Он указал на набор ножей, аккуратно разложенных на тряпочке возле бочки.
- Это для Гунхильды, - сказал он веско. – Кованы из незаржавленной стали. И самоточны. Ни у кого во всем Гномдорне нет. Во как. А там…
Хальвард ткнул на стену, где на крючке висит пара башмаков.
- В таких башмаках моя Бенрика не заскользит даже на мокрых валунах, пусть они даже улитковой слизью покроются.
- Гномдорн, это ваш город? – решила уточнить я.
Гном кивнул и проговорил:
- Провинциальный городок всего гномьего царства. Я в нем родился и все мои жёны тоже.
Едва закончил фразу, в трубке закашляло, затрещало, потом послышался уже знакомый голос с хрипотцой:
- Хальвард? Хальвард, ты тут?
Гном подскочил к трубке и крикнул в расширитель:
- Тут.
- Готово платье для Вергена! – гордо воскликнула гномиха.
- Да не для Вергена, - поправил её Хальвард, - а для девы его.
Гномиха, которая, вроде как Бенрика, проговорила:
- Да какая к слизню разница? Иди принимай на третьем колодце.
Глава 18
Гном с удивительной для такого коротконогого существа прытью метнулся в сторону выхода. Я поспешила за следом, и чуть не споткнулась о него, когда тот резко остановился и наклонился.
- Осторожней, дева, - бросил он, даже не повернувшись. – Этот колодец глубок.
- Извините, - проговорила я виновато и, обойдя Хальварда, встала с другой стороны ямы.
В свете факелов и мерцании драгоценностей на стенах, она выглядит особенно устрашающей, словно пасть неведомого зверя.
- Готов! – вдруг прокричал гном прямо в эту самую пасть.
Снизу послышалось:
- Пускаю!
Я замерла, с неподдельным интересом ожидая, что будет дальше. Поначалу все было спокойно и тихо. Но спустя некоторое время до ушей стал доноситься звук, похожий на скрежет и царапанье. Словно кто-то чиркает гвоздями по камню. Этот звук приближался с удивительной скоростью, а я с запозданием поняла, что исходит он из воздушного колодца, над которым завис гном.
- Это не опасно? – с тревогой поинтересовалась я.
- Не опасней, чем варить мандрагору, - отозвался Хальвард с глухим смешком.
Что такое мандрагора я слышала лишь однажды, и она показалась мне куда менее не слишком миролюбивой. Но гнома, похоже это только забавляло.
Цокот всё нарастал. Я попятилась к стене, а гном, напротив, залихватски ухнул и выставил руки вперёд, словно собирается что-то ловить. Едва он принял такую неприглядную позу, из темноты с оглушительным стрекотом выскочило что-то тёмное.
Я смогла лишь взвизгнуть, а гном цапнул пальцами. Но видимо промахнулся – стрекочущее пятно с писком ринулось ко мне и стало метаться. Вскинув руки, я снова завизжала и вжалась в стену, где драгоценные камни весьма ощутимо впились в спину.
Гном кинулся ловить пятно, приседая и прыгая, как лягушка.
- Ах ты ж визгопряха зубоскальная! – ругался он, пытаясь изловить странное существо. – Да стой ты наконец!
Но существо явно стоять не собиралось. Оно с воплями носилось по коридору, лязгало зубами, но далеко не убегало, словно тоже боится потеряться в его хитросплетениях.
Решив, что несчастному гному, которому не так-то просто приседать с такими короткими ногами, нужно помочь, я выступила вперед как раз в тот момент, когда существо проносилось мимо. С глухим шлепком оно врезалось мне в ногу, и я явственно ощутила, что голова существа очень твердая.
- Ой! – воскликнула я и ухватилась за место удара, нелепо прыгая на одной ноге.
Заминки хватило, чтобы гном ухватил и поднял зверька.
- Ух тыж, ащеул малолетний, - проговорил он сердито, но, вместе с тем, поскреб его по подбородку.
Тот моментально успокоился.
Зверек оказался размером с кошку и чем-то средним между большой ящерицей и нетопырем. Темно зеленая кожа в щетинках, они блестят в свете факелов, словно покрыты маслом. Глаза-бусинки черные, смотрят с любопытством и страхом на такой страшный и незнакомый коридор. Спину венчают два небольших кожистых крыла с кривыми коготками. Позади хвост длинной в половину размера существа, а на лапках внушительные когти крючками.
К спине зверька привязан свёрток, существо дышит тяжело, будто такой вес явно не для его маленького тела.
- Это… что? – наконец спросила я, опуская ушибленную ногу.
- Домашний зверь, - сообщил гном, почесывая подбородок ящерице. – Лапокрыл. Летать не может, но умеет парить. Это если вниз. А коли вверх, так вон, когти. По голому камню так бегает, как ни один гном по ровной дороге не побежит. А крылами подмогает.
- И вы таких дома держите? – с опаской спросила я и немного приблизилась, чтобы лучше рассмотреть.
Зверек хоть и не большой, но в пасти блестят ряды острых и частых зубов. На меня поглядывает с недоверием и осторожностью.
- А чего ж не держать, - удивился Хальвард. – У нас они, по всем пещерам живут. Когда дикие, они провизию воруют. А когда домашние, даже сторожат. Чтоб другие лапокрылы не тырили. Ему ж тоже хорошо. Кормют, поют, брюхо чешут. Вот, бери. Женка передала.
Он ловко размотал верёвки и протянул свёрток. Я приняла и зачем-то присела. Гном на этот жест посмотрел с явным изумлением – левая бровь поднялась, а глаза округлились.
- Странные у людёв пляски, - сказал он, видимо решив, что это какой-то танец. – Но сейчас не доплясков. Лапокрыльчика надо обкормить и обратно пускать. На поверхности им тяжко. Глаза видишь какие? То-то и оно. Для сумрака они, а не для света.
Я с сомнением посмотрела по сторонам. После того, как волк развесил факелы по коридорам, стало явно светлее. Но говорить, что слишком – рановато.
Прижав сверток к груди, как самую большую в мире ценность, я открыла рот, чтобы поблагодарить гнома за хлопоты, но в коридоре вновь послышался цокот. На этот раз уверенный и грозный, словно по тоннелям несется когтистая лошадь.
Глава 18.1
Замерев я вытаращилась в темноту, зверёк на руках гнома замер, и лишь сам гном выглядит спокойным и умиротворенным, будто вокруг луга с сочной травой и прозрачные реки.
Едва успела вздохнуть, из-за поворота вылетел огромных размеров волк с черной лоснящейся шерстью. Глаза горят, как два красных фонаря, пасть оскалена и видны клыки с ладонь. Как только он увидел меня, оскал сошел, но я услышала хриплый и недовольный голос:
- Зачем ты опять ушла?
- Я пленница? – неожиданно резко для себя спросила я.
Такой дерзости волк явно не ожидал. Он фыркнул и подошел к колодцу, цокая когтями по мраморному полу.
- И лапокрыла вызвали, - проговорил он. – Зачем вызвали?
Я бросила на гнома взгляд, полный надежды, полагая, что он сейчас всё объяснит. Но тот молча смотрит на волка и почухивает голову своему питомцу. С изумлением я вдруг осознала – гном не понимает волка.
Пришлось отвечать мне.
- Ты оставил меня одну. Я была вынуждена искать занятие. А оно нашлось, учитывая, что мне предстоит дорога, а одежды для нее никто не предоставил.
Гном вытаращился на меня, словно увидел говорящую лошадь, и сказал:
- Ты чего рычишь как зверь?
- А Верген иногда по-другому не понимает, - бросила я.
Ожидала, что зверь сейчас вспылит, кинется на меня и накажет, но он лишь снова фыркнул и произнёс всё тем же звериным языком:
- То есть, это дорогое платье из тэнгэрского шелка не достаточно хорошо для тебя?
- Оно слишком хорошо для путешествий через лес, - парировала я. – Будет очень обидно, если этот тэнгэрский шелк останется клоками на ветках. А зная твои привычки, боюсь, через некоторое время от платья вообще ничего не останется. Так что позволь мне, как человеку, всю жизнь прожившему в деревне, самой выбирать, в чём идти в лес.
От собственной смелости потряхивало. Никогда прежде я не разговаривала с мужчиной в таком тоне. Никогда прежде мне не позволяли высказывать свое мнение и настаивать на нём. Но сейчас почему-то чувствовала, что всё делаю правильно. И если собралась выходить за рамки правил деревни, сейчас самое время.
Волк устремил на меня взгляд красных, как вечернее зарево, глаз и несколько мгновений испытующе смотрел. Я ожидала чего угодно, но больше всего – чего-то страшного. Именно страшное сделали бы в моей деревне за такую дерзость. Но волк лишь лязгнул челюстями. На мгновение даже показалось, он доволен.
- Могла бы не беспокоиться за своё платье, - сообщил он. – Я же сказал, что не трону тебя, пока не придешь в себя. Хотя, судя по поведению, чувствуешь ты себя прекрасно. Тем не менее, я не нарушаю обещаний.
Я должна была радоваться. Но почему-то стало досадно, а неприятное чувство, которое точило изнутри утром и которое с таким трудом заглушила, пока была у Хальварда, вновь напомнило саднящим уколом.
Гном все это время наблюдал за нами с неподдельным интересом, переводя взгляд с волка на меня и обратно. Потом вдруг выдохнул:
- Верген! Так тебя, это, поздравить можно! Прям ого-го! Поздравляю что ли! Надо праздник сотворить! В честь такого, в честь…
Договорить он не успел – волк грозно зарычал, и Хальвард умолк на полуслове, недоуменно хлопая ресницами.
- Пойдем, - на своем зверином произнес Верген и направился вверх по коридору.
Виновато улыбнувшись гному, я одними губами сказала «спасибо», и двинулась следом за зверем. Меня распирало любопытство, почему волк так грубо прервал своего поверенного или кем являлся ему Хальвард. Но сейчас спрашивать не решалась, ибо волк и без этого какой-то взвинченный, хотя и отчаянно пытается этого не показывать.
До моей комнаты добрались молча. Волк толкнул дверь и вошел, пропуская за собой. Затем уселся по середине и уставился на меня багровыми глазами.
Я ждала, что он уйдет. Но волк не уходил. Тогда проговорила:
- Мне нужно переодеться.
- Переодевайся, - разрешил зверь.
- Я не хочу, чтобы ты смотрел, - вспыхнула я.
- А я хочу смотреть, - отозвался волк.
Мне не было известно, откуда во мне появилась эта дерзость и смелость, но прежде, чем успела это обдумать, выпалила:
- Ты и так все время делаешь, что хочешь. Ты соблазнил меня…
- И ты с удовольствием соблазнилась, - заметил волк.
В голове мгновенно вспыхнули недавние образы, стоны и прикосновения, от которых по телу прокатились волны дрожи. Но я тряхнула головой и проговорила все так же рассерженно:
- Не важно. Все равно это не имеет значения. Ты делаешь со мной все, что заблагорассудится. Но позволь хотя бы переодеться без посторонних глаз. И если считаешь, что твои глаза не посторонние, то сильно ошибаешься. Не посторонними могут быть лишь глаза мужа или матери. На крайний случай бабушек и сестер. А ты не являешься ни одним из этих людей!
Волк смотрел на меня неотрывно, буквально сверля взглядом. Но я не сдавалась и отвечала ему взглядом таким же прямым и бесстрашным, хотя сердце колотилось, как у загнанного кролика.
- Шарлотта, ты такая аппетитная, когда злишься, - проговорил он. – Но так и быть. Если тебе настолько сильно хочется переодеваться в одиночестве, я оставлю тебя. Только прошу, не выпрыгни в окно или что там еще зреет в твоей прекрасной головке.
Я вспыхнула, чувствуя, как праведный гнев потек по венам.
- Неужели, Верген, ты считаешь меня такой глупой и безрассудной? – спросила я резко.
- Ну, - протянул волк хриплым звериным голосом, - в лес ведь ты убежала в одиночку. И в колодец провалилась.
- Это не моя вина, а твоя, - сообщила я. – Не стоило меня испытывать, бросать одну и подвергать опасности моих близких. А открытые колодцы по всему замку – вообще верх безрассудности. К тому же…
- Всё-всё, - оборвал меня волк – Ты права, я не прав. Переодевайся. Я подожду снаружи.
С этими словами он развернулся и вышел, цокая когтями по мрамору.
Глава 18.2
Я стояла и с изумлением таращилась на проход, в котором скрылась звериная туша. Не верилось, что с такой легкостью удалось уговорить волка дать мне переодеться. Особенно учитывая, что прежде он не упускал ни одного шанса поглазеть на меня, прикоснуться, сотворить свои распутные, но до безумия приятные действия.
Невольно я вспомнила, как его горячие пальцы проникали в самые потаенные глубины моего средоточия, и между ног потеплело, а внизу живота появилось напряжение.
Теперь же волку достаточно было моего слова, чтобы отказаться от всего, чего прежде добивался с таким усердием.
В груди защемило от тоски. Стало так обидно, что на глазах навернулись слезы, захотелось и впрямь выпрыгнуть в окно, лишь бы избавиться от этого всеобъемлющего чувства ненужности.
И все же я смахнула со щеки слезинку и подошла к ширме.
Развернув сверток, который любезно предоставили гномы, я улыбнулась. Это оказалось очень благочестивое платье под горло, с длинными рукавами и коричневой юбкой в пол. Верхняя часть сделала отрезом из черной ткани и стягивается под грудью жилеткой цвета обожжённой глины на шнуровке.