милочке свет Ярославне. Восемнадцатилетняя девица, красившая волосы в темно-бордовый цвет и снимавшая пирсинг только для ежегодных фотографий на отцовский день рождения, в его понимании, была несколько альтернативным подвидом чудо-ребенка.
Правда, в последнее время образ 'Милочки' несколько померк. А все потому, что в общине, наконец, появилась лисичка подходящего возраста и с подходящей семьей. Мать лисички, успешная бизнес-леди Маргарита Исаева, активно использующая свое положение в интересах общины, частенько пропадала в командировках. Отца в семействе не было. Не так чтобы хорошо, но ничего критичного.
Так что теперь место 'Милочки' в обсуждениях заняла 'Томочка', мало чем уступавшая первой, кроме родства с Третьяком. Но и на солнце бывают пятна, верно?
Ростислав Алексеевич зашел в гостиную и посмотрел на сына. Он возлагал большие надежды на единственного ребенка. Да что и говорить, двадцатитрехлетний молодой человек, сидящий перед ним, почти во всем их оправдывал, кроме одного. Нет, старший Красноярцев и сам понимал, что в двадцать три со свадьбой можно и не торопиться, но невестой озаботиться как раз время. Игорь же как вертел хвостом перед девицами, так и вертит. А что такое жена? Жена — это то же, что и подкладка пиджака: выберешь неподходящую, полжизни будет доставлять неудобства, не расстегнуться, чтоб не показать, и из рукава вылезти норовит — фиг заправишь, чтоб видно не было. Решаемо, но неприятно, да и общее впечатление подпортится. Так что, когда предоставляется возможность, быка нужно брать за рога, и Иван Терентьевич, подрабатывающий сторожем в доме общины и с гордостью носящий охран в форме бычьей головы, к этой метафоре не имел никакого отношения.
— Как дела в приюте? — поинтересовался Ростислав Алексеевич, усаживаясь в кресло напротив сына.
— Нормально, — ответил Игорь, не отрываясь от монитора. — Только мне все эти проколы с уборкой дерьма не особенно доставляют.
Старший лис хмыкнул.
— Придет время, и ты поймешь, что это самый безобидный вид дерьма, Игорь.
Сын поморщился. Он рос в исконно политически-активной семье. Отец настоял на экономическом образовании с углубленным курсом политологии и факультативными занятиями юриспруденцией. Сам не знавший, к чему его больше тянет, Игорь не возмущался и сейчас, окончив университет, понимал, что база ему дана хорошая и перед ним теперь огромное количество перспектив.
— Как-то меня это не радует. Я бы хотел вернуться к работе в твоем фонде.
— И как тогда ты будешь пересекаться с Тамарой? — вскинул бровь Красноярцев-старший.
Тамара. Томочка. Н-да. Именно из-за нее он и предложил свою помощь приюту. Отец, узнав, что лисичка имеет подходящий опыт работы в приютах для животных, обеспечил им общий плацдарм, с которого Игорь должен был начать завоевательные действия. Сам лис не возражал. Нет, ему не особенно импонировала излишняя инициативность родителей, но Тома ему нравилась. Не до звезд в голове, но было в ней что-то, что не отпускало. Да и фигурка у лисички была годная.
— В общине? — иронично предложил Игорь.
— В которой она бывает через раз? — Ростислав Алексеевич насмешливо приподнял бровь.
Отец был прав. Лис это понимал, но работа с животными ему не нравилась, да и вышла она ему солидно: за ремонт яблочного гаджета пришлось отдать треть стоимости самого смартфона.
— Кстати, я смотрю, ты не особенно цепляешься за отличные возможности, Игорь.
— Ты о чем? — лис насторожился, лисий хвост, до этого размеренно раскачивающийся, замер в ожидании неприятностей.
— Пока ты страдаешь на тему экскрементов, твою лисичку змей на байке катает.
Игорь дернул верхней губой в желании обнажить зубы. Это еще что за новости? Без ложной скромности, исходя хоть бы и из голого расчета, Игорь точно мог сказать, что в плане перспективности среди парней ему нет равных в общине. Кто бы еще это объяснил девчонке, у которой от езды на байке наверняка в ушах ветер свистит.
— Так что старайся, сын, старайся. Сейчас ты закладываешь фундамент своей будущей жизни. Я надеюсь, ты приложишь все усилия, чтобы он был надежным и безупречным.
Игорь ничего не ответил. Что тут ответишь, когда родитель раздражающе прав и произносит коронную фразу? Но мы еще посмотрим, как карта ляжет. Еще посмотрим.
Глава четвертая, в которой Лисичка гуляет сама по себе, но недолго
Я наконец-то выбралась из дома! Неделя лёжки тянулась резиной: медленно и не особо охотно. Глубоко припрятанная бунтарская искорка характера отвоевала мне право уединяться с белым другом, а не судном, пусть для этого и нужно было несколько раз в сутки вставать. Тоня протестовать не стала, заявив, что я уже совершеннолетняя и могу сама принимать решения, которые ведут к замедлению выздоровления, и кто она такая, чтобы причинять ребенку такую тяжелую психологическую травму.
Пилюлей, подсластившей мне горизонтальное соитие с учебниками — Олежек регулярно скидывал мне задания в сети и даже фотки конспектов — стали сообщения и звонки Ара. Змей оказался тем еще балаболом и мог висеть в активном статусе весь день, поддерживая диалог всего лишь с небольшой задержкой. Болтать с ним оказалось интересно. День на пятый на волне заводного ехидства, сменившей волну уныния и хвостожаления, переименовала его в телефонной книге в Птицу Говоруна. А что? Это, между прочим, комплимент. Пару раз и Игорь отметился, спрашивая, как я себя чувствую, но с ним переписываться часами не хотелось.
Радости моей не было предела, когда неделя завершилась. О боли под хвостом уже ничего не напоминало, и хотелось бежать, идти, да хоть ползти куда-нибудь, чтобы просто двигаться. Белочка, справлявшаяся о мое здоровье, узнав, что 'постельный лежим' окончен, заявила, что ждет меня не раньше, чем еще через семь дней. Потому что согбенная старушка ей не в помощь, а согбенная подружка еще и отвлекать будет. Распихав остохорошевшие конспекты и учебники, я решила, что хватит с меня пустых четырех стен — Тоня ушла на сутки, так что в квартире были только я и эхо.
Решив, что раз уж бунтарство снова проснулось, нужно этим делом воспользоваться и совершить неистовый рывок в кинотеатр на какую-нибудь двухчасовую ленту, чтобы для разнообразия отсидеть себе подхвостье, а не отлежать.
Морозы уступили место робкому плюсу, который не особенно грел, но снег и лед растопил и радовал призывно плещущимися лужами. Картина оказалась ни плохой, ни хорошей: никакой. Когда я вышла из кинотеатра, на улице уже была ночь. Природа стоически игнорировала всяческие человеческие штуковины типа часов, поэтому в семь часов уже вполне осваивалась та, что 'темна и полна ужасов'. Темноту, правда, разгонял свет фонарей.
До дома было около получаса пешего хода. Я так соскучилась по вечернему городу и движению, что решила пройтись. Старательно и аккуратно обходя лужи. Рассматривать витрины и улыбаться — чем не лучшее занятие для воскресного вечера? Здорово-то как!
Не помню, в какой по счету я заметила за собой силуэт невысокого парня в капюшоне. И все бы ничего, но через две витрины он снова отразился позади моего. А потом через одну. И снова через две.
Становилось немного нервно. Хвост дернулся, разделяя мои эмоции. Я шла не торопясь, поэтому народ, в основном, меня обгонял. А этот субъект стабильно держался на примерно одном расстоянии. Кто там говорил про ужасы? Типун на язык этой дурище. В очередной зеркальной поверхности показался уже знакомый силуэт в черной куртке с капюшоном. Руки субъект держал в карманах и двигался рывками, будто сомнамбула. Неужели наркоман? Вот свезло, так свезло.