Генри не стал объяснять, что за девочку он везет с собой, сказав только, что та едет обучаться у Сагра. Пастухи понимающе кивали и смотрели на принцессу со странной смесью сочувствия и уважения. Джоан этих взглядов не замечала — слишком много интересного было вокруг.
На следующий день им предстояло пройти совсем немного — до дома Сагра от деревни было примерно полдня пути. Почти сразу нужно было перейти вброд горный ручей, не широкий, но бурный, и ледяной в любое время года — но Генри заметил, что ледяная вода меньше смущает нежную и хрупкую принцессу, чем его. Впрочем, он давно понял, что она не такая нежная и хрупкая, как кажется на первый взгляд.
За ручьем тропа подходила к отвесной скале, и дальше долгий подъем вел с одной каменной ступени на другую — пока не выходил на небольшую площадку с домом. Сруб, клеть и хлев по северной традиции стояли под одной крышей, покрытой дерном — по-осеннему бледная трава смотрелась легкомысленно на фоне суровых скал.
Когда Генри и Джоан подошли к дому, их встретил очень худой мужчина невысокого роста. Его можно было бы назвать стариком — судя по глубоким морщинам на темном лице и седым волосам, — но жилистое тело выглядело сильным, а скупые движения были точными и уверенными.
— Здравствуй, Сагр, — тихо поприветствовал его Генри, подходя к крыльцу.
— Здравствуй, Генри, — голос Сагра был сухим и твердым, как скалы, которые их окружали. — Кого ты привел ко мне? — спросил он, глядя на Джоан.
В этот момент она посмотрела ему в глаза. Сагр вздрогнул. Слегка прищурился, а его лицо на мгновение стало очень напряженным. Генри краем глаза посмотрел на Джоан — и замер. Он опять отчетливо видел крылья.
Они одновременно громко выдохнули — Сагр и Джоан, — и одновременно стали чуть бледнее.
— Ясно, — сказал Сагр коротко. — Входите оба.
***
Сагр сложил ладони и положил подбородок на отставленные большие пальцы.
— Принцесса.
— Да. Принцесса.
— А дракон серебряный. Не черный, не серый, не бурый.
— Серебряный.
Мастер драконов задумчиво выдохнул в пальцы.
— С этим что-нибудь можно сделать? — спросил Генри.
Сагр поднял глаза и внимательно посмотрел на него.
— А я не знаю, — сказал он очень спокойно. — Ты понимаешь, что все, описанное тобой, — в принципе невозможно?
— Но...
— Подумай, Генри. Начать можно хотя бы с того, что дракон серебряный. Ты хорошо знаешь, что они не бывают такого цвета.
Генри покачал головой.
— Бывают.
Сагр слегка поморщился.
— Бывает, — уточнил он с ударением на «е». — В единственном экземпляре. По неподтвержденным слухам. Но даже если такой дракон существует, то человека, который сможет жить с ним внутри и при этом оставаться в полном рассудке, по определению существовать не может. Даже если этот дракон и серебряный.
— Но Джоан существует. И в ней точно сидит дракон.
— Сидит, — согласился Сагр. — Но это означает лишь, что по какой-то причине он не хочет ее полностью подчинять себе. Пока что.
— Не хочет... или не может? — осторожно спросил Генри.
Сагр долго молчал.
— Это-то нам и надо выяснить, — заметил он наконец тихо.
***
Они стояли у начала тропы, спускавшейся вниз вдоль скалы. Генри был бодр и собран, Сагр — спокоен и невозмутим. Джоан молчала и теребила выбившиеся из косы пряди. Сильный ветер, дувший из ущелья, все время бросал ей волосы в лицо.
— Ну, хорошо, — сказал наконец Генри, чтобы прервать повисшее молчание. Оно напрягало его. Генри пытался убедить себя, что ему совершенно необходимо уйти — и, хотя доводы были вполне вескими, а причины — очевидными, какое-то неясное неприятное чувство все же не отпускало его. — Мне пора.
Сагр кивнул. Джоан молчала.
Генри знал, что должен сказать ей что-нибудь, что-то ценное, ободряющее, или просто доброе — но все слова, которые приходили на ум, были неправильными. Поэтому он просто коротко кивнул им — и пошел.
Он успел спуститься на несколько ступеней, когда вдруг сзади раздался неясный шорох — а в следующее мгновение Джоан спрыгнула рядом с ним, аккуратно приземлившись на полусогнутые, и тут же выпрямилась.
— Ты обещаешь, что вернешься? — спросила она тихо и отчетливо.
— Конечно, я вернусь, — удивленно ответил Генри, но Джоан быстро помотала головой.
— Пообещай по-настоящему.
Генри внимательно посмотрел на нее.
— Я обещаю, что вернусь, Джо, — сказал он с нажимом. Она кивнула — развернулась — и исчезла из виду.
Генри еще немного постоял, пытаясь различить звук ее шагов — но услышал только шум ветра.
***
Когда Генри вышел из потайного прохода на верхнюю террасу Тенгейла, он все понял. Первым желанием было быстро спрятаться за дверью, пока никто его не заметил... Генри вздохнул — и вышел на террасу.
Часовые у дома не кинулись к нему сразу же и не попытались схватить — это был неплохой знак. Однако навстречу вышел человек, и в сгущавшихся сумерках Генри безо всякого удовольствия разглядел полное лицо Бертрама, офицера тайной службы короля.
— Лорд Теннесси, — с легкой насмешкой поприветствовал его Бертрам. Генри еле заметно поморщился. Он вообще довольно равнодушно относился к своему титулу — а в такие моменты и вовсе предпочитал, чтобы его звали как-нибудь по-другому. Какой смысл быть лордом, если все, что тебе за это полагается — это либо презрительная насмешка, либо ненависть и зависть?
— Полковник Бертрам, — вежливо поприветствовал шпиона Генри.
— Будьте добры, проследуйте за мной.
Бертрам отвел Генри в главный зал Тенгейла. Возле камина, в котором языки пламени поднимались соответственно высоко, стояло несколько человек — в том числе король и леди Теннесси.
Генри стало немного нехорошо. Но не при виде короля — куда больше его волновало выражение лица матери. Оно было очень вежливым и очень спокойным. И это было очень, очень плохо.
— Теннесси, — сухо произнес король, когда Генри вошел.
Ну хорошо. Предположим, короля тоже следовало опасаться.
— Где моя дочь?
Генри мысленно сосчитал до десяти, прежде чем ответить. Необходимо было, чтобы голос звучал спокойно и уверенно. Потому что единственное, что могло его сейчас спасти — это полная убежденность в собственной невиновности.
— Ваша дочь находится на обучении у Сагра, Мастера драконов. Она не проинформировала вас о своем отъезде, ваше величество?
Пожалуй, это был перебор. Король покраснел и гневно засопел.
— Проинформировала, — проворчал он мрачно. — Вот. Полюбуйся.
Король протянул ему маленький клочок бумаги. Генри напрягся. Судя по размеру, записка была не очень пространной. Он осторожно развернул ее и прочел следующее.
Дорогой папа!
Я сбежала с Генри Теннесси, потому что хочу поехать на север изучать драконов. Пожалуйста, не сердись и не переживай. Все отлично. В этой истории нет ни слова лжи, любой может проверить, если захочет, где я, а у меня в башне хватает разных странных книг, чтобы всякий убедился, какая я странная девочка. Не расстраивайся. Со мной все будет хорошо. Я люблю тебя.
Джоан.
P . S . Генри прекрасный, поэтому даже не думай о том, чтобы сердиться на него. Иначе я рассержусь на тебя. Очень сильно рассержусь.
Генри смотрел на записку значительно дольше, чем было необходимо, учитывая ее длину.
— Ну? — наконец требовательно произнес король. Генри поднял глаза. Очень хотелось спросить «что „ну“?» — но он сдержался.
— Ты что-нибудь можешь на это сказать?
— Боюсь, что нет, — осторожно ответил Генри.
Король шумно вдохнул. Потом выдохнул. Потом снова вдохнул. Генри ждал, очень стараясь при этом не встречаться глазами с матерью.
— Что ж, — выдохнул наконец король. — Джоан просила меня не сердиться — поэтому я стараюсь не сердиться. Но, поверь мне, это дается мне с большим трудом.
Генри верил. Он бы тоже, наверное, сердился, если бы кто-нибудь тайком увез его дочь.
— Она в порядке? — вдруг спросил король тихо.
— Да, — ответил Генри, хотя что-то мешало ему ответить так уверенно и спокойно, как нужно было.
— И ты правда считаешь, что ей это поможет?
Генри не сразу смог ответить. В голове звучали слова Сагра: «Людей, которые могут жить с драконом внутри и при этом оставаться в полном рассудке, по определению существовать не может».
— Ваше величество, — наконец медленно произнес Генри, — если Сагр не сможет помочь ей — значит, ей не может помочь никто.
Король молчал и только громко сопел.
— Но, если честно, — добавил Генри очень тихо, — даже в этом случае у нее есть неплохие шансы справиться самой.
Три сущности всего
Весь вечер Джоан сидела за столом, положив голову на сложенные руки, и молчала. Сагр не обращал на нее внимания, занимаясь своими обычными делами, — накормил и подоил козу, занес в дом из сарая охапку дров, чтобы те успели просохнуть за ночь, приготовил нехитрый ужин. Сел есть за тот же стол, где сидела она, благо другого в домишке и не было, но Джоан ничего не предложил. Задумчиво смотрел в окно, вытирая миску куском лепешки. Наконец сложил руки перед лицом, оперев подбородок на большие пальцы, так что губы и нос касались ладоней.
Теперь Сагр, наоборот, смотрел на Джоан, долго и внимательно.
— Он вернется? — она подняла глаза.
— А он обещал тебе, что вернется?
— Да, но...
— Значит, вернется. Генри никогда не умел нарушать обещания.
***
Первые несколько дней Сагр рассказывал Джоан о своей жизни. Мысленно он порадовался, что принцессе пришлось совершить пусть небольшое, но достаточно сложное путешествие, а до того — жить в башне в полном одиночестве, без привычной свиты и горничных. Принцесса, конечно, для жизни в домике годилась не лучше, чем Сагр — для жизни при королевском дворе, но она по крайней мере представляла себе, что еда и вода берутся не из воздуха, что кровать может быть настолько узкой, что на ней нельзя лежать поперек, а одежда придумана в первую очередь для тепла и удобства. Джоан старательно запоминала все его наставления, и даже выразила желание научиться топить печь. Первый опыт окончился неудачно, и они долго выгоняли дым на улицу через открытые окна и двери. Однако на следующее утро Джоан уже справилась сама, и в дальнейшем это стало ее негласной обязанностью.
Постепенно между ними установились если и не доверительные, то, во всяком случае, уважительные отношения. Джоан явно видела в нем Учителя, обладавшим тайным Знанием. Сагр же сочувствовал ей и ценил внутреннюю сосредоточенность, которую порой замечал в Джоан. Именно это качество давало надежду, что у них может что-нибудь получиться.
Когда ветер сорвал последние листья с деревьев в ущелье, Сагр впервые заговорил с ней о драконах.
***
— Ты знаешь, откуда они появились?
— Драконы?
— Да.
— Я слышала легенду, когда была маленькой. Что драконов придумала и сотворила Тьма, потому что завидовала Свету, создавшему целый мир. И тогда она задумала существо, которое было бы лучше, чем человек, вершина Творения. Поэтому Тьма сотворила драконов и сделал их сильными, мудрыми и вечными. Это правильно?
— Почти. Наверняка ты слышала также, что у Тьмы ничего не получилось.
— Да. Там было что-то про выбор... Но этого я уже не поняла.
— Дракон действительно во многом лучше человека. Он не умирает от старости, он сильнее любого другого существа на земле. Дракон не знает страстей и может мыслить одновременно на множестве уровней сознания, постигая творение в совокупности всех его явлений. Его знание бесконечно, как бесконечно само Творение, он видит мир от его начала и до конца. Но дракон не может выбрать свой путь. В отличие от человека. Мы все, от рождения и до смерти, на протяжении всей своей жизни, постоянно делаем выбор. И этот выбор делает нас такими, какие мы есть. Дракон же не может выбирать. Его путь известен ему от начала и до конца. Поэтому я думаю, что драконов нельзя назвать злыми. Они не могут выбрать добро, они не могут любить, жертвовать, страдать. Они вечны — и неизменны в своей вечности.
— Как же они существуют?..
— Что ты имеешь в виду?
— Если что-то существует вечно — какой смысл в его существовании? Ведь мы начинаем по-настоящему ценить только то, что уже закончилось?
— Стюарт Айр? «Смерть и бессмертие?»
— Да.
— Сколько книг ты прочитала, сидя в башне, Джоан?
— Много. Иногда мне кажется — слишком много.
***
— Что значит «драконы мыслят на множестве...» Как ты это назвал?
— Множество уровней сознания. Это значит, что ты, Джоан, способна сознательно продумывать в своей голове только одну мысль в конкретную единицу времени. Дракон же любую мысль осознает со всех точек, видит ее со всех сторон, во всех ее смыслах, видит одновременно причину и следствие этой мысли. Это выгодно отличает его от человека, потому что именно неумение посмотреть на проблему с разных сторон обычно влечет за собой ошибки.
— Значит, драконы не могут ошибаться?
— Нет. И отчасти поэтому не могут выбирать. Людям приходится делать выбор, потому что они не знают наверняка последствий этого самого выбора. Если бы мы изначально знали, какое из двух решений окажется верным, нам не пришлось бы и выбирать между ними.
— Генри рассказывал мне, что для того, чтобы уметь разговаривать с драконами, нужно долго учиться. У них есть свой язык?
— Не совсем. Драконы вообще не совсем говорят, в прямом смысле этого слова. Когда дракон хочет «поговорить», что случается далеко не часто, он просто связывает свое сознание с твоим. По сути это означает, что его сознание становится настолько же открытым тебе, насколько и твое открыто ему. Но, поскольку сознание дракона многослойно, а человеческое — достаточно примитивно, дракон практически всегда оказывается в выигрышном положении.
— Практически? Но не всегда?
— Не всегда. В несовершенстве человеческой природы скрывается наше главное преимущество.
— Какое?
— Непредсказуемость. Человек всегда может изменить свое решение, поменять линию поведения. Это удивляет дракона, сбивает его с толку. Хуже всего драконы понимают шутки, поэтому человек с хорошим чувством юмора всегда может одержать над драконом верх.
— Так просто? Значит, надо просто пошутить, и все?
— Это совсем не так просто. Разговор с драконом — это огромное напряжение ума. Если ты не можешь мыслить хотя бы на двух-трех уровнях одновременно, он вряд ли вообще будет рассматривать тебя в качестве разумного существа. Следовательно, и шутка должна одновременно иметь несколько смыслов, что не всегда так уж и просто. Кроме того, ты постоянно слышишь все мысли дракона, а вслушиваться одновременно в десятки разных мыслей — задача совсем не легкая. Так что разговор с драконом, если ты хочешь, чтобы он окончился благополучно, требует колоссальной концентрации, внимательности и напряжения ума.
— И этому можно научиться?..
— Можно. Если очень захотеть, то можно научиться практически чему угодно.
— И если я научусь... Я смогу... Я смогу говорить со своим драконом, да?
— Сможешь.
— А я смогу?..
— Что?
— Сказать ему, чтобы он из меня вышел?
— Нет.
— Почему?
— Потому что, если дракон выйдет из тебя, он мгновенно умрет. А ни один дракон не способен умереть.
***
— Ты сказал, что драконы иногда хотят поговорить. С людьми?
— Да.
— А зачем им говорить с нами? Если мы для них такие... примитивные?
— Потому что им любопытно. Человек, в силу все той же непредсказуемости, представляет для дракона огромный интерес. Это единственное создание в мире, которое он не может постичь логически. Человек является для дракона своего рода бесконечной головоломкой. Поэтому, когда дракону становится скучно, он может захотеть поизучать кого-нибудь из смешных маленьких людишек, развлечения ради. Для большинства людей такой разговор оканчивается весьма печально, однако к тем, кто действительно может мало-мальски поддержать беседу, драконы невольно испытывают уважение и потому обычно не трогают их.