…………
— Слыхали? — оборотился к толпе Деснил. — Рыси, выдь вперед, кто желает наравне с Предоем впрячься за Гордияна перед духами!
Понятное дело, ни один не пожелал провести грядущую вечность за кромкой с этими братьями и кучей нечисти из Темной Нави. Это заместо того, чтобы повстречаться в Светлой Нави с ожидающими там предками.
— Ладно, — раздраженно буркнул Недимир, поднимаясь и скидывая под ноги безрукавку из ровдуги, расшитую соболем и костяной зернью. — Пора кончать с этой дурной потехой. Хочет сдохнуть от моей руки, пусть его, — пыхтел он, развязывая здоровой рукой изукрашенный ритуальный пояс. — Пора кончать!
Деснил тоже встал. Помог стащить лубок, стянуть рубаху и приладить лубок на место. Подвесил его на прежний ремешок, хлопнул по плечу друга и выученя и дал ему дорогу. При одних только штанах и нескольких амулетах на широкой груди Недимир вытащил свой кремневый нож и сошел со священных шкур к старому врагу. К щедрому врагу, подарившему, наконец-то, законный повод его прирезать. Вождь безо всякого показного молодечества и хвастовства просто вышел в середку круга, образованного охотниками напротив тотемного столба Рода Рыси. И просто встал, досадливо наблюдая за разошедшимся Предоем. А тот, покачиваясь вперед-назад на полусогнутых, раз за разом выкидывал вперед нож, следя за реакцией однорукого, но от этого не менее опасного врага. Предою предстояло поначалу прощупать его, но Недимир не мог ему этого позволить. Едва тот в первый раз прыгнул на вождя, рассекая перед собой воздух, Недимир просто отпрянул, не ответив. Предой попытал его на слабину из-за сломанной руки — ответного прыжка вперед не последовало. Попробовал достать грудь — вождь ушел и в этот раз.
В четвертый раз, приободрившись видимой трусостью противника, мститель пошел на сближение, внове метя в грудь. Но, в последний миг резко нагнулся и маханул ножом по выставленной вперед правой ноге Недимира. Он перестарался с замахом, подарив врагу пару лишних мгновений — нога подалась чуток назад. Костяной нож просвистел в пальце от нее, полетел дальше по дуге, и потащил за собой руку с плечом. Отскакивая влево, Недимир разминулся с нападавшим, и кремневый нож полоснул по летящей мимо руке выше локтя. Зашипев не столько от боли в глубоком порезе, сколь с досады, Предой, было, отпрянул, но вождь в отскоке, вроде, как не устоял на ногах — он согнулся, подставляя под удар правый бок. Такое нельзя было упустить, и Предой прыгнул, пытаясь полоснуть его по открывшейся шее. И опять ему не хватило чуть-чуть — шея едва заметно откинулась. А правая рука вождя снова прошлась ножом выше локтя правой руки нападающего, только уже с внутренней стороны.
Охотники одобрительно загалдели, обсуждая его осторожную, расчетливую, но верную сноровку. Скупые, выверенные движения указывали на подлинно боевое хладнокровие и высокое мастерство. А Предой как-то сразу забыл о том, что перед ним калека. Его самоуверенность рассеялась дымком под ударом ветра. Но не остудила мстительный порыв, а оставила после себя чистую злость. Увечье врага теперь выпячивало очевидную для всех слабость Предоя, кою он вовсе не чувствовал. Полусогнувшись и выставив вперед нож, он крался вокруг застывшего на месте вождя разъяренной рысью. Он рычал, захлебываясь от ненависти, делал обманные выпады, пытаясь запугать бледного от боли Недимира. Схватка окончательно растревожила несросшийся еще перелом, что мог подвести его в любой момент. Но, добрый враг сделал ему второй подарок, резко выбросив вперед полусогнутое тело и метя ножом прямо в сердце. Вождь резко развернулся к нему левым боком и коротко отмахнулся ножом. Предой так и пролетел мимо него, оставив на память длинный, но неглубокий порез через всю грудь. А вот хлещущая из его шеи кровь объявила всем: поединок закончен. Духи решили судьбу тех, кто вышел ее испытать в круг.
Пока вернувшегося на свое место Недимира одевали, тело поверженного утащили. А Светогор вновь выволок в круг Обряна. И вождь Рода Орла повторил вопрос, не нашедший ответа из-за Предоя:
— Северко не мог поверить пустому наговору. Все ли этот поганец рассказал, что содеял?
— Все! — завопил Обрян так, словно его уже резали на части. — Да! Я оговорил медведя! Да! — бился он на земле в припадке трусости. — Но это он!.. Он сам хотел!… Он поверил! Он хотел его убить! Потому и поверил! Он хотел!
Гневный трубный рокот мужских голосов взметнулся над родовым местом сборищ рысей. Недимир поморщился, стиснул зубы, глянул сначала на Даривоя, следом на Деснила. Но, последнее слово осталось в этот день не за вождями. Внезапно заткнувшийся Обрян начал меняться на глазах. Его красное зареванное лицо бледнело, будто вся кровь мощным потоком уходила куда-то в землю под ним. Как прежде отец, он схватился за грудь, завалился на бок, вытянулся и затих. Из его распахнутых глаз так и не ушло неверие в сбывшееся. Неизвестно, чем бы отозвались люди на такой скорый суд духов предков, но… К священным шкурам подлетел малец и, позабыв законы вежества, задыхаясь, выпалил:
— Вождь Недимир! Ягдей… павер медведей зовет! Кончается Северко!
Последние слова посланца потонули в ропоте. А всем-то уже поблазило, будто дело движется к благому исходу: злодей наказан, и убийца — не убийца. Обидно, вроде, что беда-таки догнала всех.
— Поможешь, ясочка? — тихо попросил подскочивший к шкурам вождей Палюд, устроил Мару на закорках и рванул к дому Ягатмы.
Отец, коему, видать, в голову пришла та же мысль, чуть заметно кивнул невесть кому и успокоенный поднял руку. Что-то заговорил, увещевая охотников, жестом приказал паверам сидеть, где сидели. Особо Ягатме — в его жилище молодой, но знающий павер Рода Медведей пытался побороть смерть, крутящуюся у тела слабеющего на глазах Северко. Ягатма отдал Ягдею все, что имел, но в успех не верил, потому и не остался с ним биться за мир и покой Родов. Он запутался: желать молодому собрату удачи в излечении сородича или молить духов о скорой смерти того? А после сокрушить опасную девку, обвинив ее в недобрых делах, творящихся ныне.
В его жилище, помимо Палюда, Драговит дозволил войти Ожеге с Бладой и подоспевшему за ними Деснилу. Подумал и не прогнал прочь Ягдея, ровно по чьей-то указке. Он оглядел сородичей, набившихся в тесную горницу павера. Деснил сгорал от любопытства, словно мальчишка. А то! Где еще такое увидишь: под тонкими пальчиками малого дитя медленно, но зримо рубцуется страшная рана, развалившая брюхо Северко. Старик мудр — чего от него ожидать? Какие виды он заимел на сестренку? Им с Недимиром лестно иметь в Роду такую невидаль, как могущественный дух, коему покровительствует сам создатель миров. Палюд о том предупредил. Его тревогам и расчетам верить можно, как и в его безусловную преданность Маре. Он поможет ее отстоять, коли старшие задумают попридержать малышку в селище.
У Ягдея глаза горят огнем. Вцепился ими в сестру, каждое шевеление, каждый вдох ловит и оценивает. С чего бы? Не доверяет? Так ведь уходят они, уносят подальше от Рода беду, неведомую всем, кроме паверов. Радуйтесь! А может дело не в том? Может медведь завидует Маре? Против ее силы его собственная видится муравьиной возней под ногами охотника. Да и есть ли она — сила паверов? Кроме слов Драговит пока и не видал ничего путного. А вдруг никакие духи с ними не говорят? И вообще не замечают человечков в амулетах, взывающих к ним из Среднего мира. И для них те — одни из многих: не лучше, не хуже.
Ожега с Бладой заласкали сестренку взглядами — любят своего выкормыша. Если бы не они, так неизвестно, смогли бы братья ее поднять? Блада — та вообще мать во всем заменила… Каково Маре без нее будет? А может… Да нет, не согласится! От Рода оторваться да в безвестье кануть? Но ведь и здесь ей не сладко живется: лет двадцать, как ее от медведей невестой забрали, а все, как чужая, не приживается. И семью потеряла — что держит? Он спросит. Спрос — не беда. Откажет — так тому и быть. Тогда и Ожегу поманить следует. Старая, конечно, известна крутым нравом да колким языком, но зато знает столько, что на десяток баб хватит…
— Смени-ка меня, — окликнул его тихонько Палюд.
Он до сей поры придерживал сестренку, хлопотавшую над Северко. Зачем? Не понять, но она попросила, знать, надо ей. Присаживаясь рядом с побратимом и перехватывая у него знахарку, Драговит подивился: бледен Палюд до невозможности, губы посерели, зубы сжаты. А поднимался на ноги, так качнуло его заметно. Что за притча? Может, с голодухи? Ладно, между собой позже перетолкуют, без сторонних ушей. Но еще до этого Драговит начал догадываться, в чем тут дело — на своей шкуре испытал. Бессилие неуклонно брало его в оборот с того мига, как он принял в руки сестру. Силы уходили, словно жизнь из тела истекающего кровью оленя, и ему все больше и больше хотелось прилечь. Все менее интересным казалось происходящее, все круче раздражало восхищение в глазах доглядчиков за чудом. Он невзначай встретился с взглядом побратима, приколовшего его к месту, ровно стрела пичугу малую. Глаза Палюда были переполнены таким значением, что озарило: в этот раз Мара силы из них пошибче тянет, торопится. Ведь прежде-то от такого вреда не было. Драговит поднял взгляд на побратима — тот понял, кивнул. Дескать, после разберемся. Вот только самого Драговита надолго ли хватит? Как бы ему носом вперед не рухнуть на розовеющее жизненным соком тело Северко. Да, как бы прочие не заметили… Не рухнул. Ягдей завозился с Северко, Блада и Ожега с Марой. Деснил поспешил по лествице наружу — гул голосов за дверью стих.
— Северко будет жить! — торжественно возвестил бывший вождь Рода Рыси. — Ягдей залечил его рану! Злое дело не свершилось до конца, и кровь не встала промеж Белого люда!
Дальше Драговит слушать не стал — его мутило. По лествице вниз скатились Рагвит с Парвитом и тотчас уразумели, что со старшими братьями что-то неладно.
— Домой нам нужно, — стиснув зубы, потребовал Драговит.
Договорить не успел, потому, как вожди втравленных во вражду Родов полезли самолично убедиться в свершившемся чуде. А с ними и кое-кто из старших охотников. Блада с Ожегой подхватили Мару и укрылись, невесть для чего, в ложнице Ягатмы. Драговит с Палюдом одни уразумели, что сестренка останется сбирать с мужиков растраченные для их же блага силы. Но плохо помнили, как их после волокли к родимому дому. Проснулись аж на следующий полдень.
— А где эти два олуха? — пробурчал Драговит, принимая у Блады глиняную плошку с распаренной прошлолетней репой, заправленной мясом.
— С конями возятся, — пояснила та, насмешливо оглядев его помятую рожу. — Медведи отвалили Маре за услугу гору кож добрых. Вот Рагвит и взялся за новую справу для них.
— Этот у нас мастер известный, — зевая, пробормотал Палюд, подгребая к ним в одних портах и пустых поршнях. — Ты больше клади, — сурово указал он Бладе, — не жмись! У меня брюхо к спине липнет, ровно неделю не жрал. Может, окоротишь Рагвитку? — предложил он, плюхаясь рядом с побратимом. — Кожи хоть и дармовые, но все одно жаль, коли испоганит.
— Успокойся ты, радетель! — фыркнула в голос Блада. — Он их не в одиночку портит — с помощниками. Там Парвит с ним… Чего рожи-то корчите? Старшим-то над ними Светогор. Он за своего Стоянку страшно благодарный, вот и вызвался помочь. Уж его-то безруким вы не числите?
Картинно подбоченясь, зловредная баба уставилась на них, словно они щенки, наложившие полные штаны. Чего ждала? Само собой, против мастерства Светогора они не единого слова худого не скажут — и неча зубы скалить. Еще и в ножки за помощь поклонятся, хотя… Драговит не слишком рвался предстать перед могучим охотником — страшился разговоров о невесте из Рода Медведя, сговоренной за него еще покойной матерью. Дары, приносимые семье за невесту, приняты четыре лета назад. Через несколько дней Драговит должен встать у тотемного столба медведей и просить Войку войти в его родовой дом хозяйкой. А ведь дома этого, почитай, уж и нету. Сговорился отдать его Недимиру заместо челнов и прочего барахла. Прийти к невесте с открытым лицом и звать в далекие горы? Кто же ее отпустит? Кто вообще отдаст девку отщепенцу? Вообще не ходить к медведям? Сбежать в горы молчком? Тоже позор. Только на этот раз не ему — Войке, что еще ужасней. Она такие насмешки претерпит, что не дай кому другому. А вина на Драговита ляжет… Додумать горькую думу не успел — из-под шкуры на входе в ложницу вынырнула заспанная Мара и пошлепала босыми ножками к Бладе.
— Ох, ти ж мне! — всполошилась та, кинулась к сестренке и подхватила ее на руки: — Чего ж не покликала-то, бестолковушка?! Пол ледяной, и ножки перепачкала, ясочка моя.
— К медведям пойдем? — вполголоса осведомился Палюд, шумно сглотнув прожеванное. — Войку-то забирать станем? Чего супишься? Ты старшой, тебе решать, но без бабы мы загнемся, — кивнул он на хлопотавшую Бладу.
— Не загнетесь, — твердо отрезала та, натягивая на обтертые ножки мальчишеские порты. — С вами пойду, и не вздумайте перечить!
— А мы и не думали, — с облегчением выдохнул Драговит, чувствуя, как скатывается с сердца громадный булыжник. — Сами поклониться в том хотели. Нам без тебя, Бладушка, полный зарез. Старшой женщиной в доме будешь. Почитать тебя…
— Не буду, — с ехидным смешком возразила она.
— Сомневаешься? — в тон ей встрял Палюд, выгребая остатки каши.
— Еще бы, — охотно поддакнула Блада, натягивая поверх намотки детские поршни. — С Ожегой в старшинстве тягаться, что своей волей башкой в костер кинуться. А я вам не дура.
— И она с нами? — вытаращился на нее Палюд, ткнув в бок подавившегося побратима.
— А то! Давай ручки в рукава. А тут рубаху-то одернем…
Глядя на каменное личико сестренки, от коего сюсюкание Блады отскакивало, ровно камешки от скалы, Драговит чуть не расхохотался. Боялся, переживал, готовился к большому разговору, а оно вон как: само сложилось и под ноги упало. И теперь на новом месте Мару станут пестовать не безрукие братцы-бобыли, а две истые радетельницы: матушка и бабушка. Да за ними четверыми догляд будет надлежащий — не одичают. Малая глянула на него, и Драговиту в ее навечно окаменевших глазах почудилась усмешка. Даже непривычно: неужели их дух-хранитель что-то человеческое перенимать начал? Она его, конечно же, подслушала, как всегда! И тотчас обхватила сидевшую на корточках Бладу за шею. И вот уж вовсе невиданное дело: потерлась щечкой о щеку и плечо женщины. Та ничуть не расплылась умильно, как можно было ожидать от любой другой бабы. Наоборот насторожилась, глазами вопрошая парней: чего это с девкой? Они пожали плечами и переглянулись.
Мара же, покончив с обучением человечности, развернулась к братьям и привычно мысленно приказала стягивать рубахи. После залезла коленками на лежанку промеж них и наложила каждому на грудь против сердца руку. Блада, позабыв встать и приоткрыв рот, впервые воочию наблюдала, как воплощенный в Тиханову дочь дух передает мальчишкам их сказочную силу. И глазом острым видела, как свежеют их лица и расправляются вялые тела. Сердцем чуяла, что от странного недуга, постигшего обоих после излечения Северко, не останется и следа, да еще и прибудет лишка. В ее голове моментально сложилась вся правда о вчерашнем чуде с начала и до конца. Парни силу теряли — у них ее отнимали, и Северко оживал на глазах. А теперь возвращенная им сила оживляет их самих. Только вот, у кого та была отнята на сей раз?.. Внезапно Блада хлопнула себя по лбу, тихо рассмеялась и чуть не брякнулась на задницу, вызвав непочтительные ухмылки двоих обалдуев. Но даже обидеться на придурков позабыла, вспоминая, какими уставшими вчера выглядели мужики, покидающие дом Ягатмы. Нужно бы с Ожегой о том перемолвиться… Блада поймала себя на этой мысли и виновато глянула на затылок Мары. Та чуток развернула головку и согласно кивнула, дескать, дозволяю, обсуди с ведуньей. Блада облегченно вздохнула и вышла.
Глава 5
Семья
Заворачивая своего кареглазого жеребчика наперерез пытающимся расползтись овцам, Драговит все еще не мог успокоиться. Даже о тяжком неминуемом отречении от невесты на время позабыл — перед глазами стояла сухонькая, гордо смотрящая на вождя Ожега, объявившая пару дней назад свою волю. Недимир сидел под тотемным столбом с таким видом, будто его бросил разом весь Род. Еще бы, есть от чего! Вчера вместо сватовства грязное дело разбирали, что спроворил негодящий родич. А сегодня, не дав никакого роздыха, Ожега и Блада поклонились Роду, поблагодарили за приют и заботу. А после сняли родовые амулеты, на тотемный столб повесили — поклонились Рыси-прародителю, что принял их некогда под свою руку. Поначалу Недимир, судя по спокойствию, был к тому готов. Взбеленился же он, когда вслед за выжившими из ума бабами Роду поклонился и старый Деснил. Да не один — на пару с внуком, сыном его сына Белуса, что, услыхав волю отца, умчал в бешенстве. Зван — сердечный дружок Рагвита с Парвитом — вождю слова не сказал, лишь сверкал на того очами. Ровно биться сбирался не на жизнь, а на смерть, коли его удержать посмеют. Дед даже плюху ему залепил, дабы не кобенился понапрасну. Потому, как никто, ни едина душа отговорками их не допекала, даже матушка Звана. Смотрела на старого с малым сухими холодными глазами, пока их амулеты не повисли на столбе. После развернулась и ушла. Драговит пытался перемолвиться со старым вождем и молодым скороспелом, но те не желали спорить, дескать, что решено — решено.