— А мать-Рысь ото зла далече, — заметил самый молодой из паверов медведь Ягдей, всего-то двадцати шести лет от роду. — Значит…
— Ничего то еще не значит, — беззлобно оборвал его лис Ягорин. — Не обгоняй судьбу.
— Осина горькую долю пророчит кому другому, но только не детям Белого народа, — не вникая в пересуды, рассуждал Ягур.
— Далеко укатилась, — одобрительно поддакнул Ягорин. — Еще дальше ели на закат.
— Добрые духи благосклонностью прежде других одарят медведей с рысями, — ткнул пальцем Ягур в каждую из костей и сосновую палочку. — Эка! Орлам и прочим тож перепадет, но скромней. А сосна на самом восходе солнца, значит, добрые духи нынче набирают силу. И береза по-доброму раскинулась на полдень. А удачу сулит, прежде других, рысям. Прям повдоль рысьей кости легла. А концом основы ближе всех к орлам, — ничем не выдав удовольствия, отметил старик. — И медведям с лисами от нее отломится.
— От росомах далее прочих, — с неудовольствием проскрипел Ягабо, сделав напрасную попытку вытянуть шею из колец жирных складок.
— Это верно, — во второй раз оторвал взгляд от амулетов Ягур и смерил им собрата, годящегося ему в сыновья. — Береза не сулит вам удачи. Меж ней и вами четыре Рода легли согласно. Но указующий конец сосны смотрит на указующий конец вашего амулета, Ягабо. Стало быть, добрые духи не оставят вас своей помощью, коли злые что измыслят против Рода Росомахи.
— Великое благо, ничего не скажешь, — язвительно проскрипел павер росомах, известный своей завистливостью вкупе с заносчивой самоуверенностью.
— Твой черед второй по кругу, — холодно напомнил Ягур, опуская взгляд на шкуру. — Посмотрим, что объявит судьба на твоей священной шкуре. Так, — он задумчиво покачал головой. — А вот нам с вами судьба непонятное пророчит. Калина — берегиня паверов — орлам и лисам благоволит. Улеглась рядком. Рысей с медведями мы от нее отлучили, прям поперек дороги встали. Надо же.
— А росомахи внове невесть где, — пробурчал Ягабо. — Не слишком добр к нам Орел…
— Смолкни! — лязгнул еще на диво крепкими зубами Ягур и выпустил из-под седых бровей в сторону болвана молнию: — Думай, что говоришь, павер! Так до многого можно договориться!
— Не призывай злых духов пустым словом, — спокойно напомнил Ягдей, борясь с закипающим в нем молодым гневом. — Не ропщи.
— Черемуховое древо паверов меж тобой, Ягабо, и калиной, — задумчиво отметил Ягорин. — Ни о чем не говорит? Может тебе не след так часто думать о себе и своей доле? Черемуха не терпит себялюбцев.
— Хватит! — чуть тише скомандовал Ягур. — Закончу, тогда свои шкуры и пытайте. Орлы еще не весь Белый люд, за всех ответ держать не в силах, — он глубоко вздохнул, отбросил за спину две височные косы и вернулся к гаданью: — Черемуха и вправду промеж росомах, лис и орлов застыла. А медведи с рысями вновь ровно ломоть отрезанный. Да и кости двух родов скрестились так, словно сошлись оба рода в чем-то едином на множество лет. Надо же, — он запустил руку в бороду, нещадно ее теребя. — Ну, да то пока еще ни о чем не говорит. Хотя… Как-то ладно все сложилось. Будто не о будущем спрос, а легенда готовая. И кости-то подходяще раскинулись: рыси с медведями на восходе — вроде, как их время наступает. Орлы с лисами на полдень. Росомахи на полночь и ель им тут эта самая…, и сосна… — бормотал он, все затихая.
Тут бы ему и главное слово сказать, как то и положено, но Ягур молчал, вперившись взглядом в шкуру. Остальные терпеливо помалкивали, то и дело поглядывая на Ягатму, что рта не раскрывал, глаз не поднимал. А ведь орлиная шкура к рысям была ох, как ласкова. Нечасто удача так явственно обещалась идти рука об руку с одним Родом. Правда, самому паверу предсказано что-то мутное и не слишком доброе, однако и то — беда невеликая. Удача целого Рода любого неудачника к звездам поднимает. И Ягатма очень хорошо это понимал. О том и молился всю долгую дорогу к Таратме — священному пятигорью, лежащему за пятью озерами. Теперь вот гадание Ягура ровно живой водой сбрызнуло поникшее сердце. Воодушевился и юный выучень -
надежда, вспыхнувшая в больших серых глазах Искрена, не могла не радовать. Ягатма чуток воспрял и в гадании Ягабо, коему Ягур передал амулеты судьбы, участвовал уже и глазами.
Из-под рук павера росомах вышло нечто несусветное. Деревянные палочки и родовые костяные амулеты легли по стороны друг от друга, не позволив ничего истолковать. Правда, добрые духи упрямо оставались на восходе, а злые теснились на закат. Сосна перекрестила березу, ставя благосклонностью духов крест на удаче, что нелепо, как ни глянь. Нашлось и нечто схожее: росомахи укатились от прочего народа, а медведи с рысями, хоть и не сопряглись, но легли рядышком бок о бок без единого зазора. Да и берегиня-калина по-прежнему отличала паверов лисиц и орлов, а от прочих была дальше далекого. Ягабо, даром, что зашел уже за середину пятого десятка, вел себя, как капризное дитя: куксился, дулся и даже жаловался на какую-то муху, подтолкнувшую его под руку. Откуда на второй тыждень первого весеннего месяца дайлета — месяца пробуждения земли — взялась муха, его не спрашивали. И без того понятно: пока толстяк вдосталь не накрасуется, дело дале не двинется. Не зря же его скрученный на макушке пук из девяти кос возвышался над башкой на целую ладонь. По нему всякий поймет, сколь много о себе мнит накрутивший его человек. Потому-то Ягур и не стал с ним стесняться: где мог подгонял, а едва последнюю кость рассмотрели, заткнул заносчивого толстяка, не чинясь.
Молодой Ягдей амулеты на священную шкуру медведя кидал стоя — больно велика, не промахнешься. И разлетелись палочки с костями тем старанием далековато. Но, первое, что ухватили глаза прочих, так это недобрая ель, отлетевшая далеко на полночь. И кость росомах, улегшаяся в ладони ниже нее. Следом удивительным делом обнаружили, что остальные четыре Рода собрались купно, едва не касаясь друг дружки. Березу с сосной разметало на восход и закат, не позволяя внятно разъяснить, что к чему. Тоже подтверждала и черемуха — дерево паверов, выбравшее закат и словно тянущее их за собой. Оно, может, и отмахнулись бы, но видения, насланные духом, засевшим в Тихане, мытарили всех. Пусть и не поминали их вслух на беседах, а позабыть — никто не забыл. Недаром же ушедшие боги помянуты были. А ну, как вернутся и тогда… А, что тогда? Какой закат настанет для паверов? Неужто, гневаются на них Отец-Род и прочие властители миров? А если и так, то за что? Ягдей не пытался скрыть страх за свои руки, сотворившие этакое предсказание. Он растерянно разглядывал старших, ища в их глазах снисходительного опровержения. Но те оставались крайне серьезными и вдумчивыми. Даже Ягабо перестал кривляться и затих. Ягдей сник, скомкав окончание рассказа о содеянном собственными руками. Всем хорош молодец — подумалось Ягатме: и красив, и добр, а умен-то и вовсе сверх меры. Ему бы еще пыл сердечный попридержать, да скрытности подучиться — лучшим павером со временем станет.
Сам Ягатма страстно не желал брать в руки амулеты. Или же оттянуть знаковый момент, но очередность устанавливалась не по вольной прихоти паверов. Место каждого определялось особым гаданием, и отступить от порядка, указанного духами, было сродни самому черному кощунству. Он тупо оглядел шкуру рыси, расстеленную перед ним. Поизносилась за многие лета до него — заметил он, в который уж раз. Поистерлась, но вполне узнаваема от короткого хвоста до кисточек на ушах. Засмотревшись, Ягатма ровно неживой разжал руки, и амулеты полетели на старую, как мир, шкуру. В глазах потемнело, он покачнулся. Искрен торопливо цапнул горсть влажного снега, и он, ощутив бег ледяных струек по щекам и подбородку, мигом пришел в себя.
— Четыре Рода вместе, — первое, что бросилось ему в глаза. — Да и вы, Ягабо недалече, все равно, что рядом. Это хорошо, — чуток отлегло на сердце Ягатмы.
Боле всего он страшился того, что его руками духи дадут знать о грядущем изгнании Рода Рыси. За ту беду, что все прошедшее лето терзала очевидца диковинного явления духа. Но вылетевшая из его рук береза упрямо пророчила удачу. Ягатма сглотнул сухой комок, скатавшийся в глотке — пока гадания не окончатся, есть-пить паверу заповедано. Он скрепился сердцем, окинул глазами шкуру и приободрился: ель с ее злыми обещаниями меж полночью и закатом — духи настроены защищать Белый люд. Осина легла на полдень — указующий конец амулета рысей смотрит прямиком на руну чужого зла. Чужого — голова привычно заработала, разбирая увиденное.
— Ягабо, — поразмыслив, спросил он, — у тебя осина тоже к полудню клонилась?
— Было, — согласился тот, причмокнув толстыми губами.
— И у Ягдея меж восходом и полуднем легла. Это что ж, беда оттуда, какая ожидается?
— Сглазишь! — повысил голос Ягур. — Что там дальше? Давай быстрей, рысь, а то уж темнеет. Глядите, не успеем наперед солнца дело окончить, так разозлим духов. Всех, какие ни есть. Они нам потом накидают новостей, — ворчал он, силясь разглядеть амулеты на шкуре рыси.
— Рыси как-то связаны с чужим злом, — честно признал Ягатма. — Но глядит на него не основа амулета, стало быть, не нами оно начнется. Похоже, нами закончится? Сосна промеж всех нас остановилась, значит, лад в народе будет, — наконец-то Ягатма почувствовал себя рыбой, выпущенной в родную воду. — А вот черемуха меж полночью и закатом. Видать, ежели паверов и ждет закат, так не вдруг. Помучаемся напослед. Навроде и кончить на этом пристало… Тут вот я глазом чиркнул от медведей к нам. И вышло, будто их основа глядит точнехонько в нашу родовую руну. А вон указующий конец орлов на нее же уставился. И лисы, вроде, туда ж нацелились. Это ж как? Ведь значит же что-нибудь?
— А ведь и правда, Ягатма, — подхватил Ягорин. — Шкура Рыси ровно призывает нас к чему. Ну, медведи, по всему видать, вашу сторону крепко держать станут, чего б там дальше не случилось. А мы-то чего от рысей хотим, а Ягур?
— Чтоб Ягатма кончал скорей, — проворчал старый павер, елозя на подмерзшей заднице. — Поторапливаться нужно, пока солнышко вконец не сбежало. Давай-ка начинай свое. Глянем, не удивит ли чем лисья шкура. А об этом после перетолкуем.
Священную шкуру для гаданий обновил предшественник Ягорина. Прежняя-то чуть не долыса истерлась. Только ведь заменить ее не так-то просто — тут лисам повезло. Ибо священную шкуру человек своими руками взять не может. Самолично убить родовое животное нельзя — тут и говорить нечего. Но и убитый другими зверь не подходящ. Нет, священной почитается лишь та шкура, что зверь-родич сам принесет людям, да и отдаст собственной волей. А такое чудо нечасто узришь. Вон, к примеру, лисам прошлой весной повезло: хозяйка шкуры свалилась в старый заброшенный схрон, а на нее обрушилось сгнившее бревно. Но совсем новенький пушистый лисий мех вцепился в палочки, не дав им толком раскатиться.
— Новое дело, — забухтел Ягабо. — И чего в этом месиве углядишь-то?
— Уж как-нибудь поднапрягусь, — отмахнулся Ягорин, не слишком почитавший сверстника.
Он уперся ладонями в раскинувшиеся по сторонам колени, выпятив локти — невысокое, коренастое тело лиса было не слишком гибким. Лоб скомкали морщины, голубые глаза на широком лице сузились, губы, и без того тонкие, вовсе спрятались, растянувшись в уголках. Он раздумчиво поводил бычьей шеей из стороны в сторону, хоть и не приходилось оглядывать значительное пространство. Скрученные на затылке в небрежный пук косы свободными неприбранными концами шевелились, будто змеи. Его лисья шкура уверенно предсказала Белому народу большую удачу. Но, духи — и добрые, и злые — к той удаче оказались и вовсе непричастны, дескать, люди сами ее сотворят. А вот росомах что-то связывает со злом, затаившимся на полудне. Ягатма смаковал его слова. Нарадоваться не мог тому, что зло, каким бы оно не предстало, все ж не от его сородичей исходит.
— Все-то у вас росомахи рядом со злом ходят, — едко процедил Ягабо. — Как сговорились.
— Росомахи есть дети Белого народа, — отчеканил Ягур. — Наши братья. И что бы им не суждено было содеять, они сотворят. Сами. Без наших подсказок. И уж точно без твоих. Думаешь, не знаем, — почти зашипел старик, — как ты пытаешься навязать вождю Живану свою волю? Молодостью его пользуешься, да нашими именами припугнуть норовишь… — Ягур зашелся старческим сухим кашлем, едва не завалившим его на спину.
Выучень Благой сидел внутри круга за ним. Он осторожно прихватил наставника за плечи, покрепче прижал к себе, не позволив неосторожной руке или ноге коснуться защитного охряного круга. Ягур был высок да крепок, а Благой и вовсе вымахал в подлинного богатыря. Кто не знал, никогда бы не заподозрил в этом громадном диковатого вида мужике недюжий ум, прельстивший два десятка лет назад мудрейшего из паверов. Ягатма бросил на орлов последний взгляд и нащупал свой кошь, лежащий у левого колена. Пришло пора сворачивать гадания — оставалось произнести последнее заклинание.
— Ну, сторожишься рассказывать о своих бедах? — устало осведомился Ягур на развилке дорог, расходящихся к селищам орлов и рысей. — Иль впрямь вознамерился в одиночку сражаться? Пупок не развяжется?
— Не могу, — с трудом выдавил Ягатма, зыркнув на торчавших неподалеку парней с волокушами, что тащили его.
Беседа старых паверов не предназначалась для простых охотников. А то еще ухватят какой клочок разговора, домыслят на свой лад и дома такого нагородят, что и мужики со страху рожать начнут.
— Никак тебе уста запечатали? — прошептал Ягур с немыслимым для него отчаянием.
Ягатма уперся взглядом в землю под дрожащими ногами и коротко кивнул.
— Тогда попробуем кратко, — потребовал орел и сразу же оглушил первым вопросом: — Ты саму бабу за кромку Нави отправить пытался?
— Да, — через силу выдохнул Ягатма и зашелся таким кашлем, что рухнул на колени.
Метнувшийся к нему, было, Искрен наткнулся с разбегу на властный жест Ягура. Глаза парня сверкнули упрямством, но на следующем шаге он сдался перед оглушительно тихим шипением старика. Да и Благой шагнул к нему с таким видом, что ослушаться орла была никак невозможно. Ягур не стал поднимать с колен приятеля — сам опустился рядом. Подцепил горсть снега и неспешно отер вспотевшее, несмотря на вечерний холод, лицо Ягатмы. Второй снежок он протолкнул ему в приоткрывшийся рот. Страдалец несколько раз сглотнул и вроде чуток оживился. Ягур притянул его к себе, обнял одной рукой, второй мягко поглаживая по одеревеневшей спине:
— Понимаю, трудно. Но я должен знать хотя бы главное, — он поймал взгляд Ягатмы, нащупал в нем осознанное согласие на добровольную муку. — Знаю, что готов. Только вот как долго ты выдержишь? — он что-то прикинул в уме и приговорил: — Посчитаем, что боле двух раз тебе не сдюжить. Стало быть, у меня всего одна попытка. Крепись, — он покрепче обнял попытавшегося напрячься друга. — Рта и не думай раскрывать, береги силы. Просто кивни. Как же мне это… Судя по тому, каким тебя притащили к Таратме, отделал тебя дух знатно. Та-ак. Это он бабу защищает и будущее дитя… — Ягур чуток замялся и выпалил: — А еще на кого он нападал?
Ягатма отрицательно мотнул головой и прямо-таки потонул в приступе разрывающего его кашля. А после и окончательно расстался с сознанием. Ягур бережно поддержал голову друга, прижал ее к себе и принялся оттирать лицо снегом, приговаривая:
— А и ничего. Не помрешь. А нам знать надо. Самое важное понимать должны: беда ли пришла к народу, или же обойдется малой кровью? Скажем, нашей паверовой, как духи в Таратме поведали. Остальным-то навроде удачу большую предрекли. Видать, мы с тобой, старый ты пень, к той удаче руки не приложим. А мешать не должны, что ли? — вопрошал Ягур неподвижного мученика. — Не знаешь? Вот и я не слишком. Чего-то этот дух наворотит — без этого они не могут. Иначе б не лезли в срединный мир так яро, — приговаривал он, призывно махая рукой молодым рысям. — Ну, да мы с тобой за ним присмотрим, герой ты мой обветшалый. Авось чего и придумаем. А то, глядишь, и вправду боги вернутся, а Ягатма? Берите его, ребятки, — приказал Ягур почтительно приблизившимся парням. — Кутайте теплей, и тащите домой. Недимиру передайте: павера вашего ни о чем не спрашивать. А я тыждень спустя сам к вам наведаюсь.
— Отец, дозволь спросить, — привычно начал Благой, впрягаясь в волокуши, куда заботливо пристроил наставника, укутав его шкурами по самое горло.
— А чем бы я ему помог? — также привычно упредил тот невысказанный вопрос. — Иль не видишь, каков он нынче? Как помочь тому, кто и себе-то в помощи отказывает? Нет, Ягатма не помощи нашей ищет, — не скрывая горечи, поведал Ягур сокровенное. — Он на большее замахнулся: желает решить дело к своей пользе, но чужими руками. Родичей настропалять против Тиханы опасается — Недимир ему того не дозволит. Вот и вздумал нас всех в то замешать. Друг я ему. И таким останусь, пока за кромку не шагну. Однако и делам неправедным потакать не стану.