Ягатма уже даже не пытался себя распалить. Не тщился раздуть в душе яростный огонь защитника, оберегателя Рода от черного зла. Ибо честен был, прежде всего, перед самим собой: он не ведал, что имеет дело именно с ним. Но и простая осторожность в столь великом деле многого стоила. Уж лучше ответить собственной душой перед прародителем Рысью и духами предков за невинно пролитую кровь. Много лучше, чем лицезреть уводимые в полон темными силами души родичей… Старик поймал эту питающую уверенность мысль и утвердился на коленях, дабы вытолкнуть вверх измаявшееся тело. Его тошнило и качало на неверных ногах. Первый шаг оказался столь же удручающе невозможным, сколь у человека, перешагнувшего труп собственноручно убитой матери. Второй едва не отправил его носом в землю. А третий чудом спас от падения сгорбленное заледеневшее от отвращения к себе тела. Будто со стороны с жалостью и презрением наблюдал Ягатма за старым павером Рода Рыси, что тащился по рыхлой тропе за тяжело раскачивающейся женщиной с огромным животом. Толстая, седеющая небрежно сплетенная коса ехидной змеей сползала по ее широкой спине. Руки в поношенных рукавицах плетьми висели вдоль тела, обещая, что сопротивления убийца не встретит, пусть только дотащится живым до жертвы. И сумеет поднять для удара руку с зажатым в окоченевших пальцах ритуальным кремниевым ножом. И он почти настиг женщину, почти сумел. И более того, злость на нее, на себя, на несправедливость, творимую духами в запретном для них срединном мире людей, взбодрила старика…
Удар, нанесенный ему в голову невидимой рукой, был неощутим и убийственно нестерпим. Глаза вспыхнули жарким пламенем, виски вмяло в голову, ломая череп и сдирая с головы кожу вместе с волосами. Руки, несущиеся на помощь голове, оторвались и разлетелись в стороны. Ноги ушли в землю по колено, заваливая тело назад, и обломились в коленях сухими ветвями. Небо рухнуло на его старое беззащитное раскромсанное тело, раздавив его в единый миг и обогнав предсмертный ужас…
Тихана смотрела вслед охотникам, волочащим в селище захворавшего павера. Жалела его бедолагу. Чай не молод — следующей зимой пятьдесят пятое лето встретит — а все носит его куда-то. Лазит все — бестолочь неугомонная — окрест селища, выискивает чего-то. Толи с духами какими якшается, толи землю с небесами слушает. Кто их паверов поймет: чем умудряются, от чего людей хранят? Мысли обтекали ее тягуче, лениво и скатывались на землю, оставаясь позабыто валяться где-то позади. А после и вовсе закончились — женщина провалилась в привычное мирное, сладкое забытье. Сама не видала, куда сворачивают ее ноги, куда опускается огрузневшее тело. Не чуяла: удобно ли ему, не зябко ли, не больно? Ей было хорошо. Все последнее лето ей было так хорошо, как за всю жизнь не бывало. Никто не ведает — никому не раскрыла своей тайны: она — Тихана прошлым летом нашла лазейку в дивный мир Светлой Прави. Ягатма родовичей поучает, дескать, Отец-Род — созидатель всех миров от Прави до самой черной Нави. Вот им-то все эти пределы в порядке и содержатся. Потому и на землях срединного мира порядок: горы стоят, реки текут, деревья растут, живность и людишки множатся. Про Хорса — хранителя солнышка — тоже сказывал. Про владетеля ветров, про небесную корову Зимун. Но, о прочих богах — ни словечка. А они есть! Вон, одна богиня пресветлая ее — Тихану пожалела, ответила на страдания ее неизбывные и даровала счастливый покой. Наступала из-за туманной границы сознания чужая ледяная, как зимний ветер, память. Сдувала горестное марево.
…………
Латия привычно осторожно локализовала сознание женщины, завладев ее органами чувств. Как координатор высшего уровня приложения ОНА не могла допустить наслоений собственного сознания на сознание существа, природное тело которого пока приходилось с ним делить. Это было преступлением против законов сосуществования — он в памяти сохранился отчетливо: латия имеет права занимать лишь искусственно выращенное тело. Но, лично ОНА созрела для бунта. Кто вынесет ЕЙ приговор? ЕЕ бросили умирать где-то за самой дальней окраиной исследованной вселенной! Несанкционированная, длительная консервация сознания латии для науки побочный эффект незавершенных исследований на отбракованной планете. А для НЕЕ — интеллектуальная смерть. Подлинная смерть. Эта планета — грандиозный источник колоссальных выбросов жизненной энергии, который после гибели тела позволил ЕЕ сознанию выделиться в самостоятельную энергетическую субстанцию. Самопроизвольно законсервироваться без специального оборудования, оставшегося на орбитальной базе, поспешившей после зачистки сняться с орбиты и убраться. Как долго ОНА пребывала в состоянии автономной интеллектуальной консервации после катастрофы? Год? Тысячи лет? Сколько времени ЕЕ сознание дрейфовало на привязи электромагнитных полей планеты? Что творилось вокруг?
Это самый негативный фактор расконсервации. Отсутствие тела с его органами восприятия внешнего мира сбрасывает тебя в самое настоящее небытие. Там со временем начинает стираться даже память — от нее в реинкарнированных личностях после чрезмерно длительной консервации мало, что остается. К тому же ОНА крайне неудачно подключилась, едва не погубив женщину — наткнулась на ее сознание совершенно случайно, когда аборигенка пересекла траекторию дрейфа. А ведь координатор обладает максимально возможной способностью к проникновению, освоению и адаптации в чужеродной среде и в новом теле чуждого вида. Первый психический болевой порог преодолен скверно. ОНА протестировала пласт своей базовой памяти и поразилась объему потерь: остались какие-то огрызки от того, что приобреталось и накапливалось пять тысяч биологических циклов жизни ЕЕ сознания. Неудивительно, что барьеры прорвало: обученная и вышколенная высокоинтеллектуальная личность скатилась в исходную точку эволюции ЕЕ вида. К ярости, бешенству, нетерпению и прочим неконструктивным, примитивным реакциям. Было от чего: помимо фатальных потерь памяти ОНА вынужденно обрекла себя на фазу женского начала пожизненно. Большинство инопланетных видов разумных имеют двух отдельных особей мужского и женского пола, и не способны, подобно латиям, переключаться с одной фазы на другую — аборигены этой планеты в их числе. Принять такое, все равно, что смириться с отсутствием ног, понимая, что прежняя жизнь уже недосягаема.
Вспомнить, как ОНА оказалась здесь, удалось почти сразу, хотя детали ускользали. Началось с санкционированного Межгалактическим Советом координаторов экстренного вторжения в исследовательскую группу экспериментально-космической базы. Причина: раскол экипажа и переселение почти половины его с планетарной базы на условно обозначенное восточное полушарие планеты. ЕЕ — координатора высшего уровня приложения — несостоявшиеся оккупанты-землевладельцы целой планеты пытались устранить. Это вспомнилось в деталях. Они обезумели: двести планетарных лет выкачивали жизненную энергию из всех, кто подворачивался под руку. Такая кража энергии у самих латий вызвала бы агрессию и активный отпор, как преступление против личности, а местные аборигены даже не замечали нанесенного им ущерба. Даже командир экспедиционной базы поддался эйфории самозахвата, а этих латий с рождения муштровали почти также жестко, как и координаторов. И, тем не менее, он пошел на риск, вынудив ЕЕ принять силовое решение по ликвидации мятежа. Но, из-за раскола службы безопасности базы спецоперация переросла в вооруженный конфликт: планету, где аборигены едва научились плавить железо, сотрясли взрывы искусственного происхождения. По ЕЕ оценке сопоставимые с извержениями вулканов.
В единый миг, обогнав естественный ход развития цивилизации, аборигены познакомились с ее возможным концом, спровоцированным инопланетным капитаном экспедиционной базы. Тот решился на поступок, который в отношении латий не рассматривался даже теоретически: сбросил свой командный крейсер на планету. И разнес вдребезги столицу небожителей-ученых с целым континентом под ней. ЕЕ дежурное тело-носитель с весьма приличным ресурсом физической жизни сгорело в той катастрофе. А тому, что ОНА получит теперь, до физической смерти, насколько помнится, сорок-шестьдесят лет — ничтожная доля по меркам латий. Что до потенциальных пределов, то эксперимент — смутно припоминается — закончился на отметке сто тридцать три у мужской особи и сто пятьдесят у женской. Нетрудно догадаться, что аборигенов в искусственно созданных условиях превращали в оранжерейные растения, но до кардинального вмешательства в клеточную структуру организма не дошли. А ОНА модифицированием нового тела займется — спрогнозированные жалкие сто пятьдесят лет ЕЕ не устраивают. Хотя, конечно, в разумных пределах. Пожалуй, только координаторы осознают, насколько это опасно — насмотрелись по дальним уголкам галактик на подобных мутантов. Приходилось ликвидировать загубленные экспериментами образцы, как вид. Недаром, эксперименты на планетах с разумной живностью под категорическим запретом…
…………
Чрево Тиханы живо откликнулось на острое недовольство вторгшейся в него чуждой души, и порешило исторгнуть дитя. Память очнувшейся Тиханы заполошно вскинулась, отряхнулась и вытащила на свет видения мытарств с рождением сынов. Латия глянула на них и содрогнулась от того, что ее ждет — Тихана заохала, застонала, баюкая заколыхавшийся живот. Латия бросилась унимать ее боль и страх, ловко подманив бредущих мимо аборигенок. Три пышущие здравием середовухи помогли Тихане оторваться от бревна. Подхватили роженицу под руки, дабы поскорей дотащить ее до дому. При этом что-то кудахтали не умолкая. Латия старалась любым способом изо всех сил утихомирить тело. Тихана должна справиться, ведь если понадобится, все это племя отдаст свою жизненную энергию до последней капельки, но латия жить будет!
Глава 1
Таратма
Ягатма сидел в центре круга, обведенного кровью земли. Нынче его выучень Искрен не пожалел охры — вывел на утоптанном снегу полосу шириной в ладонь. Выложил из священных камней все девять пирамидок силы, для чего немало потрудил ноги. С прошлых разов сохранились семь пирамидок, хотя две кто-то развалил. По следам судя, малый олешек зацепил неловким копытцем. А, стало быть, надругательства не было, и камни пошли в дело. Для двух остатних защитных пирамид Искрену пришлось бежать за камнями на вершину родовой горы к алтарю прародителя Рыси.
Их было пять — священных родовых гор Таратмы. К ним духи предков вывели Белый народ после долгого, наполненного надрывным трудом и потерями побега с закатных земель. Паверы тех времен с первого взгляда разгадали замысел духов, отыскавших для потомков своей крови благословенное место у Великой реки. Эти пять высоченных холмов не походили на прочие виденные. Словно пять широченных дорог, купно идущих прямо в небо. Они стояли рядком с полночи на полдень. Длинно и полого поднимались прямиком с заката и были резко оборваны на восходе неведомой силой. Ровно отрезаны громадным великаньим ножом. Дабы никто уже и никогда не мог взять по ним разбег и рвануть к небесам. Паверы пяти спасшихся от преследователей Родов решили, что духи специально привели их сюда. И теперь каждый Род мог выбрать одну из гор для бесед с ними. Первую от полуночи духи определили для Рода Рыси — все гадательные талисманы дружно указывали на это. Вторую передали во владение медведям, третью Роду Орла, а четвертую Роду Росомахи. Крайнюю на полудне получили лисы.
С той поры на вершинах пяти чудных холмов Таратмы паверы просили для сородичей удачу на охоте, здравие для людей и скота, бережение от всяческих бед… и еще кое-что. Вернуть то, о чем в каждом Роду тщательно и трепетно сохраняли сказания: небесных великанов, что в стародавние времена покровительствовали Белому народу. Их чудесное селище в самом сердце полуночных земель, где дома возносились к небу радужными ледяными пирамидами. Диковинных серебристых птиц, коих не поймать, не покалечить, не убить, ибо были они тверже гранита и быстрей ветра. Наделенные любопытством и ледяной бессердечной справедливостью без скидок на человеческие слабости, могущественные и холодные, как снег, небесные великаны спустились со звезд. Пришли, дабы одарить Белый народ великими знаниями. Но звезды не позволили им отдать людям то, что тем не должно принадлежать. Одна из них упала на селище чрезмерно гордых просветителей. И старый мир Белого народа пропал в зажженном небесами огне, в коем горели и вода, и камни. А после его останки погребло под непробиваемыми толщами льдов, откуда немногие спасшиеся Белые люди уже никогда не смогли бы выручить своих хладнокровных, но щедрых наставников. Но куда с той поры все молили и молили указать путь, несмотря на молчаливый отпор духов.
И вот в срединный мир Яви явился незваным дух неведомый, и показал нынешним паверам тех, о ком они знали лишь понаслышке. Вроде, как удостоверил: да, живали в вашем мире некогда боги, топтали вашу землю. Великими были и милостивыми к вашим пращурам, а я о том знаю поболе вас. Ибо видал их своими глазами — как тому не верить? Дух-то, небось, тварь бессмертная. Может, с самого сотворения миров шляется промеж них, почитая людишек за муравьев каких. Ну, это — лешак с ним, это пускай! Дел черных не творит, и то уже благо. А вот для какого такого интереса он вздумал напомнить им о богах? Насмешничает или на мысль наводит? Может он — провозвестник возвращения богов? И тогда удача и счастье вернутся к Белому народу. Или указывает им дух зловредно: дескать, были у вас защитники могучие, да все вышли. А вы, мол, готовьтесь, ибо ждет вас доля горькая, неминучая. Такая, что и пращуры ваши поседеют в пределах Светлой Нави…
Плавая по волнам горестных размышлений, Ягатма поводил глазами по неторопким приготовлениям остальных четырех паверов. Те рассаживались вкруг на своих законных местах. Вроде бы ни к чему — не их коснулась карающая сила неведомого духа. Но, и они потрудились обзавестись защитными амулетами. И на их охряных кругах высились по девять пирамид — надежней защиты народ Белых людей не знал. Ягатма внимательно изучал расположение амулетов собратьев, но оплошки какой не углядел. Впрочем, по нынешним делам паверы были радетельны, как никогда. Не каждое лето приключается такая напасть, как вторжение духов в жизнь людей. Баловать-то балуют во всякое время: и по весне, и осенью, и даже в зимнее затишье — не без того. Но, чтобы вот так, чтобы войти в человека, напасть на носителя силы, на защитника веры! Это на памяти ныне живущих впервые. Тут уж никакая осторожность лишней не будет. Исход к хранилищу духов — священной Таратме — начался не с Ягатмы. Он-то сам после нападения духа, затаившегося в Тихане, только-только пришел в себя. Настолько, чтобы встать на ноги. А ходить ему помогал юный Искрен, коего он взялся наставлять, едва ему самому сравнялось сорок. Нет, столь важное решение, как поход в Таратму, принял Ягур — хранитель веры Рода Орла, самый старый из паверов. Через одно лето он завершит шестой десяток, но дух у старика покрепче иных. Сухой, жилистый, уставший от жизни — он по прежнему держал спину прямой, а подбородок вскинутым. Свои девять паверовых кос Ягур редко собирал в пук, и концы их болтались аж под коленями. Тонкие изогнутые брови на высоком лбу смотрели горделиво. А серые до прозрачности глаза порой казались неживыми льдинками, намерзшими над бугристыми скулами. Такими же бугристыми были и челюсти, и подбородок, довершая облик скорей охотника, нежели хранителя веры. Воитель снаружи и великий кудесник внутри.
Ягатма вперился воспаленными глазами в узловатые, потемневшие от времени, вздувшиеся кровяными жилами руки первого гадателя. Ягур долго тряс перед лицом сомкнутые ладони, шептал заклятье, едва шевеля растрескавшимися губами. Наконец, выбросил перед собой руки. Резные деревянные и костяные палочки — амулеты судьбы — упали на священную шкуру орла, разложенную перед гадателем, так, что раскинутые крылья расходились далеко по сторонам. Остальные паверы вытянули шеи, тщась, не подвинувшись с мест, разглядеть, как легли амулеты волею прародителя Орла. Что поведает тот своему главному ревнителю о судьбе его детей, а пуще всего народа Белых людей. О возможной беде, что принесет им дух, вырвавшийся из запределья телесного существования. Ягатма боялся и краешком глаза зацепить орлиные перья перед коленями старого друга — нынче он страшился правды, как никогда.
— Ель легла на закат, — перво-наперво доложился Ягур, и все облегченно выдохнули. — Злые духи в силу не войдут. А коли, где и напакостят, так без урона. И далее всех от них… хм… Род Рыси, — он поднял глаза на Ягатму. — Нам тож свезет. И лисам, и медведям. Вот росомах кое-что коснется. Указующий конец ели не коснулся родовой руны на росомашьей кости. Но саму кость цепляет.
— Наш Кременко подарил Тихане дитя. Понятно, что не к нашему добру, — сухо отозвался задетый намеком Ягабо — павер Росомах.
Его толстые телеса под богато расшитой паркой заколыхались. Заплывшее жиром лицо недовольно покривилось, отчего и без того сдавленные щеками глазки превратились в щелки.