Помощник дал знак — на выход.
Изабелла вышла на подиум. Именно та кошачья походка, какая и должна быть, именно та осанка, какой от нее добивались менеджеры. Все по высшему разряду — проход к краю подиума, остановка, небрежно упереть руки в бока, обязательные фотовспышки — и в этот момент она внезапно поняла.
Это то, о чем я мечтала.
Глаза адаптировались к яркому свету. Там, в конце зала, на проекционном экране светилась картина зеленого луга. Лето — под стать коллекции. Рядом с экраном — серебристый яйцевидный кемпер, добросовестно создающий иллюзию трехмерности. Смотрите, вот весенний луг, а на лугу — домик на колесиках.
Публика... контуры человеческих фигур, толпящихся у стойки с суши, у столиков с дармовыми бокалами рислинга и стопочками водки «Абсолют». Кое-кто рассеянно поглядывал на подбоченившуюся модель и тут же отводил взгляд.
Это то, о чем я мечтала?
Ритм внезапно замедлился, будто кто-то придержал пальцем виниловую пластинку, а потом и вовсе слился в тяжелый, болезненно отзывающийся в лобных пазухах гул. У нее помутилось в глазах, но мысль работала с четкостью часового механизма.
Я — предмет. Более или менее полезный предмет с одной-единственной функцией. Предмет, предназначенный для продажи других предметов.
Время замедлилось настолько, что Изабелла осознала — еще немного, и остановится. В глаза ударила очередная фотовспышка, нестерпимо защекотало в носу, во рту появился легко узнаваемый вкус крови. Она зажмурилась, с промелькнувшим удивлением заметила, что даже веки ее движутся в ультрарапиде, и погрузилась в темноту.
Когда она вновь открыла глаза, взгляд ее упал на экран. На зеленом лугу стояло странное существо, совершенно белое и неестественно тонкое. Оно двигалось к ней — странно... не шагало, а именно двигалось. Помахало рукой. Помахало, как обычно машут... во всем зале только его движения были естественны и непринужденны — все остальное застыло, как в игре «замри».
Иди сюда. Твое место здесь.
Это существо хотело, чтобы она к нему пришла. Не ее 90-60-90, не ее зовущий взгляд и великолепно очерченные губы. Не предмет, а она сама — Изабелла. Она засомневалась. Это приглашение из неведомых экзистенциальных глубин сразу рождало вопрос: А кто я?
Еще одна вспышка. Музыка словно дернулась и возобновилась в обычном ритме. Она вновь услышала гул толпы, а летний луг на экране оказался тем, чем он и был, — продуктом фотошопа, с ненатурально яркими, чуть ли не фосфоресцирующими цветами. Изабелла сделала заученный изящный полуоборот и пошла по подиуму, не обращая внимания на вялые аплодисменты.
В полумраке кулис помреж показал указательным пальцем на свои губы. Она провела рукой по лицу — рука в крови. Остаток показа пришлось провести с затычками для ушей в ноздрях. Слава богу, нашлись затычки телесного цвета.
Когда публика разошлась, Изабелла долго всматривалась в изображение на экране, но ничего особенного не увидела. Луг как луг. Потом проектор погас, экран свернули и унесли. А серебристый домик на колесах... она даже не заметила, как он исчез.
Шанс упущен.
Много раз потом она вспоминала этот вечер. Что-то ей предложили, что-то...
Твое место здесь.
...и это что-то было по сути своей совсем другой жизнью. Не жизнью предмета для показа, которую она считала своей. Когда ей стало известно, что рекламщики решили выбрать этническую линию — эскимосы и все такое, — для нее это стало еще одним подтверждением, что она сделала страшную ошибку, не вняв призыву. Впала в депрессию, ей выписали Ксанор. Очень скоро она позвонила Петеру и предложила приехать к нему в Италию.
Да, тогда она была не готова. А теперь готова. Десять лет Изабелла ждала и надеялась вновь увидеть это белое существо — и вот пожалуйста: ей предоставлен еще один шанс. Никто не скажет, что она не пыталась жить нормальной жизнью — вышла замуж, родила ребенка. Всеми силами старалась придать существованию смысл.
Не помогло.
И вот теперь она сидит рядом с Кариной и шарит глазами по пустому горизонту.
Твое место здесь.
Она готова сделать все что угодно, все, что от нее потребуют. Все, чтобы освободиться от жизни, но при этом продолжать жить.
***
Как-то раз Леннарт и Улоф уже сталкивались с подобным — внезапно спятил их сосед, Хольгер Баклунд. Схватил оба своих крупнокалиберных карабина для лосиной охоты, двинулся к коровнику Улофа и начал пальбу. Успел расстрелять пять отличных молочных коров, прежде чем Леннарту и Улофу удалось его уговорить — ласково и осторожно. В конце концов Хольгер, дико озираясь, бросил свои винтовки и зарыдал.
Так что кое-какой опыт у них был.
Они двинулись к кемперу Дональда. Медленно и но мере актерских способностей — расслабленно, будто собрались нанести визит вежливости. Дружеский визит — какая тут может быть спешка? Чем-то похоже на ту старую историю с Хольгером.
Похоже, да не совсем.
Как и тогда, они хотели бы взяться за руки, черпая друг у друга силу и решимость. Но кто знает, как среагирует такой человек, как Дональд, увидев взявшихся за ручки, как в детском садике, взрослых мужиков? Так что шли они порознь — Леннарт и Улоф. И тому и другому было очень страшно.
Не дойдя метров пяти до входа, они обнаружили, что боковое окно открыто, а у окна сидит Дональд и пристально на них смотрит.
— Привет, Дональд! — Леннарт показал на маленький холодильник рядом с кемпером. — Хотели только узнать — пиво у тебя осталось?
— Даже и поговорить не успели, — добавил Улоф.
Они остановились у входа. Леннарт сунул руки в карманы.
— Что скажешь? Поговорим маленько?
Получилось довольно непринужденно.
Улоф восхитился мужеством Леннарта — тот даже пальцем не пошевелил, когда из окошка показалось дуло винтовки. Сам он инстинктивно съежился, постарался уменьшить размеры мишени.
— Хрен вам, а не пиво! — крикнул Дональд. — Хрен вам, а не мои доски! И отвяжитесь от меня!
Леннарт не успел и слова вымолвить, как грохнул выстрел. В нескольких сантиметрах от ноги Леннарта выстрелил маленький фонтанчик земли.
Леннарт метнулся вправо. Таща за руку Улофа — за угол палатки, где Дональд их не мог видеть.
— Держитесь от меня подальше! — заревел Дональд. Одновременно с ревом они услышали щелчок затвора — перезарядил винтовку. — Исчезните! Сгиньте, чтоб я вас не видел!
Фермеры повернулись и побежали к своему кемперу, где их дожидались Петер и Стефан. Майвор отвели в вагончик Стефана — она никак не могла успокоиться.
Вчетвером они уселись за столик, пригнувшись, — одно из окон открывалось в сторону Дональда.
— Не... скажешь, чтобы... так уж удачно, — задыхаясь после бега, произнес Леннарт.
— Надо оставить его в покое, — предложил Стефан. — Пусть придет в себя.
— Папа, я боюсь, — на пороге появилась Молли.
Петер одним прыжком подскочил к двери и схватил Молли на руки. В ту же секунду послышался еще один выстрел. Куски разбитого плексигласа просвистели через весь кемпер.
Холодильник пробит.
Все встали на корточки. Петер лег на пол за кухонным шкафом, подмяв под себя Молли.
Напряженная тишина ожидания. Десять секунд, полминуты, минута... еще один выстрел. Молли вырвалась из объятий отца и залезла под столик, где тут же нашла занятие: начала связывать шнурки ботинок Леннарта и Улофа.
— Остается одно, — сказал Петер, — псих собирается нас укокошить. Надо как-то его убрать. Мы не можем жить под обстрелом.
***
К большому облегчению Карины, с тех пор как они покинули лагерь, Изабелла не произнесла ни слова. Молча сидела и вглядывалась в однообразное и бесконечное зеленое поле. Однообразие и бесконечность. Очевидное противоречие здравому смыслу должно было бы внушать ужас, но Карина страха не чувствовала.
Первый километр она была очень внимательна, пыталась найти хотя бы следы людских поселений. Время от времени поглядывала на дисплей навигатора — убедиться, что едет по дорогам, по которым можно вернуться назад, хотя их и не существует в действительности.
Потом что-то изменилось. Она перестала искать. Оказывается, вполне достаточно смотреть на пустое пространство. Пространство, одновременно волнующее и успокаивающее своей неизменной до совершенства пустотой. Медленно, но неуклонно мозг освобождается от необходимости думать, и ей приходится сделать усилие, чтобы вспомнить, почему, собственно, это так важно — найти дома, людей... хотя бы следы людей.
Оказывается, все, что ей необходимо, — движение. Равномерное движение в пустоте.
И когда экран навигатора внезапно залило синим, когда исчезла карта и осталась только стрелка маркера в пустом голубом пространстве, она не испугалась. Так и должно быть. Все правильно. Синяя, синяя любовь14, — смутно подумала она и отвела глаза от дисплея. Ей стало хорошо до дрожи, до восторга. Даже волосы на руках с приятной щекоткой встали дыбом. Она парила в пустоте. Никогда в жизни Карина не чувствовала такой сладкой, такой засасывающей легкости.
Из нирваны ее вывел голос Изабеллы:
— Хайль Гитлер.
Точно вылили ушат ледяной воды на голову. Она вздрогнула и посмотрела на Изабеллу: та уставилась на ее плечо.
— Вы что... ты что, спятила?
Изабелла показала глазами на татуировку.
— Хайль Гитлер.
— Это символы бесконечности.
— Охренечности. Это две восьмерки. Н и Н. Heil Hitler... — Изабелле пришла в голову мысль, и она засмеялась. —А твой муж и вправду думает, что сует член в бесконечность? Сначала в одну, потом в другую? Может, стоит ему рассказать?
Карина сжала баранку так, что побелели костяшки пальцев, и посмотрела на горизонт.
Догадалась, сучка. Две восьмерки — и вправду две восьмых буквы в алфавите. Н и Н. Heil Hitler. Она не стала сводить татуировку. Оставила как напоминание о жизни, к которой ей ни за что не хотелось бы вернуться.
Карина нажала на тормоз, отпустила баранку и вышла из машины. Сделала пару шагов и услышала какую-то возню за спиной. Изабелла передвинулась на водительское сиденье. Очевидно, все же умеет водить машину, когда припрет. Почему бы не попробовать?
Карина усмехнулась и пощупала брюки — кодовый ключ в кармане, далеко не уедет.
Звук скольжения ткани по коже, мягкие шаги по траве.
Рука на плече.
— Слушай, ты... дай сюда...
То, что последовало за этим, — как ни странно, прямое следствие пережитого Кариной волшебного, почти оргастического счастья. Магнитно-ядерный скан чувственной сферы ее мозга наверняка показал бы параллельные, не связанные друг с другом очаги. Не связанные, но в равной степени гиперактивные. Очаг умиротворения — и очаг гнева и страха. Ясная, предельно ясная картина.
И с той же ясностью она сжала кулак и резко повернулась, словно электрический ток прошел по задействованным мышечным волокнам, и резким движением снизу, от бедра, ударила Изабеллу в подбородок.
Изабелла качнулась назад, наткнулась спиной на дверцу машины и осела на траву с открытым ртом и вытаращенными глазами. Помотала головой, точно стряхивая наваждение. Наверное, никак не могла поверить в случившееся.
Карина шагнула к ней и ухватила за ворот футболки — поднять и врезать еще пару раз. Она не впервые дралась, такое бывало и раньше, только очень давно. Всегда одно и то же — не сомневаться и не медлить, пока противник не повержен.
Но ударить она не успела. Послышался треск. Ворот порвался, и Изабелла вновь осела на траву. Карина не успела, а Изабелла успела. Правой ногой она лягнула Карину в голень. От резкой боли Карина вскрикнула и наклонилась, получила удар левой ногой по скуле и упала.
— Жирная корова! — Изабелла оседлала Карину и со всей силы ударила в челюсть. — Думала, у тебя есть шанс, павианья жопа?
Перед глазами Карины точно опустили багровый занавес. Она сплюнула кровь, из последних сил напрягла спину и ударила Изабеллу ладонью в подбородок. На этот раз никакого хруста, звук, как будто отбивают мясо. Почему?
Изо рта Изабеллы фонтаном брызнула кровь: прикусила язык. Так оно и есть — ослабила хватку и встала на четвереньки. А может, вообще откусила? Хорошо бы... Карина с яростью поддела Изабеллу ногой в живот, и та покатилась по траве от машины. Попыталась встать — Карина нанесла еще один удар ногой.
Фантастическое тело у сучки. Тонкие лодыжки, изгиб бедра, как у Веласкеса, — Стефан когда-то показал ей репродукцию. Тугой зад. И, конечно, длинные, роскошные, ухоженные волосы. Она сделает так, что никто не узнает эту сволочь, — а потом может бегать по подиумам в трусах и вертеть своей изящной жопкой сколько вздумается.
Только бы завершить работу. Она подошла к Изабелле и ногой перевернула ее на спину. Из утла рта все еще течет алая струйка, шея и подбородок в крови.
Что-то знакомое в этой сцене... что-то вертится в голове, что-то такое, отчего начинают зудеть корни волос.
Он здесь...
Но Карина, встряхнув головой, отогнала видение. На этот раз уже она оседлала Изабеллу, прижала ее руки к траве коленями. Взглядом знатока окинула линию подбородка, прямой нос... Да. Сломать челюсть и размозжить нос... в каком порядке? Сначала нос, потому что сломать челюсть вряд ли удастся, не повредив собственную руку, ту самую руку, которую она уже занесла.
Он здесь.
— Прекрати, умоляю, прекрати, — хриплый шепот Изабеллы.
Ага, значит, язык все же не откусила... Жаль, но, как говорится, хорошего понемножку.
Карина уже изготовилась ударить, как углом глаза заметила что-то странное между ней и машиной. Какая-то тень... Занесенный кулак застыл в воздухе.
На траве лежал огромный черный тигр и смотрел на нее. Не образцовый тигр с картинки. Нет — тощий, как скелет, со свалявшейся шерстью. Угол пасти свисает, обнажая желтые гнилые зубы, в углах глаз, налитых кровью, скопился гной. Непостижимо древний, доисторический взгляд вертикальных зрачков. Ворота в вечность.
Это тот тигр.
Карина опустила руку и пронзительно закричала.
***
— Прекрати, умоляю, прекрати...
Распухший, кровоточащий язык с трудом поворачивается во рту. Изабелла повторяла эту мантру, потому что именно ее и следовало повторять — остановить избиение, не калечить ее роскошное тело. Но в глубине души она вовсе не хочет просить о пощаде. Наоборот. Пусть продолжает.
И это ее удивило. Насколько она себя знала, никаких мазохистских склонностей у нее не было. Многих девушек в ее среде тянуло к распускающим руки грубоватым мачо — но не ее. Скорее, наоборот. Она предпочитала мягких, уступчивых мужчин, которых легко держать под каблуком.
А теперь... Первый, совершенно неожиданный, апперкот в челюсть привел Изабеллу в ярость. Пока силы были более или менее равны, она ничего так не желала, как избить Карину до полусмерти. Но теперь... едва не откушенный язык, хлещущая кровь... что-то изменилось.
Желание победить утекало вместе с кровью. Этот удар ногой в живот... у нее перехватило дыхание, и одновременно пришла никогда ранее не испытанная ясность. Ясность куда сильнее и ярче, чем та, что возникает в мгновения любовного соития кокаина и синапсов нервной системы.
Изабелла внезапно осознала свой путь в мире, представила конец этого пути — но передать в словах суть этого озарения она бы не смогла.
И оно исчезло бы, это озарение, растворилось... уже начало исчезать — но после второго удара ногой вспыхнуло вновь. Она не только осознала происходящее — она стала соучастницей.
Когда Карина прижала ее руки коленями к траве, она, конечно, испугалась, но, как ни странно, какая-то часть ее сознания относилась к тому, что сейчас произойдет, с интересом и даже с одобрением, в то время как инстинкт диктовал распухшему языку единственные возможные слова: