С этими словами Верховский ринулся к секретеру красного дерева. Покопался внутри, гремя бутылками с дорогим коньяком, и вернулся с чем-то, отдаленно напоминающим силиконовый шар с редкими ворсинками.
— Так будет нагляднее, — пояснил он. — Мозг, вернее, весь набор способностей человека можно представить в виде сети. Узлы сети, или ворсинки на данном макете — это зрение, слух, осязание и другие способности человека. Вот мы провели воздействие на один узел, допустим, ответственный за зрение.
Он с силой потянул за одну из ворсинок. Шар стал отдаленно похож на конус.
— Человек приобрел сверхзрение, теперь он воспринимает не только видимую часть электромагнитного спектра, но и ультра, инфра, гамма излучение. Чем сильнее мы воздействуем на узел, тем сильнее будет вновь приобретенное качество. Но посмотрите на макет, видите?
Верховский перевернул свой конус острием вниз. С другой стороны образовалась вмятина.
— Вот так и с остальными способностями. Если где-то прибудет, то где-то обязательно убудет. После удачной стимуляции одной зоны, противоположная зона мозга повреждается. Как правило, страдают долговременная память и самоидентификация личности. А ведь мы обычно воздействуем не на одну область. Почему нужно сразу на несколько? Сейчас объясню.
Он снова сформировал шар.
— Допустим, мы хотим развить целительские способности, — сказал он, ухватившись за один волосок. — Но что толку, если «лекарь», назовем его так, может воздействовать на поврежденный орган, но не умеет обнаружить повреждения? Следовательно, не будет знать, что ему нужно лечить. Поэтому, к целительству нужно добавить внутреннее видение.
К первой ворсинке добавилась вторая.
— Кроме того, целителю нужно обладать эмпатией — чувствовать состояние пациента. Вот и получается, что для получения хорошего целителя надо одновременно стимулировать минимум три зоны. И это самый простой случай. Что касается моего последнего пациента, то…
Верховский опять смял свой макет, придавая ему первоначальный вид. Затем с силой дернул за одну ворсинку.
— Вот эта точка, которая на острие, ранее никогда мной не использовалась. Я не могу сказать, что она дает, но она является ключевой в задании Советника. В окружающих зонах, которые «потянулись» вслед за ней, намешано много чего, в частности то самое целительство, о котором я говорил. Мы же для развития целительских способностей используем совсем другую зону, вмешательство в которую менее травматично. Что касается еще двух точек, обозначенных в задании, то и с этими узлами я серьезно не работал… Вернее, все попытки воздействовать на них заканчивались смертью пациентов. Эти точки, как я предполагаю, также отвечают за целительские способности. Возможно, с какими-то нюансами, так как расположены в специфической зоне мозга.
Верховский говорил на удивление просто и понятно, не перегружая нас специальной терминологией.
— Спасибо за демонстрацию, но меня, собственно, больше интересовало, был ли ваш пациент в сознании и способен ли был передвигаться самостоятельно, без посторонней помощи, — сказала я. — И что, кстати, предполагает — раз уж у вас здесь так любят это слово — служба безопасности Санатория? Что показали видеокамеры? Они ведь были в лаборатории? Да и амбалы с автоматами на входе тоже должны были что-то видеть? Или они у вас сродни вывески «осторожно, злая собака!»?
— Когда я видел пациента в последний раз, он еще не пришел в сознание. Что же касается самостоятельного передвижения, то… — начал Верховский, но договорить ему не дали.
— Как ранее говорил господин ученый, его подопечные после операции полностью утрачивают свободу воли и инициативность, — неожиданно вступил в разговор парень в куртке. — Или на этот раз что-то изменилось?
— Э-э-э, — промямлил Верховский, уставившись на мои коленки, неожиданно попавшие в поле его зрения. — Нет… Не должно…
— А на видеокамерах у них ничего, — сказал шеф, обращаясь ко мне. — Где-то затемнения, где-то помехи, а где-то — так и вообще уже давно не работало. И никому до этого не было дела.
— А может, Андрей где-то здесь, в Санатории? — спросила я, одергивая юбку пониже. — Вот представьте, очнулся после операции, ничего не понимает, встал, пошел куда-то, потерял сознание. Надо здесь все тщательно проверить.
— Санаторий — не твоя забота, оставь его Егору, тем более что Крылова здесь нет, — оборвал меня полковник.
— Но…
— Во-первых, Санаторий уже прочесали частым гребнем, а во-вторых, за территорией нашли медицинский браслет.
— Браслет? — удивилась я.
— Все «лабораторные крыски» господина профессора, выходящие из-под его ножа или, говоря современным языком, лазера, носят медицинские браслеты, — разъяснил Егор. — С одной стороны, браслет показывает местоположение человека, а с другой, подает сигнал в случае проблем со здоровьем.
— Все, поехали, — скомандовал полковник.
— Подождите! Как поехали? — опешила я. — Мы же еще ничего не выяснили!
Но Ремезов отмахнулся от меня — нет времени сейчас, дома разберемся — именно так я расценила его жест, и поднялся с кресла, собираясь уходить.
* * *
Через два часа я сидела в кабинете Ремезова с чашкой крепкого кофе в руках и боролась со сном. Как же я умаялась за этот день! Эйфория угасла, адреналин схлынул, и остались только усталость и обида.
На город опустилась августовская ночь — глубокая, с едва уловимым дыханием осени. Через раскрытое окно доносилось позвякивание ночного трамвая и боевые крики уличных котов.
Обстановка кабинета давила как никогда. Темные настенные панели выглядели мрачнее, чем обычно, письменный стол — уродливее, стул жестче. Да и кофе казался горьким, а бутерброды — сухими и пресными. Шеф тоже чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и не показывал вида. Один только Егор, как ни в чем не бывало, уплетал засохшие полковничьи бутерброды.
Чувства взяли надо мной верх.
— Почему вы поставили меня на это дело? — пытаясь сдержать слезы, тихо спросила я. — И почему не рассказали о Санатории? Вы же знали!
— Знал. Но, во-первых, я не обязан перед тобой отчитываться за свои действия и решения, — сварливо пробурчал шеф. — Во-вторых, поверь, так было нужно.
— Нужно… А зачем отправили в часть?
— В часть, положим, ты отправилась сама… Ну, ладно, спрашивай уж, — смилостивился он.
Но задавать вопросы у меня уже не было сил. Да и не хотелось ни о чем спрашивать. Сейчас мне хотелось лишь разложить события по порядку, чтобы быть уверенной, что я ничего не упустила и нигде не ошиблась.
— Запаниковавший Верховский доложил куратору, тот инициировал поиски, пустив дело по инстанциям, и оно попало к вам, — медленно начала я. — Но, так как Санаторий с гнусными экспериментами Верховского вытаскивать на свет было никак нельзя, решили представить дело таким образом, будто бы Андрей убежал из части из-за дедовщины. Сами вы вели настоящее расследование, а я выступала ширмой. Глупой — а какой еще может быть в глазах окружающих молодая блондинка? — суетящейся между домом Андрея и больницей, и ничего не понимающей. Зато отлично отвлекающей от вас ненужное внимание.
— Я же тебе говорил, что она умница, — сказал, обращаясь к Егору, полковник. — Вы сработаетесь.
И уже повернувшись ко мне, добавил:
— Все правильно. Почти правильно. Дело не просто попало ко мне, это я сделал так, чтобы его отдали мне, в наш отдел.
— Зачем?
Ремезов помолчал, пожевал губами, как будто попробовав на вкус то, что собирался сказать, и решился:
— Считай, что тебя повысили в допуске.
И тут я поняла, что сейчас услышу нечто важное, прикоснусь к тайне, к которой, возможно, было бы лучше не касаться вовсе. Однако шеф внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Не будет тебе сегодня откровений. Егор, вези-ка ее домой, пока она в обморок от усталости и избытка впечатлений не упала.
* * *
…Перед сном возникло ощущение, будто нечто важное ускользнуло от меня, что-то я упустила. Надо вспомнить, обязательно вспомнить, — стучалась мысль, но измученная за день голова отказывалась мне помогать.
Ночью мне приснился Андрей. Вернее, я думаю, что это был Андрей, ибо снилась неясная смутная фигура. Он что-то говорил мне, очень важное для него, а может и для меня, или вообще для всего мира, но я видела лишь шевелящиеся губы и ничего не могла разобрать. А еще возникло ощущение… Как странно — во сне и ощущение… что я его уже где-то видела, и не только на фото.
[1] Старые договоренности в силе. (англ.)
[2] Для желающего нет ничего трудного. (лат.)
День третий. Заглянуть за кулисы
С кровати меня поднял телефон, только мелодия показалась какой-то странной. Несколько секунд я пыталась сосредоточиться на звучании, пока не сообразила: наряду с вызовом мобильника кто-то нещадно насилует мой дверной звонок.
— Уманская, — хриплым со сна голосом буркнула я в трубку и, нашарив под кроватью тапочки, направилась к двери.
— Доброе утро! — ответил мне жизнерадостный голос. — Это Егор, мы вчера...
— Подожди, ко мне пришли, — остановила я его и открыла дверь.
— Я и пришел, — бодро ответил мне вчерашний знакомец.
На лестничной площадке, привалившись плечом к дверному косяку, стоял он — в своей черной кожаной куртке и с радостной улыбкой на лице. И хотя я загораживала проход, Егор каким-то волшебным образом, сделав всего одно легкое движение, оказался у меня за спиной и вальяжно прошествовал на кухню.
— Собирайся, шеф ждет, — небрежно из-за спины бросил мне этот нахал. — А я пока похозяйничаю, не возражаешь?
Спорить мне не хотелось, поэтому я махнула рукой, что означало «делай что хочешь, только меня не трогай», и молча отправилась в душ. Минут через двадцать он встретил меня на кухне с двумя чашками кофе и омлетом. Ну надо же — он и с моей капризной турецкой кофеваркой договорился, и газовую плиту освоил, и даже со стола вчерашнюю посуду убрал.
— Где тебя шеф подобрал? На курсах домработниц? — проворчала я.
Егор засмеялся, ничуть не обидевшись. Критически оглядев мои голубые джинсы с модными проплешинами и обтягивающую кофточку, он одобрительно хмыкнул. Зато у меня не было настроения ни шутить, ни вообще разговаривать.
Не буду оригинальной, если скажу, что люди делятся на сов и жаворонков. Я — типичная сова. Даже после восьми часов полноценного сна по утрам я выгляжу заторможенной и молчаливой. А если не высплюсь толком, как сегодня, то меня вообще лучше вообще не трогать. Ибо и видом, и характером я напоминаю злую мегеру из детской страшилки.
Я взяла чашку и принялась молча пить кофе. Егор, похоже, понял мое состояние и не допекал разговорами. Только изредка сложно поглядывал на меня. Симпатия, любопытство… Что-то в его взгляде было еще, что я никак не могла прочесть. Так мы пили кофе и молчали, изредка обмениваясь взглядами, пока тишину не нарушило тихое гудение мобильника Егора.
Извинившись, он отошел к окну. И сколько я не навостряла уши, ничего кроме «да», «нет» и «хм» услышать не смогла.
Закончив разговор, Егор критически оглядел меня. Что вдруг стало «не так»? Ведь еще совсем недавно ему все нравилось… вроде…
— А нет ли у тебя хорошего летнего костюма? — спросил он.
— Какой еще костюм? — рявкнула я. — Мне в джинсах удобнее…
— Я тоже поклонник джинсовой одежды, но думаю, в Кремле ее не оценят.
— Где не оценят? — мне показалось, что я ослышалась.
— Я разве не сказал? Планы изменились, ты отправляешься в Кремль. Итак, как насчет костюма?
— Что? — я совсем растерялась. — В Кремль? Я? Зачем?
— А сама как думаешь? Вчерашний проигрыш «Спартака» обсудить? До кое-кого, кровно заинтересованного в деле, которое ты ведешь, наконец-то дошли сведения о пропаже. И этот кое-кто хочет на тебя посмотреть. Все, переодеваться! Бегом!
И Егор решительно подтолкнул меня в комнату.
Если бы я была выспавшейся, то непременно засыпала бы его вопросами — «зачем?», «почему?», но я еще не проснулась. Поэтому безропотно пошла переодеваться.
Собственно, вариант, полностью соответствующий поставленным требованиям «хороший летний костюм», у меня был только один — итальянский темно-синий костюмчик с белой отделкой. И синие лодочки к нему.
Закрывая шкаф с небогатым набором нарядов, мне пришла неожиданная мысль. Вот была бы я героиней американского сериала или французского детектива, то копалась бы сейчас в недрах необъятного гардероба, и выбор бы у меня шел на десятки туалетов. И в Кремль бы я точно опоздала.
Усмехнувшись, я вышла из комнаты.
— Отличный костюм, — одобрил Егор. — По-деловому строгий, но в то же время элегантный. Теперь макияж и что-то сделать с волосами.
— Я не крашусь на работе!
Так я и знала, что одним костюмом не обойдется! Ох, и не люблю я наводить красоту. Недовольно развернувшись на каблуках, я направилась обратно в комнату.
— Не скромничай, помаду погуще, глаза поярче! — крикнул мне вдогонку Егор.
Пятнадцать минут спустя, швырнув портфель с документами на заднее сидение — настроение было окончательно испорчено, я решительно уселась за руль своей машины. Егор без возражений расположился рядом. Хоть тут не лезет.
— Мы сейчас в отдел?
— Нет времени, — ответил он. — Давай сразу в Кремль.
Я повернула ключ зажигания и нажала на педаль.
Москва торопилась начать новый рабочий день. Рено, Форды, Ситроены, БМВ, черные, красные, серебристые, цвета мокрого асфальта и спелой вишни, спешили, тесня и обгоняя друг друга. Застряв в очередной пробке, я вышла из машины и огляделась. Словно гигантское щупальце гидры, в обе стороны от меня растянулась вереница автомобилей. И ведь этот железный сейчас спрут опутал весь город, подумалось мне.
Тяжелое свинцово-серое небо, низко нависавшее над столицей, не добавляло оптимизма, оно лишь усиливало тягостное впечатление. Пыль, шум, суета. Раздражение и усталость уже с утра. А ведь еще целый рабочий день впереди, за который необходимо принести пользу обществу и не сойти с ума. Город вреден для человека, а большой город — поистине разрушителен. Интересно, я это сама придумала, или где-то прочитала?
С билбордов и растяжек повсюду на меня смотрел Иннокентий Давыдов. Он улыбался мне и предлагал взять ипотеку в банке под выгодный процент, удивлялся, почему я езжу на своей старой колымаге, когда любой автосалон с радостью продаст мне новый автомобиль. В кредит, разумеется. Протягивал мне новый айфон и вообще всячески призывал не стесняться своих желаний. Забавное у нас нынче время, когда ушедшие в мир иной, раздают советы живущим.
Наконец на светофоре зажегся зеленый сигнал, и щупальце жадно зашевелилось, потянувшись к центру города.
Пока мы неспешно ползли от светофора к светофору, я обдумывала наш тандем с Егором, и чем больше я размышляла об этом, тем больше утверждалась в одной мысли: все равно, рано или поздно, придется начать этот разговор. Лучше уж сразу расставить все точки над «и» и выяснить, кто главный в нашей паре, чтобы не получилось подобия Тяни-Толкая. Как же я не люблю выяснять отношения! Но придется. Я уже почти сочинила первую фразу, но на очередном перекрестке Егор задал вопрос:
— Как самочувствие? Мандража нет?
Конечно же, есть! Я вообще отношу себя к беспокойным особам. Занимаюсь самоедством, волнуюсь перед экзаменами и вызовом на ковер к начальству. И все психологические тренинги здесь пока бессильны. Но нервничаю я только в нормальном состоянии, а не когда сплю на ходу, как сейчас. Недосып — это уже почти что состояние измененного сознания, когда окружающие люди и действительность воспринимаются по-другому. Вот проснусь, тут-то все и начнется. Но не признаваться же в этом полузнакомому красавцу?
— Нет у меня никакого мандража.
— Это хорошо, потом у что меня рядом не будет…
— Разве мы не вместе идем?
— Нет. Это твое дело, ты следователь, я всего лишь советчик и помощник, а в данном случае еще и твой шофер. Кстати, мы скоро подъедем, так что давай-ка, чтобы соответствовать своей роли, я пересяду за руль.