– Отойдите от двери! – рявкнул, позвякивая, неживой голос.
Я подчинился.
– Настало время кормления, – усмехнулся я и сел на кровать.
Голос молчал.
Я пытался сообразить, поможет ли мне как-нибудь пустая упаковка от пакета с суспензией. Впрочем, если за мной наблюдают круглые сутки и у камеры нет слепого пятна, то я никак не смогу незаметно вытащить имплантат.
– Еды сегодня не будет? – спросил я.
Голос проскрежетал что-то нечленораздельное – кто-то прочищал горло, встав у микрофона, – и через несколько секунд из люка в двери вылетел белый пакет. Грузный паек шлепнулся неподалеку от меня, клееные стенки пакета не выдержали, и суспензия потекла из надорванных швов, расплываясь жирным пятном на полу.
– Да что ж вы творите?! – крикнул я и бросился к пакету.
Вытекло не так много, однако пакет потерял герметичность, и белесая жидкость сочилась из него, стекая по рукам. Я надорвал края пакета снизу и стал жадно пить, запрокинув голову.
Под потолком разлетелась звенящими осколками волна нарастающих помех.
– Лидия, – произнес искаженный модулятором голос.
– Чего? – не понял я, вытирая губы.
Пакет опустел, и я бросил его на пол.
– Кто такая Лидия? – спросил голос. – Расскажите о Лидии.
Я засмеялся.
– Теперь я вижу. Ты – не Таис. Ты… – Я напрягся, пытаясь вспомнить. – Ты Алик, да? Или кто-то еще? Сколько вас там? Вы все на кого-то похожи, все украли чужие лица?
– Кто такая Лидия? – настаивал голос.
– Вы ведь и так это знаете. Должны знать. Лидия – оператор четвертого разряда, была приписана к кораблю «Ахилл». Так же, как и я. При нападении сепаратистов была…
Я осекся. А где была Лида? Последние события на «Ахилле» – когда врубилась тревога и коридоры корабля залило красным светом – я помнил смутно.
Я закрыл глаза.
Я был в тоннеле, соединявшем отсеки, – лишь в паре метров от рубки. Я не понимал, как там оказался. Сигнализатор в ухе истерично вопил, я пытался выключить его, засунув в ушную раковину палец, но от этого буравящий черепную коробку визг становился только громче.
Лидия.
Ее не было со мной рядом. В коридоре вспыхивали аварийные люминофоры, на мгновение я поддался панике, слишком сильно оттолкнулся от стены и врезался в поручень плечом. Плечо болело. Перед глазами плыла красная муть.
И тут я увидел ее.
Время замедлило ход, аварийные люминофоры в стенах неторопливо разгорались, наливаясь судорожным слепящим светом, и так же плавно затухали, коридор на мгновения погружался в темноту, а Лидия падала сквозь эти всполохи света, расставив руки, неподвижно глядя перед собой остекленевшими глазами, подчиняясь неизвестно откуда взявшейся силе притяжения.
Нет, все было не так. Не так.
– Что произошло с Лидией? – прогремел голос под потолком.
55
На следующий день после разговора рядом со звездным кафе Лида не пришла в институт.
Я послал ей множество сообщений, но она ответила только поздним вечером, и я даже решил, что у меня начались галлюцинации, когда получил извещение на суазор.
Она заболела.
Ну, конечно!
Я готов был поверить чему угодно, но только не простуде, которая так удачно подыгрывала ей, избавляя от необходимости со мной говорить.
Должно быть – писала Лида, – она недостаточно тепло оделась во время нашей последней прогулки. В сквере оказалось слишком ветрено. Надо было посидеть в кафе, как я и предлагал. А вообще у нее, скорее всего, ослаблен иммунитет.
Я долго думал, как ответить, но потом просто пожелал ей скорейшего выздоровления, разделся и лег в постель, хотя и понимал, что не смогу заснуть.
Я старался представить, как пойду служить на огромный корабль, который не сможет даже заходить в атмосферу планет, однако передо мной упорно вставал образ «Патрокла» на низкой орбите Венеры. Мысли о Лиде сменялись мыслями о войне; я видел космические корабли, которые горели, распадаясь на части, как древние деревянные фрегаты; потом я вспомнил крематорий, погребальный костер и незаметную табличку с именем матери на могильной плите.
Было за полночь, когда суазор, брошенный на столе, возбужденно задрожал.
Я нехотя поднялся с постели.
«Не спишь?» – написала Лида.
От удивления я чуть не выронил суазор.
«Почти сплю, – ответил я. – А ты почему не спишь?»
Ответ пришел через минуту – я уже успел вернуться в постель: «Не хочешь меня навестить?»
На следующий же день, после учебы, я поехал к Лиде домой.
Второй раз в жизни я купил цветы – семь алых роз – и коробку шоколадных конфет в вычурной красной коробке в форме сердечка.
Я волновался больше, чем во время вступительных экзаменов. Я боялся, что нежные розы завянут, пока я буду добираться до ее дома, что растает в коробке шоколад, что я запутаюсь на тесных улицах в центре и мне не поможет даже суазор.
Лида не сказала, кто еще будет, кроме нее, а я не решился спросить. Я представлял, как все ее семейство примется пристально оценивать меня, едва я переступлю порог. В маглеве я подумывал повернуть назад – написать Лиде, сослаться на какие-нибудь внезапные и неотложные дела. Я почти жалел, что она меня пригласила, но в то же время очень хотел увидеться с ней.
Я сидел у дверей с цветами и коробкой конфет.
Другие пассажиры поглядывали на меня с многозначительными улыбками, я стеснялся этого повышенного внимания, мне было стыдно держать в руках конфеты и букет.
Я сидел, отвернувшись, и смотрел на проносящиеся в окне улицы.
Когда поезд въехал в центральные районы, солнце скрылось за похожими на сталагмиты многоэтажками, а пустое безоблачное небо поблекло, отражая унылую серость однотипных городских домов.
Что-то было не так.
Люди на улицах, которых я едва успевал рассмотреть в окнах летящего над скоростными путями маглева, шли неровно и нервно, разбредаясь в разные стороны, как толпа безумцев. Какой-то человек выбежал из подъезда и замер, уставившись в сизое небо. Другие пассажиры взволнованно переговаривались. Кто-то закричал. Суазор ожил, доставляя опаздывающие из-за перегруженной сети сообщения – методично, как отсчитывая секунды, одно за другим.
Повинуясь импульсу, я вышел на следующей же остановке.
Люди на станции необычно яростно ломились в открывшиеся двери и едва не втолкали меня обратно; я старался защитить драгоценный букет, прикрывал его рукой, но рослый мужчина с бледным обескровленным лицом отпихнул меня локтем так сильно, что я едва не упал на платформу, а один из цветков сломался в стебле и обреченно склонил нераскрывшийся бутон.
На станции я был один.
Маглев тронулся, как только закрылись двери, и быстро полетел над путями – машинист словно пытался наверстать время, потраченное на остановку.
Я и сам не понимал, зачем вышел. Я не знал точно, где нахожусь. Я сел на скамейку рядом с урной и выбросил сломанный цветок. В букете оставалось ровно шесть роз – алых, едва распустившихся. Я осторожно проверил цветы. Потом вытащил суазор и открыл первое же уведомление. Экран на секунду закрасился черным, и включился новостной канал.
– …точных сведений, – зазвучал надрывный женский голос. – Правительство пока не сделало никаких официальных заявлений, однако к нам попала запись, снятая с одного из кораблей, участвовавших в операции.
На экране появилась голубая аура планеты, похожей на Землю; изображение тряслось, высоко над орбитой что-то ярко вспыхивало, ослепляя сенсоры корабля, и автоматический фокус камеры постоянно сбивался, из-за чего экран периодически заливало бессвязное цветастое марево, пока электроника наводила утраченную резкость. Призрачный горизонт плавно поднимался вверх; можно было подумать, что корабль, с которого ведется съемка, падает на планету – прямо в центр чудовищной бури, растянувшейся на сотни миль. Еще через секунду экран зарябил, изображение порвалось и распалось на бессвязные квадраты, а когда картинка восстановилась, я понял, что растущий над поверхностью планеты газовый гриб – это вовсе не ураган.
Земля?
Я вскочил на ноги. Только сейчас я заметил, что на станцию поднялись люди. Немолодая женщина испуганно взглянула на меня и тут же отвернулась, притворяясь, будто рассматривает уходящие вдаль пути. Небо было невозмутимо серым, без облаков, и даже ветер, из-за которого простудилась Лида, затих, настороженно выжидая чего-то.
Внизу послышался искаженный голос светофора, запрещающий переходить дорогу на красный свет, я вздрогнул, придя в себя после временного помутнения, и вновь развернул суазор.
– …только догадки, – говорила ведущая. – Мы не можем подтвердить того, что Венера подверглась массированному ядерному удару, однако на основе имеющихся данных наши специалисты предполагают, что показанный в видеофрагменте взрыв мог быть следствием падения на поверхность планеты крупного линейного корабля…
Суазор работал на полную громкость; люди, стоявшие на станции, пугливо косились в мою сторону. Пожилая женщина, прятавшая от меня глаза, прошептала что-то – мне послышалось «это неправда», – и поспешила к спуску на улицу, откуда доносился механический голос светофора.
– …об операции не были извещены… – надрывалась ведущая.
Я убавил звук.
– Также, по непроверенным данным, – приглушенно шептал суазор, – всего в нескольких миллионах километров от Земли были отмечены серьезные гравитационные возмущения, которые могло вызвать большое скопление кораблей. Впрочем, мы пока не смогли подтвердить или опровергнуть эту информацию. Известно, однако, и то, что двенадцать минут назад были отменены все коммерческие рейсы и на планете установлен негласный карантин.
– Это повтор, – сказал мужчина неподалеку. – Пока ничего нового. Но они точно не смогут добраться до Земли.
Я кивнул, хотя и не понимал, о чем он говорит.
– В настоящее время не известно, когда именно была санкционирована проведенная на Венере операция, – продолжала ведущая. – Все ее детали держались в строжайшем секрете, и произошедшее стало для нас…
Светофор под эстакадой предлагал всем желающим перейти на другую сторону улицы. Лампа на флагштоке над станцией часто замигала – приближался поезд.
– …трудно оценить, – доносилось из суазора, – последствия… будем держать вас…
Я свернул суазор, взял со скамейки букет и коробку конфет. Заговоривший со мной мужчина пренебрежительно взглянул на меня и отвернулся. Мне вдруг показалось, что прошло несколько часов и Лида уже перестала ждать. Розы завяли. Солнечный день подходит к концу, и в городе скоро станет темно, как в космическом пространстве.
По перрону заскользила быстрая угловатая тень – длинный состав подходил к станции. Суазор задрожал в кармане, но я прочитал сообщение лишь когда забрался в вагон.
«Ты слышал?» – написала Лида.
«Скоро приеду», – ответил я.
«Самое страшное, – написала Лида, – что я ни секунды не сомневалась в том, что именно так все и будет. В такие минуты понимаешь, насколько остальные твои «важные» дела на самом деле неважны. Представь, если они все-таки смогут пробиться к Земле? Все вокруг перестанет существовать через считаные секунды».
Все проблемы ничтожны. Смерть матери, отношения с Лидой. У меня затряслись руки.
«Даже конец света не сможет…» – начал писать я, но остановился.
Что не сможет?
Я вспомнил свой сон – когда огромный, похожий на перевернутую пирамиду корабль заходил на орбиту Земли, выплывая из мертвого сумрака, материализуясь из оглушительной пустоты вместе с истошными сигнальными огнями и черными дырами в многотонной броне.
Суазор завибрировал – пришло еще одно сообщение от Лиды: «Приезжай. Я жду».
И тут я представил, что до конца света остаются минуты – до того, как на орбите появится умирающий корабль, несущий сотни термоядерных ракет. Нужно проехать пять станций. Я даже не успею увидеть ее до того, как атомная буря захлестнет континент.
От станции я бежал, держа в одной руке подсказывающий мне направления суазор, а другой – прижимая к груди коробку конфет и растрепавшийся букет. Люди испуганно шарахались от меня, я случайно столкнулся с кем-то неподалеку от станции и чуть не упал, но даже не остановился, чтобы извиниться. Я пронесся через перекресток на красный, игнорируя механический голос, запрещавший идти. Меня чудом не сбила машина; я и сам поражаюсь, как умудрился не потеряться, когда лишь мельком смотрел в суазор.
Когда я звонил в дверь, то едва стоял на ногах.
Мне открыла Лида.
Она была в темном домашнем платье, похожем на траурное. Мы обнялись, едва я переступил через порог.
– Я успел, – прошептал я.
– Что? – спросила Лида.
Вместо ответа я ее поцеловал.
– Я тебя заражу, – тихо сказала она, отстраняясь.
Я по-прежнему держал в руке конфеты и букет.
– Это тебе, – сказал я.
Лида улыбнулась, взяла букет и склонилась над цветами, которые, как мне показалось, тут же расцвели в пыльном комнатном воздухе.
– Шесть? – спросила она.
54
– Я бы еще раз хотел подчеркнуть, что произошедшее на Венере – это трагедия для всех нас. В наши цели не входило развязывать орбитальные бои. Более того, мы всячески старались предупредить подобный исход. Вопреки слухам, которые сейчас распространяет оппозиция, по планете не был нанесен ядерный удар – по крайней мере, нашими силами. Произошедшее – это катастрофа, в которой виноваты сами сепаратисты.
Командующий соединенным флотом стоял у микрофона, вытянувшись, как при равнении. Можно было подумать, что черный траурный костюм с наглухо застегнутым пиджаком мешает ему дышать. Однако говорил он спокойно и медленно, неподвижно глядя перед собой, словно читая текст с невидимого экрана.
– Но, насколько нам известно, количество жертв… – затараторил журналист.
– У нас нет точных сведений на этот счет, – перебил его командующий. – Предлагаю не спекулировать.
– Скажите, – прозвучал голос другого репортера; камера повернулась к невысокому мужчине с редкими волосами, – а какова вероятность ответных действий со стороны сепаратистов?
– Нулевая, – ответил командующий.
– Вы хотите сказать, что сепаратисты не будут предпринимать…
– Они могут предпринимать все, что угодно, – сказал командующий, – но космическое пространство Земли надежно защищено. Вероятность того, что сепаратисты пробьются сюда, равна нулю. Мы в полной безопасности.
– Но подождите! Нам даже не известно, каким количеством кораблей обладают сепаратисты и откуда вообще взялись эти корабли. Вы можете это как-нибудь…
– Так, давайте разберемся, – перебил журналиста командующий. – Прежде всего, по нашим сведениям, никаких военных кораблей у сепаратистов нет. Однако на борту «Терея», возможно, имеются термоядерные бомбы невоенного применения.
По залу прокатился гул голосов.
– Термоядерные бомбы? – крикнул кто-то за кадром; камера продолжала показывать невозмутимое лицо командующего. – Но нам сообщали, что венерианскую луну закидали глыбами льда. Как вы можете это…
– Мы корректируем информацию.
– После того, как вы скорректируете, не окажется ли, что «Терей» – это вообще военный корабль?
– Не окажется, – жестко ответил командующий. – Захват военного корабля невозможен.
– А как вы можете прокомментировать тот факт, что несколько кораблей соединенного флота перешло на сторону сепаратистов?
– Никак. Это неправда. Еще вопросы?
Командующий осмотрел собравшихся пустым, ничего не выражающим взглядом. Камера продемонстрировала стремительную панораму конференц-зала. Вспыхнули камеры. Человек в яркой рубашке поднял руку.
– Скажите, – послышался неуверенный голос, – если считать, что у сепаратистов, как вы утверждаете, нет военных кораблей, то каким образом они умудрились сбить такой громадный линкор, как «Патрокл»?
– «Патрокл» был обстрелян с искусственной луны. В этом и заключалась наша ошибка. Мы полагали, оборонный комплекс базы был уничтожен во время бомбардировки, но оказалось, что это не так.