— Я очень надеюсь, — сказала она, поднимая на него глаза, — что мне не придется повторять ее дважды. Джоан производит впечатление понятливой девочки с хорошей памятью.
— Что ты имеешь в виду?
Леди Теннесси опустила голову и сосредоточилась на петлях.
— Мама...
— Я согласна с тобой, это было чуть-чуть рановато. Но, в конце концов, кто знает, когда еще я смогу поговорить с твоей будущей женой?
— Мама, — сказал Генри очень-очень спокойно, потому что этот разговор совсем перестал ему нравиться, — Мама, это принцесса. Превращающаяся в дракона. Ей четырнадцать лет. Я не собираюсь на ней жениться.
— Дорогой мой мальчик, мужчины никогда не собираются жениться.
— Тогда каким же образом мужчины становятся женатыми? — спросил Генри, не скрывая сарказма.
— Очень просто, — ответила его мать, поднимая бесформенное изделие, ощетинившееся спицами, и критически осматривая его на расстоянии вытянутых рук. — Однажды ты понимаешь, что эта женщина — твоя жена. И тогда уже поздно что-то планировать или менять. И я бы на твоем месте хорошенько подумала, — добавила она серьезно, — хочешь ли ты, чтобы эта девочка стала чьей-то чужой женой.
Жена барона Тойлера
Когда на южных склонах снег начал сходить, и из-под него показались первоцветы, Генри и Джоан отправились к Сагру. Джоан была солидно экипирована — книгами, платьями («мама, где она их будет носить? Красоваться перед козой?» — «молчи, Генри, тебе этого не понять»), некоторым количеством редких снадобий и ручным хорьком, который, правда, сбежал на первом же привале в лесу. Джоан расстроилась, но Генри смог убедить ее, что мечтой всей жизни этого хорька было вырваться наконец на свободу.
У Сагра Джоан спросила, останется ли Генри с ними ненадолго. Он сослался на «кучу дел», и на следующий же день рано утром отправился в обратный путь. После разговора с матерью Генри не хотел проводить с Джоан ни единой лишней минуты. Тем более когда вспоминал, что несколько дней назад ей исполнилось пятнадцать.
Он собирался вернуться летом, может, не в начале, а ближе к середине — но не вернулся. В конце весны, на первой королевской речной регате (бессмысленном мероприятии большого размаха, имеющем огромное значение для поддержания престижа правящего монарха), Генри встретил Мэри, молодую жену барона Тойлера. И после этой встречи он на долгое время стал потерян для остального мира.
Это случилось во время пикника — новомодного увлечения, пришедшего с юга, из Кресской Империи, где подобным образом отмечали конец весны и начало лета. Суть увлечения по большей части сводилась к тому, что прекрасные и благородные дамы и господа, одетые в прекрасные и благородные одежды, усаживались на какой-нибудь лужайке, где количество солнца и тени было перед тем тщательно проверено специально учрежденным для этого придворным, и дальше вкушали легкую и необременительную пищу и запивали ее легким и необременительными охлажденными напитками. Генри, откровенно предпочитавший стол, мясо и кувшин красного вина траве, устрицам и шампанскому, стоял в стороне у дерева и с улыбкой наблюдал за остальными, которые развлекались в свое удовольствие — или делали вид, что развлекались. Генри слышал, как чуть вдалеке король обстоятельно рассказывал бесконечную историю про поимку огромного сома, периодически отвлекаясь и вставляя в свой рассказ истории поменьше. Прямо за его спиной под сенью гигантского дуба сидела группа дам и довольно увлеченно обсуждала мужей, любовников, постоялые дворы и своих модисток. Одним ухом Генри внимал истории про сома, а другим — разговору благородных дам, и в конце концов в его голове сложился образ хорошо одетого сома, въезжающего на постоялый двор в окружении любовников собственных жен. Генри улыбнулся, и в этот момент услышал шелест юбок по невысокой траве.
— Когда мужчина стоит в стороне от всех и улыбается самому себе, — произнес мелодичный женский голос со слегка кошачьими интонациями, — это обычно означает, что он влюблен. Вы влюблены, сударь?
Он поднял глаза и прямо перед собой увидел женщину с мягкими темными волосами, уложенными в легкую прическу, открывавшую ее уши и шею. В первое мгновение он подумал, что она очень похожа на Клару — вот только у той лицо было жестким и строгим, а у этой женщины — мягким и загадочным.
Женщина стояла, слегка наклонив голову набок, и от этого ее шея изогнулась таким образом, что у Генри перехватило дыхание.
— Теперь — да, — ответил он, не думая, что говорит.
Женщина улыбнулась.
***
Генри шел по галерее. Справа проплывали факелы и двери, слева — пустые провалы окон, из которых сочились глубокие летние сумерки. Полумрак расползался сизым ковром по каменному полу, испуганно отшатываясь там, где на плитах отплясывали всполохи света.
— Генри!
Он резко обернулся — слишком резко, хотя шаги и голос были мягкими, дружелюбными, искренними.
Эд Баррет. Сын старого лорда Баррета, шалопай и умница. Друг детства.
Чужой, незнакомый, совершенно ненужный сейчас человек. Что он делает здесь в предрассветный час? Что ему вообще нужно?
Генри замер, внимательно наблюдая за приближающейся фигурой. Движения молодого мужчины были легки и уверенны — и оттого слишком сильно контрастировали с нежной лиловой тьмой, льющейся из окон и кипящей внутри Генри.
— Что ты тут делаешь, Теннесси? — широко улыбнулся Баррет.
— А ты? — осторожно усмехнулся Генри, пытаясь спрятать темный яд, который пробегал по венам и так и просился вырваться наружу.
— Я по поручению папани к его величеству, — Баррет весело прищурился. — Какие-то бумаги привез. Мог бы переночевать по дороге — но решил добраться сегодня. Ночи светлые.
— Светлые, — согласился Генри.
— Так что ты тут делаешь?
Не унялся. Генри еле заметно поморщился.
— Шел спать.
— А ты разве не в южном крыле живешь, как обычно?
— В южном.
— А...
— А сюда я пришел воздухом подышать.
— А.
— Да.
Баррет перестал улыбаться и пристально посмотрел на Генри.
— Значит, Джим не соврал?
— Джим?
— Гелленхорт. Встретил его внизу. А он, как обычно, вывалил на меня все последние сплетни.
— Ясно, — только и сказал Генри. Эд снова кинул на него быстрый взгляд и вдруг громко расхохотался.
— Как тебе это удается? — спросил он наконец, отсмеявшись.
— Что именно? — сухо уточнил Генри.
— Затаскивать любую понравившуюся бабу в постель.
Генри только усмехнулся, очень надеясь, что его улыбка не выглядит слишком грустной. У него не было никакого желания рассказывать, что в постель затаскивали его самого — и весьма эпизодически. И он даже не мог бы ручаться, что между эпизодами в этой постели не успевал побывать кто-то еще. Претендентов было много.
Но сегодня Мэри сказала, что хочет видеть именно его. И он в очередной раз, как последний дурак, пошел. До последнего момента маялся, пытался отговорить себя. Но все равно — пошел.
Потому что — глупо же? Глупо было не пойти? Если она — звала?
Глупо. Все это было — глупо.
И слишком уже затянулось.
— Ладно, старик, — Эдвард хлопнул Генри по плечу. — Я пойду к себе. А ты иди — куда собирался. Увидимся.
— Увидимся, — согласился Генри.
Он проследил за тем, как Баррет скрылся за поворотом, ведущим в боковой коридор — и снова пошел по галерее. Справа факелы чадили, исходя едким темным дымом — слева занимающийся рассвет перекатывал через подоконник светло-серый туман и легкую грусть.
Генри поспешил.
***
Генри сидел в королевском кабинете, возле огромного камина, в одном из больших кресел, оставшихся еще со времен прадедушки короля. Кресла эти были до ужаса старомодны и уже много раз сменили обивку, но в свое время их ничем не заменили — и поэтому теперь они стали семейной реликвией, набирая в цене при каждом следующем короле.
— Хочешь что-нибудь выпить, Теннесси?
Генри вежливо покачал головой.
— Благодарю ваше величество. Воздержусь.
— Как знаешь, — король крякнул и тоже опустился в кресло. — Так вот, на чем бишь мы...
Генри молчал. Он не помнил, на чем остановился король — но это было и не важно. Генри прекрасно понимал, почему его вызвали сюда — и совсем не хотел об этом напоминать.
Он и сам предпочитал на эту тему не думать.
Король прокашлялся, посмотрел в камин, на потолок, на свои колени — и, наконец, на Генри.
— Как там Джоан?
Генри очень следил за тем, чтобы его лицо не дрогнуло.
— Хорошо. Учится. У нее уже очень хорошо получается себя контролировать. Она молодец, ваше величество.
В уголках глаз короля проступили довольные морщинки.
— Когда собираешься к ней?
Генри слегка помедлил.
— Скоро, ваше величество. Скоро.
Скоро. Но еще не сейчас. Не сейчас, когда...
Генри незаметно сжал подлокотники кресла, чтобы остановить мысль, побежавшую теплыми воспоминаниями вдоль позвоночника.
Король радостно улыбнулся.
— Отлично. Не забудь сообщить мне, когда соберешься — прикажу приготовить мои маленькие гостинцы. Ты же донесешь их по своим северным горам?
— Донесу, ваше величество. Непременно.
***
— Скоро, Теннесси! Ты сказал «скоро»!
— Я собирался выехать со дня на день.
— И не предупредил! Что я теперь ей передам? Ничего не готово.
— Я могу подождать.
— Нет уж. Поезжай как можно скорее. Отдам в следующий раз.
***
— На север? Ты собрался на север? — ее дыхание обжигало.
— Я должен ехать.
— Но там холодно.
— В начале осени еще не очень.
Он почувствовал ее губы, скользнувшие по его уху.
— Поедем с нами, в Рейнгар. Там не будет холодно. Я обещаю — не будет...
— Мэри...
— Поедем.
Он прикрыл глаза — и успел подумать, что Рейнгар — это лишь немного на юго-восток. Он заедет туда. Ненадолго. А потом — сразу на север.
Сразу.
***
— Милорд...
— Ленни, не спорь, пожалуйста. Я уже все равно пообещал.
— Ей?
— Не только.
Ленни стоял в дверях с охапкой одежды, принесенной от прачек, такой большой, что сверху виднелась только копна волос — и глаза.
«Лучше б и их не было видно», — с досадой подумал Генри.
— Милорд, но вы же должны были ехать на север, — тихо сказал Ленни.
— Я и поеду. Просто не сразу.
Ленни стоял в дверях и мял пальцами лен, бархат и сукно.
— Генри, — сказал он совсем тихо, но твердо. — Поехали в Тэнгейл.
Генри резко вскинул голову и посмотрел прямо в эти несносные голубые глаза, сверлящие его поверх горы тряпья.
— Ты забываешься, — прошипел Генри.
Голубые глаза вгрызались в него непоколебимой честностью.
— Ты поедешь в Тэнгейл, — бросил Генри, отворачиваясь. — Один.
Ленни прикрыл глаза, перехватил одежду — теперь над ней торчали только его кудри.
— Да, — глухо раздался его голос из-за тряпок. — Конечно, милорд.
***
Они поехали в Рейнгар — шумной пестрой компанией. Мэри тоже ехала верхом, крутилась в дамском седле, пытаясь улыбнуться всем и каждому, кокетничала, смеялась. Генри остался в самом конце колонны, подальше от звука ее голоса. Ему было не по себе после того, как он отослал Ленни в Тэнгейл. Это был нехороший разговор. Неправильный.
Все было неправильно.
«Переночую с ними, — подумал Генри, подгоняя лошадь, чтобы догнать остальных. — Переночую — и завтра поеду на север. Пора».
Он по-прежнему носил дракончика, вырезанного Джоан, в нагрудном кармане. Перед отъездом Генри положил туда все письма Мэри — и места в кармане стало очень мало. Вечером, в трактире, где они остановились на ночлег, Генри выложил дракона на стол, чтобы назавтра положить в наружный карман куртки.
Но утром к нему совершенно случайно зашла баронесса — и дракончик так и остался лежать на столе в темной и душной комнате.
***
Генри прожил в Рейнгаре два месяца. Постепенно остальные члены компании разъехались, кто куда, и вдали от шума и блеска столицы Мэри стала еще мягче, нежнее и постояннее. Она была только с ним, только его, только для него...
Так продолжалось до конца осени, когда Мэри решила наконец вернуться к своему дорогому мужу. Генри уговаривал ее остаться, умолял ее, но она была непреклонна. Она вернула Генри все его письма, поцеловала в щеку — и уехала в свой замок.
Зимой Мэри всегда была верной и любящей женой.
Генри, внезапно осознавший, что он невесть что делает в доме у почти незнакомых ему людей, тут же уехал. В Тэнгейле, он встретил взгляды матери и Ленни, молчаливые и от того особенно давившие на совесть. Неожиданно Генри вспомнил, что оставил дракончика на столике в безвестном трактире, и почему-то это страшно раздосадовало его. Он даже подумывал о том, не вернуться ли в этот трактир и попытаться отыскать фигурку — но в конце концов собрался и ушел в горы.
На дворе стояло самое начало зимы.
***
Его никто не встречал. Когда Генри вошел в маленький домик, ему стало холодно, хотя внутри было хорошо натоплено. Сагр ничего не сказал ему и только кивнул в знак приветствия, Джоан что-то буркнула под нос и тут же исчезла за занавеской, откуда не появлялась до самого ужина. Ели молча.
Встав из-за стола, Генри решил, что больше не в состоянии это выносить, и вышел чуть-чуть проветриться. Но на улице дул резкий ледяной ветер, и он вынужден был тут же вернуться в дом. Генри еще немного посидел за столом, а потом пошел устраивать спальное место в привычном углу. Сагр, проходя мимо, сухо пожелал ему спокойной ночи, Генри так же сухо ответил. И больше не было ни звука.
В молчании прошла неделя. Генри чувствовал себя отвратительно. Ему впервые в жизни было неуютно в этом доме, да и история с Мэри тоже давала о себе знать. Генри по-прежнему страстно ее желал, и чем больше он ее желал, тем холоднее он становился, а чем холоднее он становился, тем сильнее он ее желал. Он уходил на целые дни в горы, невзирая на мороз и снег, и возвращался разбитым и угрюмым — а в доме его встречали такие же угрюмые лица. Генри хотел вернуться в замок — «раз ему все равно здесь не рады» — но там его ждали укоризненные глаза матери. И их он тоже видеть не хотел.
В тот день Генри вернулся раньше обычного, поскольку началась метель. Сагр работал во дворе, но Генри уже слишком замерз и устал, чтобы остаться ему помочь, и пошел сразу в дом. Войдя, он остановился, снимая теплую куртку, повернулся — и увидел, что Джоан сидит за столом и читает его письма. Генри громко вздохнул, она подняла глаза и побледнела. Некоторое время стояла гробовая тишина. Наконец Генри очень медленно и очень тихо спросил:
— Как у тебя оказались эти письма?
Джоан молчала.
— Джо, — сказал Генри еще медленнее, — как они у тебя оказались?
— Я, — начала девочка, но у нее совершенно пропал голос, как будто она долго кричала на морозе, — я залезла в твою котомку.
— Зачем?
Она опустила глаза.
— Джо! Зачем?
— Я хотела, — прошептала она, — хотела найти своего дракончика.
Генри вздрогнул.
— Хотела забрать его у тебя.
— И ты решила выкрасть его? А раз не удалось украсть дракончика, то ты решила украсть письма?
Джоан замотала головой.
— Я хотела, чтобы ты решил, что он пропал, —начала она, запинаясь. — И тогда ты бы начал его искать, и не нашел бы, и тогда, я думала, ты понял бы... — она всхлипнула. — Я залезла в котомку, но там было полно этих дурацких писем, и я сначала просто вытащила их... А потом... Я подумала...
— Что ты подумала?
— Я подумала, что, может, если я посмотрю, что в них, я узнаю, почему тебя так долго не было, — шепнула она.
— И что? Узнала? — спросил он жестко.
Она подняла взгляд, и ее глаза вспыхнули.