Я был в одной лишь рубашке, но не чувствовал холода. Слезы стекали по ее щекам.
– Я тебя провожу, – сказал я.
Мне не хотелось ее отпускать.
– Ты так заболеешь, – сказала она.
Я покачал головой.
– Мне не холодно, – сказал я. – Мне…
– Мне правда пора, – сказала она. – Давай потом. Все это так…
И я отпустил ее. Лида отвернулась, вытащила из кармана платок и принялась тереть раскрасневшиеся от мороза щеки.
– Потом, – повторил я, – потом ты снова…
Лида спешно застегивала пальто.
Солнце затянули тучи, ветер усилился. Резкий пронзительный холод медленно подбирался к горлу, как приступ удушья. Жизнь убывала с каждым порывом ветра.
– Нет, – сказала Лида. – Я тебе обещаю. Поверь. Ты заслуживаешь… Мы оба заслуживаем наконец во всем… Но просто не сейчас. Сейчас я еще…
Я молчал.
– Иди, – сказала Лида. – Ты правда так заболеешь. Тебе еще этого не хватало! Холод такой, что даже меня пробирает.
Я продолжал стоять.
Тогда Лида улыбнулась, подошла ко мне ближе, ее влажные красные губы приоткрылись, и она мягко произнесла…
60
– Как вижу, свет уже перестал беспокоить?
Я сидел на кровати, дожидаясь, пока Таис подготовит шприц для второго укола.
– После этих ваших… – Я покосился на огромный шприц, напоминавший, скорее, шоковое оружие, чем медицинский прибор. – После этих инъекций какое-то время – да, но потом – снова. Вы, наверное, просто прибавляете яркость, – добавил я.
Таис сделала вид, что не расслышала последних слов.
– Скоро все пройдет, – пообещала она. – Полностью.
Таис опустила шприц и задумалась о чем-то. Казалось, она делает какие-то сложные вычисления в уме.
– Второй укол?
Таис помотала головой.
– Надо подождать.
– А что это вообще? Довольно болезненно на самом деле.
Я потер шею, кожа на которой воспалилась после первой инъекции. Таис быстро взглянула на меня и поджала губы – было видно, что ей не очень-то хочется об этом говорить.
– Я же объясняла. Твоя светобоязнь. Эти уколы снимают симптомы. Тебе ведь становится лучше?
Таис нажала на какие-то мелкие кнопки на тупом коротком дуле электронного шприца.
– Впрочем, о чем это я? – сказала она с усмешкой. – Ты же не веришь в светобоязнь. Мы же тут специально тебя пытаем.
– Я уже и не знаю, во что мне верить, – сказал я.
Таис промолчала.
Стены едва светились, по углам залегали длинные приятные тени, и тюремная камера выглядела удушающе тесной и еще более пустой. Я подумал, что если Таис не обманывает, то я уже два года не выходил отсюда – два года не видел ничего, кроме светящихся стен.
– А где твой напарник? – спросил я. – Не боишься приходить сюда одна?
Таис подняла указательный палец – я даже решил, что сейчас она приложит его к губам – и показала на красный глазок камеры над дверью.
– Я не одна.
– А сюда он зайти стесняется, что ли?
Таис повернулась к камере спиной.
– А ты хотел бы? Мы решили, тебе проще будет со мной. Правда, я была не совсем с этим согласна.
– Понятно, – сказал я.
– Нет! – неожиданно вспылила Таис. – Ничего тебе не понятно!
Она быстро успокоилась и провела ладонью по лбу – как будто проверяла, не начался ли у нее жар.
– Дело в том… – неуверенно проговорила Таис. – Дело в том, что в этот раз и в самом деле все как-то иначе.
Она заходила по комнате.
– То, что ты непонятным образом узнаешь меня, и эта Лида. Мне кажется… Я даже не уверена, как это объяснить. Я как-то влияю на твои воспоминания.
– О чем ты говоришь? – не понял я. – Как можно влиять на чьи-то воспоминания?
Таис устало вздохнула.
– Скажи, – она подошла ко мне совсем близко, – а какое твое самое первое воспоминание?
– Что? Ты про младенчество?
– Нет, я имею в виду, какое твое самое первое воспоминание здесь?
Таис произнесла последнее слово так отчетливо и громко, что мне даже послышался тот резонирующий звон, который частенько доносился с потолка, когда она говорила со мной через модулятор.
– В этой камере? – уточнил я.
– В нашем учреждении, – поправила Таис.
Я задумался.
Ответить почему-то было непросто. Я закрыл глаза, зрение мешало вспоминать.
Темнота.
Темнота, пугавшая не меньше, чем выжигающий глаза свет. Тесная роба из грубой синтетики, в которую облачают мертвецов. Я лежал на жесткой, затянутой полиэтиленом кровати. Я задыхался, я не мог пошевелиться. И понятия не имел, где нахожусь.
Но нет, так я чувствовал себя множество раз, просыпаясь от удушья в глухой темноте. Было что-то еще, что-то очень важное, о чем я никак не мог позабыть.
Куб!
Я открыл глаза и невольно засунул руку в карман брюк.
– Куб, – прошептал я.
– Что? – Таис приподняла брови. – О чем ты?
– Пластиковый куб. Куб, похожий на проектор голограмм. Звездное небо в кармане… Таис, – я заглянул ей в глаза, и она, побледнев, отступила, – ты ведь знаешь, о чем я говорю?
– Я не понимаю. – Таис мотнула головой. – При чем здесь куб?
Я встал с кровати.
– Это такая мелочь, но ведь и правда! Как он оказался в моем кармане?
Глаза у нее были удивленными и даже испуганными.
– Куб? – повторила Таис, сжимая шприц. – Оранжевый куб, который был в тесте? Но какое это имеет отношение…
– Дело здесь не в тесте! – крикнул я. – Я не верю в такие совпадения. Кто-то специально подложил его мне, кто-то хотел напомнить, напомнить обо всем…
Я подошел к ней вплотную.
– Это ведь была ты, Таис? Или мне лучше называть тебя…
Под потолком что-то зазвенело, я отпрянул от девушки и чуть не упал.
– Прекрати это! – крикнула она. – Ты обещал!
– Но как я могу…
– Ты обещал, – настойчиво сказала Таис, – что будешь вести себя нормально. Или ты хочешь, чтобы мы усыпляли тебя всякий раз, когда нужно сделать инъекцию?
– Хорошо, извини.
Я покорно вернулся на кровать и сел, сцепив на груди руки.
– Но зачем ты завела разговор о первом воспоминании? – спросил я.
Таис медленно, как бы нехотя приблизилась ко мне.
– Этот твой куб, – сказала она, – наверное, и правда важен. Просто ты делаешь, – Таис замялась, – неправильные выводы.
– А какие выводы правильные?
Таис подняла шприц.
– Пора делать укол, – сказала она.
59
Все говорили о том, что на Венеру введут войска. Однако даже спустя две недели после захвата лунной базы ничего не происходило – или же нам попросту ни о чем не рассказывали в новостях. Я начинал верить, что все и останется так навечно – автономия Венеры, нерешительное бездействие Земли, – однако Виктор постоянно твердил об обратном.
А Лида избегала меня.
Я никак не мог сосредоточиться на учебе, да и обстановка в институте этому не способствовала. Я подписался на новостные каналы, в которых писали о кризисе на Венере, начал, как и Виктор, выискивать в сети смехотворные разоблачения и неправдоподобные слухи – лишь бы заполнить саднящую пустоту внутри себя.
О матери я больше ни с кем не говорил.
В учебной части ко мне отнеслись с пониманием и оформили недельные прогулы как больничный. Виктор лишь один раз выразил неловкие соболезнования и больше не упоминал о произошедшем. Мы делали вид, что ничего не изменилось, как будто я и правда отсутствовал неделю из-за банальной простуды.
– По ходу, началось, – сказал мне Виктор после того, как мы оба получили одинаковые извещения на суазор. – «Патрокл» был срочно отозван с Марса и вернулся к Земле, спрятавшись в тени Луны.
– Это ни о чем не говорит, – отозвался я, хотя сам себе не верил.
Виктор покачал головой с таким видом, словно я в десятый раз настаиваю на очевидной глупости, и показал мне экран, быстро пролистывая броские заголовки новостей.
Мы сидели на семинаре, и профессор, выглядевший, как больной маразматик, выпущенный на поруки из богадельни, оставил в покое висящую в воздухе проекцию двигателя и покосился на Виктора, свирепо наморщив брови. Виктор торопливо искал что-то в суазоре. Я толкнул его локтем.
– Молодые люди! – возмутился профессор.
– Извините, – сказал я.
Профессор потешно надул щеки. Я с трудом сдержал смешок – преподаватель походил на нелепого персонажа из комедии положений.
– Я, конечно, все понимаю, – распалялся профессор, – все мы как на иголках. Но это не повод, – он ткнул скрюченным пальцем в голограмму, – не причина забывать обо всем на свете. Вы же все-таки студенты! Не говоря уже о том, – профессор шагнул через призрачную схему двигателя, вздрогнувшую, как мираж, в зыбкой, созданной электронными шторами темноте, – не говоря уже о том, что это попросту невежливо!
– Извините, – повторил я.
Виктор стал нехотя изображать из себя старательного студента, разглядывая голограмму и профессора, который прихрамывал вокруг нее, разбирая призрачный двигатель резкими взмахами дрожащих рук. Печатные платы распадались на отдельные схемы с неровными, как у частичек пазла, краями и плыли в воздухе, мерцая, растворяясь в темноте. Изогнутые, точно в агонии, трубы ускорителя увеличились в размерах, закрутились вокруг оси, демонстрируя свои внушительные изгибы, а потом замигали и исчезли, убранные из уравнения, изученные и ненужные.
– Все желающие, – сказал профессор, – все те, у кого нет своих проекторов, могут повторно изучить эту схему в библиотеке. Хотя нечто подобное вы можете проделать и через суазор. На экзамене…
До экзаменов оставалось еще несколько месяцев. Виктор зевнул и развернул суазор.
– Он заметит, – шепнул я, но Виктор не слушал.
– Итак, последнее, что вам нужно знать… – продолжал профессор.
– Вот, смотри. – Виктор толкнул в мою сторону суазор, и тот заскользил по парте.
– И что тут? – спросил я.
– Первый же заголовок! – прошипел Виктор. – Ты что, читать не умеешь?
– Да что тут… – повторил я.
Профессор вновь взглянул в нашу сторону; я виновато опустил голову и вернул Виктору суазор.
– Итак, – сказал профессор, – кто-нибудь готов сейчас заново собрать двигатель – по свежей, так сказать, памяти?
Профессор театрально вскинул руки, и под потолком появились прозрачные миражи деталей разобранного двигателя – платы, электрические цепи, изогнутый змеей ускоритель.
– Да как что? – возмутился Виктор. – Про «Патрокл», и это… Там целый флот у Луны собирается.
– Молодые люди! – Профессор затрясся, как во время припадка. – Сколько можно вам повторять?! Вы мне мешаете вести семинар!
– Извините, – сказал Виктор. – Просто здесь…
Профессор просверлил Виктора яростным взглядом.
– Выйдите! – крикнул он и пафосно указал на нас пальцем. – И друга своего заберите! Не хотите слушать, так не мешайте остальным!
– Извините, – затараторил я, – простите нас, мы…
– Выйдите! – неумолимо повторил профессор.
Меня первый раз в жизни выгнали с семинара.
Виктор, проходя мимо голограммы двигателя, качнул рукой – прозрачное трехмерное изображение задрожало в воздухе и причудливо исказилось, как от ряби волн. Кто-то засмеялся.
– Что за цирк! – прорычал профессор. – Живо! В коридор! Я еще поговорю о вас с учебной частью!
Мы вышли. Виктор демонстративно хлопнул дверью.
В коридоре стояла сонная сумрачная тишина.
– Вот ведь старый хрен! – выругался Виктор.
– А тебе не терпелось прямо! – пожаловался я. – Посмотрели бы потом. Прикинь, если он и правда в учебную пойдет? Мне еще этого не хватало.
– Да никуда он не пойдет! – отмахнулся Виктор.
Мы встали напротив мутного, затянутого электронной пеленой окна. Виктор осмотрелся.
Я открыл соцветие. На экране выстроилась развесистая паутина – сотни лиц, сплетенных тонкими нитями в единую сеть. Фотография Лиды, с которой я переписывался больше всех, тут же сама скользнула под палец, едва я занес его над экраном. Лида так и не изменила ее с первого курса – это был все тот же мутный снимок, на котором она стеснительно отводила глаза.
– Ого, – сказал Виктор, заглядывая мне через плечо, – а неплохо твоя сеть выросла! После пяти-то человек.
– Даже страшно представить, какая у тебя.
– Секунду.
Виктор тоже полез за суазором, однако я не смотрел. Я проверил ленту Лиды – обновлений не было уже много дней. Тогда я торопливо вбил в поисковую строку «Патрокл» и начал листать высыпавшиеся на экран разномастные фотографии космических кораблей. Однако ничего подходящего не попадалось – на всех снимках огромный линкор выглядел, как на патриотическом военном плакате. Тогда я напечатал в поле для поиска «"Патрокл" на геостационарной орбите Земли» и – остановился. Я внезапно понял, что этот исполинский корабль перестал быть символом мечты о звездах, о путешествиях в другие миры. «Патрокл» стал символом войны.
Виктору надоело стоять посреди пустого коридора.
– Ну, чего, – спросил он, – куда пойдем?
Я выбрал в списке контактов Лиду и, поколебавшись секунду, отправил ей сообщение:
«Привет! Давненько тебя не видел. Не заболела? Помнишь, мы хотели поговорить…»
– Алло! Земля вызывает…
– Чего? – Я убрал суазор.
– Чего-чего? – передразнил меня Виктор. – Куда пойдем-то?
– А куда идти? До конца все равно минут двадцать осталось. Давай здесь подождем.
Из-за вкрадчивой обволакивающей тишины мне было неудобно говорить в полный голос.
– Да ну, давай лучше в буфет. Чего здесь-то стоять? Думаешь, он обратно пустит?
– Разбежался.
– Вот-вот, – осклабился Виктор. – Я тоже не хочу обратно. Всю эту чушь и безо всяких голограмм можно в учебнике прочитать. Чего время-то тратить?
Я поддался на его уговоры.
Пока мы ждали лифта, я постоянно проверял новые сообщения, хотя и понимал, что ответа от Лиды нет – в противном случае, суазор непременно известил бы о том, что его цифровой вселенной требуется мое срочное внимание.
– Да не парься ты из-за этого придурка, – сказал Виктор, когда мы заходили в лифт. – За что он нас выгнал-то? Да его учебная часть на смех поднимет, если он и правда туда сунется.
– А я и не парюсь.
– Но как-то ты погрустнел.
– Устал просто.
– Опять она?
Мы стояли в кабинке, не нажимая кнопок. Поначалу лифт терпеливо ожидал команды, но потом двери стали закрываться, и Виктор, спохватившись, нажал кнопку первого этажа.
– Что у вас с ней происходит?
– Я и сам не знаю.
Лифт остановился. Двери открылись – и суазор взволнованно задрожал в кармане. Я остолбенел. Суазор быстро успокоился, погрузившись в чуткий электронный сон, но я не двигался с места.
Я боялся читать ее ответ.
– Чего стоишь? – поморщился Виктор. – Сейчас двери закроются.
На первом этаже сновали ошалелые студенты, которые, видимо, сбежали с лекций или же были изгнаны другим истеричным профессором, как мы. В автоматизированном буфете, точно по заказу, работала только кофейная машина. А за высоким столиком, у светлого, с отключенными шторами окна стояла Лида и пила кофе из пластиковой чашки.
Меня парализовало.
Лида щурилась от солнечного света. Волосы ее были распущены и падали на лицо. Она откинула прядь, пригубила кофе и – обернулась.
Лида смотрела на меня, не говоря ни слова. Она выглядела испуганной, пластиковая чашка с кофе чуть не выскользнула у нее из руки.
– Ты здесь? – произнесла наконец Лида. – Но я только что написала. Думала, ты на семинаре.
– Должен быть, да. Но вот из-за этого…
Я повернулся, но не увидел Виктора. Тот исчез – сгинул, как привидение. Столь внезапная тактичность была совершенно для него не типична.
– Так странно, что ты… – начала Лида и смутилась. – Ты получил мое сообщение?
– Еще не успел прочитать.
Я встал рядом с ней, облокотившись о круглую столешницу. Столик накренился.
– Значит, прогуливаешь?
– Не совсем. По правде, нас с Виктором выставили с семинара. Причем ничего не делали такого – Виктор мне новость одну по суазору показал.
– Так ты теперь местный хулиган? – усмехнулась Лида.
– Да уж, – кисло сказал я.
– Не переживай. Все последнее время на нервах.