Я ничего не сказал.
– Ты просто уходишь вместе с ней. Вот и причины такие, что словами не выразить.
Раздался отрывистый звонок – на этаж подходил лифт, – и Виктор вздрогнул.
– А ведь она не улетает на другую планету. И даже не уезжает в другой город. Вам кто-то мешает встречаться?
Двери лифта открылись, и в коридор высыпала стайка незнакомых студентов.
– Ты не понимаешь, – сказал я.
– Да я вообще ничего не понимаю! – усмехнулся Виктор. – Куда мне! Ты вот только не обижайся, только представь, на секундочку, что ничего у вас не получится. Вот переведешься ты, а через месяц расстанетесь…
– Мы не расстанемся.
– Просто представь, – невозмутимо продолжал Виктор, – представь, что ты перевелся, а ее – нет. Вы не встречаетесь. Ты не будешь жалеть? Ведь у тебя не останется обратного пути.
– Это то, чего я хочу. На самом деле. А что там будет или не будет – неважно. Может, ничего не будет.
– Да, – согласился Виктор. – Тут ты прав. Может, какой-нибудь корабль не смогут остановить. Я не понимаю, что тебе мешает учиться с ней в разных институтах и продолжать встречаться? Ты боишься, что у вас все накроется, если пару дней в неделю видеться не будете? Но ведь тогда у вас…
– Замолчи!
Я встал и ударил по кнопке вызова лифта, не очень-то понимая, куда собираюсь ехать. Виктор сидел, раздосадованно покачивая головой – как Тихонов, когда обсуждал со мной результаты экзамена.
– Да она и сама должна это понимать, – сказал Виктор. – Если она, конечно…
Лифт подошел на этаж. Кабина была пуста.
– Куда ты? – спросил Виктор.
Я молчал, но и не заходил в лифт. Послышался звонок, и двери с шипением закрылись.
– Никуда, – сказал я.
49
Я нашел выход из лабиринта.
Через неделю Тихонов, несмотря на предыдущий «неуд», поставил мне за пересдачу высший балл, однако меня это не обрадовало.
Я ничего не рассказал Лиде, но она, я уверен, все понимала без слов.
Мы редко встречались. Конечно, шла сессия, и нам нужно было готовиться к экзаменам, но раньше нас это не останавливало. Виктор не говорил со мной о переводе – да и вообще делал вид, что я никогда не собирался уходить.
После сессии Лида подала документы.
Я встретил ее в главном корпусе и предложил прогуляться вместе по скверу, но когда мы вышли, начался дождь.
Мы стояли под навесом, по которому барабанили капли.
– Извини, – сказал я.
Ветер обдавал нас брызгами дождя.
– Пойдем обратно, – сказала Лида.
Я так ничего ей не объяснил.
На летние каникулы она уехала куда-то с родителями, Виктора тоже не было в городе, и я остался один.
Я целыми днями выискивал редкие, спрятанные в сети статьи о Венере. Слухи, сухие официальные рапорты, глупые разоблачения, состряпанные исключительно с целью привлечь скучающих читателей, – все это странным образом смешалось в моей голове. Я был уверен, что в ближайшие дни эхо страшной космической войны докатится до Земли, и как-нибудь ночью пустое сумрачное небе загорится от росчерков артиллерийского огня.
Но ничего не происходило. Земля по-прежнему была в безопасности. А я по-прежнему оставался один.
Я был рад, когда лето наконец закончилось, – Виктор вернулся, пошли осенние дожди, а у Лиды начался первый учебный год в новом институте. Я верил, что все еще наладится. Однако Лида нехотя отвечала на мои сообщения и отказывалась встречаться, придумывая разнообразные отговорки – у нее необычайно плотный график, ей приходится многое наверстывать, времени не остается даже на выходных.
Я жил по инерции.
Как-то я заметил во время обеда Анну.
Она сидела одна – за столиком рядом с окном – и ковыряла вилкой остывающее картофельное пюре, брезгливо сморщив некрасивые полные губы. Незадолго до этого я написал Лиде – предложил встретиться на выходных, – и с нетерпением ждал ответа, постоянно обновляя страничку с извещениями в суазоре.
Я подошел к Анне.
– Не занято?
Анна покачала головой. Я сел. На моем подносе лежал открытый суазор; Анна покосилась на него и тут же отвернулась.
– Нет аппетита? – спросил я.
– Да хоть не ходи сюда! Просто глядя на это, – Анна поддела вилкой комковатое картофельное пюре, – весь аппетит пропадает.
– Есть такое, – согласился я.
Анна положила на поднос испачканную в пюре вилку, показывая, что не собирается больше есть.
– А как вообще дела? Ты, кстати, с Лидой видишься?
– Нет. А ты?
– Последнее время…
Анна усмехнулась.
– Вообще-то я тоже собиралась перевестись, – сказала она.
– Куда?
– На биологический. Но передумала. Перевестись я всегда успею. Меня и после третьего курса возьмут куда угодно.
– Тоже верно, – сказал я.
Говорить нам было не о чем. Я даже пожалел, что подсел к Анне за столик. Я думал, о чем бы еще ее спросить, когда суазор на подносе завибрировал, и я, испугавшись, что Анна увидит сообщение, быстро схватил его, прикрыв ладонью экран.
Но это было лишь обновление ленты новостей. Я раздосадованно бросил суазор на стол. Анна следила за мной с усмешкой.
– Не отвечает? – спросила она.
– Почему не отвечает? Отвечает. Просто новый институт, другие предметы. Дел у нее, конечно…
– Дел у всех навалом. – Анна поднялась из-за стола.
Она взяла поднос – тарелки на нем задрожали, а стакан с недопитым соком заскользил в опасной близости к краю, – и посмотрела на меня.
– Я пойду. Увидимся еще.
Увиделись мы на следующий день – только Анна была не одна.
Я заметил ее в сквере неподалеку от главного здания – вместе с Виктором, которого поначалу не узнал. Они меня не замечали. Виктор говорил о чем-то – наверняка пересказывал очередные сплетни из сети, – а Анна смеялась, жеманно прикрывая рукой некрасивый рот.
Я доковылял до ближайшей скамейки и обессиленно рухнул на нее так, что пластиковые доски со стоном прогнулись подо мной.
Сам не знаю, чем меня тогда так расстроило это их неловкое свидание.
Холодало. Деревья облетали, и дорожка в сквере была засыпана выгоревшей листвой. Ветер приносил отталкивающий запах, навевающий воспоминания о поликлиниках и больницах, по которым в детстве таскала меня мать.
Я видел их вместе еще несколько раз, и Виктор всегда притворялся, что не замечает меня. Однажды я не выдержал и спросил его об Анне, но он лишь удивленно пожал плечами в ответ:
– А что?
– Да нет, ничего. Просто я никогда бы не подумал, что ты и она…
– Да иди ты! – фыркнул Виктор.
– Извини, – сказал я.
– Ладно, проехали, – примирительно сказал Виктор. – А как… А как там у тебя…
48
Я проснулся, когда у кровати лежал новый пакет с суспензией. На сей раз пакет не порвался, и белесая масса не растеклась по полу. Есть мне не хотелось – да и этот безвкусный паек не в состоянии был возбуждать аппетит, – однако я встал с кровати, поднял с пола пакет и оторвал зубами край.
Панорамная камера следила за мной.
Я осторожно отпил из пакета. Суспензия была необычно густой, как пюре, с плотными маслянистыми комками, которые неприятно перекатывались на языке. Я с трудом заставил себя проглотить эту тошнотворную дрянь и вытер рукавом рот.
– Вы что, – крикнул я в потолок, – хотите меня отравить?!
Мне никто не ответил.
– Таис! – закричал я.
Я уселся прямо на пол – в углу комнаты, где, как мне казалось, стены светились не так ярко – и поставил перед собой недопитый пакет.
– Таис, – повторил я, уставившись на паек, – ты там?
В камере было тихо; я даже не слышал, как шипит воздуховод на стене.
Я поднял с пола пакет, взболтнул содержимое и сделал еще один глоток. Теплый ком поднялся по горлу, я попытался унять тошноту, но через секунду меня рвало белесой жижей.
Я прокашлялся, покосился на пакет, а потом швырнул его в другой конец комнаты. Суспензия расплескалась по полу, а пакет грузно ударился о стену, отскочив к унитазу.
– Я больше не буду жрать это дерьмо! – заорал я, поднимаясь. – Я лучше сдохну! Вы слышите меня?
Камера бесстрастно смотрела в стену над кроватью.
– Таис! – крикнул я. – Или тебе все равно? Ты слышишь? Мне надоело! Таис!
Под потолком что-то зазвенело – как неисправный громкоговоритель, разучившийся воспроизводить человеческую речь, – но мне так никто и не ответил.
Ярко горел белый безжизненный свет. Стояла тишина.
47
К концу осени пугающее молчание в соцветии неожиданно завершилось, и в новостной ленте стали появляться десятки сообщений о войне. Поводом послужила гибель грузового судна, которое возвращалось на Землю с Меркурия и было, как утверждали официальные каналы, атаковано кораблем сепаратистов. Баржа успела послать в центр управления сигнал SOS, после чего связь оборвалась. Это был первый случай с начала конфликта, когда сепаратисты уничтожили гражданское судно, не имевшее никакого вооружения на борту.
В соцветии, впрочем, писали не только о погибшей барже.
Чья-то очевидная провокация – что сепаратисты якобы готовят вторжение на Землю, собирая флот ни где-нибудь, а с темной стороны Луны – была бездумно скопирована в ленты десятками студентов. Со смехотворной серьезностью рассказывали, как мятежники захватывают экипажи гражданских кораблей в плен и ставят над ними бесчеловечные эксперименты, пытаясь взломать нейроинтерфейс. Писали даже, что сепаратисты умудрились, вопреки заверениям военных, заполучить крейсер с нашими опознавательными кодами, несущий полсотни ядерных боеголовок, и Земле теперь не избежать праведного возмездия.
Это было похоже на истерию.
Казалось, большинство подобных новостей выдумывались на ходу, экспромтом, и публиковались в соцветии исключительно с целью поразить читателей. Комментарии к записям состояли из бесконечных «о, ужас!», «как же нам быть?» и «я всегда знал (или знала), что это случится».
К делу подключилась цензура.
Руководство института всегда небрежно относилось к публикациям студентов в соцветии, однако из-за непрекращающегося потока чудовищных фальсификаций решило в корне изменить свою недальновидную политику. Появились модераторы, сотни сообщений безвозвратно удалялись из лент, а пользователи блокировались. Открыв как-то суазор, я обнаружил в соцветии пустую новостную ленту – страшные истории о мятежниках были ревностно вычищены, а писать о чем-то другом все разом разучились.
Дня два или три я наблюдал странную отталкивающую картину – испуганное молчание всех друзей из сети.
Потом появилась робкая заметка:
«Первый пассажирский рейс за долгое время», – и на удивление удачный снимок взлетающего из пусковой шахты корабля, похожего на огромную межконтинентальную ракету с длинным хвостом из черного тяжелого дыма.
«Первый твой пост за несколько месяцев, – прокомментировал я. – Я уж начал думать, тебе доступ закрыли».
Лида ответила только на следующий день:
«Доступ еще открыт», – написала она.
Мы встретились в субботу.
Лида сама предложила поехать за город на машине, и я снова потратил все свободные деньги, арендовав на день роскошный представительский лимузин, хотя на сей раз были варианты попроще и подешевле.
Я заехал за Лидой утром, ни разу не заблудившись. Лида спустилась через пару минут после того, как я ей позвонил, улыбнулась и подставила для поцелуя щеку. Она нарядилась по-зимнему – в теплый свитер и длинное темное пальто. Волосы ее скрывала вязаная шапочка, натянутая до самых бровей. Я едва узнал Лиду в этой одежде.
Я попытался обнять ее, она на секунду прижалась ко мне, но тут же отстранилась и посмотрела на автомобиль.
– Красивый. Ты ведь брал такой же в тот раз?
– Да, – сказал я.
Мы выехали на эстакаду. Навигатор вежливо подсказывал дорогу, подсвечивая на лобовом стекле повороты. Лида стянула шапочку и принялась расчесывать волосы, откинув назад голову.
– Холодно сегодня, – пожаловалась она. – Я даже пожалела, что мы решили поехать. Я тут простыла недавно.
– Простыла?
– Да. – Лида виновато поджала губы. – Но все уже прошло. Почти.
– Гулять на ветру, наверное, все равно не стоит. Но мы ведь в машине, можно не выходить.
– Тогда это будет совсем не интересно, – улыбнулась Лида.
Через полчаса мы подъехали к границе города и встали в пробку. Навигатор вывел на лобовое стекло карту дорог, где ближайшие развилки были подкрашены красным.
– Средняя скорость движения – два километра в час, – прозвучал приятный синтетический голос.
– Все хотят уехать из Москвы сегодня, – сказала Лида.
– Да, – сказал я.
Я нервничал, как на первом свидании. Руки на руле вспотели, и я незаметно вытер их о брюки. Кто-то раздраженно засигналил сзади, и я проехал вперед, пропуская выворачивающую со двора машину.
– Как в институте? – спросил я.
– Да никак. Все как обычно. Учеба. Много заниматься приходится – перевели хоть и без потери курса, но программы-то разные. Надо наверстывать. Вот взяла факультативы.
– А как твоя специализация называется? Нейродинамика?
– Да, нейродинамика и нейробиология. Интересно на самом деле. Ничуть не хуже, чем…
Позади нас вновь начали сигналить. Машины в ряду сдвинулись, и передо мной образовалось пустое пространство; я слегка коснулся педали газа, чтобы проехать вперед, но тут же резко сработало автоматическое торможение – массивный универсал вылетел с дороги-дублера и влез передо мной, едва не зацепив длинный капот моего автомобиля.
– Осторожнее, – сказала Лида. – Смотри на дорогу.
– Давно не водил.
– А у тебя как дела?
– То же самое, – ответил я, сжимая руль. – Учеба, предметы. Последнее время все прямо как с ума сошли с этой историей о барже. Столько всего в сеть посыпалось. Но ты же видела, наверное.
– Да, они хорошенько все подчистили. И это на технологическом, который всегда славился своей… – Лида вздохнула. – Впрочем, их можно понять. У нас то же самое было. Так во всех соцветиях, наверное.
Когда мы выбрались из города, я встал в скоростной ряд и включил круизный режим. Автомобиль быстро набрал разрешенную скорость, и я убрал руки с руля.
– Куда едем? – спросила Лида.
– Я думал, к реке. Помнишь, как тогда…
– Да мы все время туда ездим. Скучно уже. Давай лучше в Горки Двенадцать. Тут надо подняться на эстакаду, не пропусти.
– А что там? В Горках?
– Там большой космодром. Разве ты не знаешь?
Я сбавил скорость и перестроился в крайний правый ряд. Солнце засветило мне в глаза – электронное затемнение на лобовом не успело сработать, – и я сощурился. От яркого света разболелась голова.
– Не был там ни разу?
– Наверное, нет. Хотя название знакомое. Помню, на другой космодром на экскурсию ездил. Еще на первом курсе.
– Тенешкино? – догадалась Лида. – Я тоже была на той экскурсии. Но это, – она рассмеялась, – не совсем настоящий космодром. Он не считается.
– Вот как. Но ведь в эти самые Горки нас все равно не пустят.
– Не пустят, конечно. Но там можно будет встать на обочине в паре километров. Все шахты как на ладони. Может, увидим что-нибудь.
– А тебе…
– Что?
– Да нет, ничего.
На ветровом стекле вспыхнула пиктограмма распознанного дорожного знака, и навигатор подсветил ближайший поворот. Дорога передо мной окрасилась в ярко-зеленый. Мы двигались внутри светового туннеля.
Я поднялся на эстакаду и вернулся в скоростной ряд.
– Если не будет пробок, доедем меньше чем за час, – сообщила Лида.
Однако движение оказалось плотным, через пару километров нам и вовсе пришлось остановиться.
– Странно как-то сегодня, – сказала Лида. – Обычно в этом направлении почти нет машин. Особенно в выходной.
– Ездила туда раньше?
– Конечно.
У меня было неприятное чувство, что мы оба говорим вовсе не о том, о чем нам хотелось бы поговорить.
– Виделась с кем-нибудь из наших? – спросил я, когда мы тронулись. – С Анной?