— Случайностей не бывает, — проговариваю я вслух.
— Что? — не понимает Катя, которая все это время была позади меня.
— Ничего, мне надо идти, — поднимаюсь с пола, сжимая в руках открытку. Открываю шкаф. Стягиваю с себя пижаму, надеваю первое попавшееся платье и кофту. Мне вдруг резко становится холодно, до такой степени, что мурашки по телу разбегаются, и всю бесконтрольно трясет.
— Ты куда? Я с тобой! — порывается подруга.
— Нет. Я к нему на крышу, — не обращаю внимания на шокированный взгляд подруги и буквально бегу в прихожую.
— Стой! — Катя опережает меня, наваливается на двери, преграждая мне дорогу. — Злата, все хорошо. Тебе не нужно на крышу, — медленно проговаривает она, будто я сумасшедшая. А я застываю на месте, и вновь перечитываю его записку. Может я и вправду сошла с ума. И мне все это кажется.
— Что здесь написано? — спрашиваю я, протягивая ей открытку. Катя недоверчиво ее берет.
— Жду мою Златовласку там, где увидел ее впервые, — вслух читает она, а меня резко бросает в жар от понимания, что я не брежу.
— Он ждет меня. Пусти меня к нему. Если ты сейчас же меня не выпустишь, я за себя не ручаюсь! Он ждет, понимаешь?! Я должна его увидеть, — я не знаю, что убедило Катю спокойно отойти от двери и пропустить меня в подъезд. Наверное, мой сумасшедший взгляд. Но я уже не обращаю на нее внимания. Бегу вверх по лестнице, игнорируя лифт. Застываю перед дверью на крышу, боясь ее открыть и не найти его там. Я ведь только почувствовала себя живой и не выдержу еще одной смерти. Решаюсь, открываю и прохожу на крышу. Мир уходит из-под ног. Вот он. Здесь. ЖИВОЙ! Боже, он живой!
Живой! Закрываю глаза, вновь открываю, а он остается здесь, со мной. Стоит возле парапета в застывшей позе и не сводит с меня своих пронзительно зеленых глаз. А я глотаю воздух и чувствую, как холодный ветер пронзает меня насквозь. На улице лето. А мне почему-то так холодно в этот момент или действительно похолодало. Хочу побежать к нему, прижаться всем телом, почувствовать его сердцебиение и убедиться, что он, правда, здесь и он настоящий, а не моя галлюцинация. Но я не могу сдвинуться с места, и он не может. Все, что мы можем в данный момент — только смотреть друг другу в глаза.
Слезы беззвучно льются из глаз, и я уже даже не пытаюсь их остановить. Они значат, что я вновь чувствую, я жива, потому что он живой. Мне кажется еще немного, и я упаду от слабости и нервного истощения. А потом, меня вдруг окатывает невероятной злостью и яростью. Зачем он так со мной?! За что?! Почему не посвятил в свои планы? Почему заставил умирать без него?! За что позволил мне смотреть как он умирает?! Ненавижу его. Люто, неистово, так же сильно как люблю! Люблю! Очень сильно одержимо люблю.
Ярослав
Я знал, что она придет. Поймет, что цветы и записка от меня. Моя Златовласка просто не могла не понять, что это я. Мне даже не нужно было назначать место, всего пара строк и она знает куда идти.
Сердце как всегда ускоряет ритм только от осознания, что моя малышка рядом. Она здесь, поднимается по лестнице. Нет, как всегда, несется наверх, спеша увидеть меня. Жду ее, отсчитывая минуты до нашей встречи, а сам боюсь посмотреть ей в глаза. На крыше, как всегда, гуляет холодный ветер, но меня трясет не от холода — я панически боюсь, что она оттолкнет меня. Возненавидит, наконец, и оставит подыхать без нее уже по-настоящему. Впервые в жизни настолько боюсь потерять. Понимаю, что сам виноват, но другого выхода просто не было…
И вот железная дверь с грохотом распахивается, Злата останавливается. Глубоко дышит, осматривая мое тело опухшими, заплаканными глазками. А у меня сжимается сердце от того, что заставил ее страдать. Увидел ее и онемел от тысячи эмоций, одолевающих меня. Стою как вкопанный, сильнее сжимая парапет, и не могу пошевелиться.
— Я не мог по-другому. Так было нужно, — не понимаю, то ли вслух это говорю, то ли про себя оправдываюсь. Только Злата молчит, вновь начинает плакать, даже не утирая красивые, кристально чистые слезы, льющиеся из ее невероятно голубых глаз. Вся дрожит, кутаясь в широкую белую кофту. А я смотрю на нее и понимаю, что ничего красивее в жизни не видел. На ней легкое синее платье. Ветер перебирает золотые локоны волос, кидая их в лицо, закрывая мокрые дорожки слез, которые льются из ее глаз. Какая же она маленькая, хрупкая, но невероятно сильная девочка. Моя девочка.
— Ненавижу! Ненавижу тебя, слышишь! — наконец зло выдает она, сжимая кулаки. А мне ее «ненавижу» как признание в любви слышится. Громкое, оглушительное, настолько сильное, что сердце кровью обливается. А потом она срывается с места, бежит ко мне, кидаясь в мои раскрытые объятия, но только для того, чтобы забиться в непрекращающейся истерике. Бьет меня кулаками в грудь, плачет навзрыд и постоянно повторяет, что ненавидит. А я терплю и улыбаюсь как дурак, захлебываясь от счастья, что она со мной. Меня захлестывает волнами любви и нежности к ней. Моя. И плачет по мне.
Прижимаю ее к себе, преодолевая сопротивление, чувствую, как Злата успокаивается. Обвивает меня нежными ручками и только лишь всхлипывает мне в грудь. Вот так-то лучше. Всегда поражаюсь, как рядом с ней мне становится хорошо, спокойно и умиротворенно. Невероятное чувство, будто девочка дает мне второй шанс. Но она еще не знает, какую судьбу я ей уготовил. Не понимает, что сейчас мое сердце в ее руках и только ей решать, что с ним делать. Нет у нас другого выхода, как ни крути.
— Зачем… Зачем так… — всхлипывает она, задавая резонные вопросы. — Зачем так жестоко со мной?! — вновь кричит мне в грудь, начиная бить по спине, вымещая всю свою боль. Мне тоже больно, чертовски больно ощущать, как сильно бьется ее сердце, еще не принимая всей реальности до конца. Да, Златовласка, это было безжалостно и жестоко по отношению к тебе. Но по-другому никак… Все должно было выглядеть правдоподобно. А ты, моя чистая, искренняя девочка, не умеешь лгать и играть на публику.
— Тише, тише, малышка, все хорошо, хорошо, — повторяю я, сильнее прижимая ее к своему телу, позволяя бить себя. А сам вспоминаю, как она кричала, надрывая горло, и звала меня, как на колени упала, разбивая их в кровь. И от этих картинок хочется пустить себе пулю в лоб. От того, что посмел так поступить с ней. Только я еще та эгоистичная тварь. Мне и хорошо, и плохо от ее горя. Я, наверное, только в тот момент осознал, что эта чистая девочка по-настоящему любит меня. Вот так, через ее боль до меня, бесчувственного идиота, дошло, что она полностью моя. Не только телом, но и душой, которая в тот момент надрывалась. Нужно было время, еще немного времени. Нельзя было так скоро ей открываться, но я не смог больше ее мучить.
— Что же теперь будет?! — вновь успокаиваясь, спрашивает меня, продолжая тихо плакать. А я не хочу отвечать ей на этот вопрос. Потому что мой ответ ей вряд ли понравится. Не хочу сейчас об этом говорить. Еще чуть-чуть. Еще несколько минут… Хочу чувствовать ее рядом, потому что может случиться так, что я больше никогда ее не увижу. Даже, скорее всего, так оно и будет. И это, наверное, будет правильно.
— Яр?! — отрывается от моей груди, и все ответы читает в моих глазах. Все понимает. Моя умная девочка. — Яр, не молчи! — требует ответа. Хочет совместного будущего, которого у нас нет. Убивает своим взглядом. Смотрит внутрь меня, насквозь пронзая больное сердце. Не хочу сейчас слов. Хочу еще немного нашей тишины. Хочу слышать ее сердцебиение, которое уже давно стало моим. Я когда-то решил, что это сердце должно биться вечно. И, похоже, тем самым погубил себя.
Она хочет еще что-то сказать, но я не позволяю. Зарываюсь в растрепанные от холодного ветра волосы и тяну на себя, закрывая сладкий ротик поцелуем.
А она, как всегда, даже не думает мне сопротивляться, отдается без остатка, забывая обо всем на свете. Моя девочка. Только моя. Целую, кусая мокрые, соленые от слез губы, чувствуя, как она всхлипывает, продолжая оплакивать меня и наши ненормальные отношения. Врываюсь в ее рот, сплетая языки, прижимаю к себе дрожащее податливое тело, чувствуя, как наше общее безумие разливается по венам.
Кто бы рассказал, как целуют в последний раз? Да так, чтобы запомнить навсегда? Чтобы несовершенная память запомнила все до мелочей? Как насладиться вкусом ее мягких губ? Как надышаться ее чистым ароматом полевых цветов? Как вобрать в себя ее запах, впитывая его, отбирая у нее все, что она отдает и спрятать все воспоминания о ней в глубине души?
Ненавижу ее сейчас так же сильно, как и она меня минуту назад. Ненавижу только за то, что девочка существует. За то, что бесконечно тону в ее кристально чистых голубых глазах. За то, что смогла пробраться внутрь меня, глубоко засев в сердце. Ненавижу так же сильно, как люблю. Хочется вырвать из груди душу, сердце и кинуть к ее ногам. Пусть забирает. Не нужны они мне без нее. Раньше как-то без них обходился, не чувствуя ничего, а сейчас, если моей Златовласки не будет рядом, не нужны они мне.
Одной рукой перебираю ее мягкие шелковые волосы, другой ласкаю тело, нежно веду ладонями по стройной талии, округлым бедрам, ножкам. Не позволяю отстраниться, чтобы дышала только мной, отдавая мне весь свой кислород. Чтобы вместе с ней дышать и задохнуться.
«Боже, девочка, останься со мной», — мысленно повторяю, неистово целуя, слизывая соленые капельки слез. Я мог бы, не спрашивая ее разрешения, просто взять и сделать так, как хочу. Я так уже делал, и не раз. Но сегодня, сейчас, она должна принять это решение сама. Дать мне ответ, смотря в глаза.
Я не Бог и не дьявол, чтобы решать ее судьбу. И я знаю, что она мне откажет. Поэтому мысленно прощаюсь, пытаясь запомнить свою малышку. Но внутри еще глупо и наивно теплится мизерная крупица надежды, что она пойдет на мои условия, как всегда шла.
Отстраняюсь, заставляя себя оторваться от нее. Утыкаюсь носом в ее волосы, глубоко вдыхаю ее запах, пытаясь унять боль, которая внезапно простреливает грудь, разрывая все внутри. А она жмется ко мне, глубоко дышит. В ее груди играет знакомая мелодия ее сердцебиения, которую я, как ненормальный, слышу или чувствую каждый раз, когда нахожусь с ней рядом. Злата, наверное, думает, что все закончилось? Что теперь мы свободны? Но мне придется ее разочаровать. Время на исходе, пора раскрывать карты. А она словно чувствует, что сейчас произойдет неизбежное. Логический конец нашей страшной сказки. Берет меня за руку, переплетая свои тонкие пальчики с моими. Поднимает наши руки вверх, рассматривая их.
— Яр, что с нами будет? — помогает мне, сама начинает этот разговор.
— Меня нет, Златовласка. И ты тоже должна умереть… — Злата застывает, стискивая наши пальцы и молчит, пряча лицо, утыкаясь в грудь.
— Что значит «умереть»? — тихо, приглушенно спрашивает она, обжигая горячим дыханием мою грудь. А я вдыхаю полной грудью, пытаясь собраться с мыслями и донести до нее мой бредовый план, на который моя малышка никогда не согласится.
— Ваха мертв, но я не свободен, — смотря вдаль на вечерний бурлящий город, произношу я. — Такие как я, никогда не могут быть свободны и жить, как хотят. Даже после смерти.
— Я понимаю, мы можем уехать в другой город. В маленький город. Там, где живет моя мама и все начать с начала, где тебя никто не знает, — наивно предлагает мне Злата, разрывая душу.
— Мы определенно можем уехать и начать новую жизнь. Но… — В общем, у Вахи есть преемник — старший сын Дар. Мне повезло, что он все время жил в Лондоне и не посвящен в дела отца. Но его просветят, если уже это не сделали. Меня нет, я убедил их в своей смерти. Но такие люди не верят своим глазам. За тобой следят. Все эти дни возле твоего дома стояла их машина. Они проверяют мою легенду. Но сегодня похороны Вахи, а после его сын будет принимать дела. Так что у нас есть примерно двенадцать часов.
— На что? — настороженно спрашивает она, продолжая прижиматься к моей груди.
— На инсценировку твоей смерти и наш отъезд в другую страну с новыми паспортами, именами и с новой жизнью, Златовласка. Все готово, нужно только лишь твое согласие, — она отрывается от моей груди. Поднимает голову, и смотрит на меня кристально чистыми голубыми глазами, а я задыхаюсь от этого отчаянного взгляда. — Готова ли, ты моя Златовласка, бросить все и начать другую жизнь?
— Конечно, готова, я на все готова, лишь бы быть с тобой, — уверенно заявляет моя отважная девочка, еще не понимая смысла своих слов. — Мне нужно поговорить с мамой, будет тяжело, но она поймет меня, обязательно поймет. И с Катей тоже. Она поможет, — быстро тараторит Златовласка.
— Нет, моя хорошая, ты не понимаешь. Никто не должен знать, что ты жива. Ты должна умереть для всех, кроме меня. Тебя должны похоронить, сдавлено произношу я, поскольку слова даются с трудом. Никогда не думал, что смогу произнести эти слова вслух. — И даже это не гарантия того, что нас не станут искать. Но, по крайней мере, они оставят в покое твоих родственников.
— Даже для мамы? — шокировано спрашивает она, а я закрываю глаза в знак согласия и понимаю, что моя надежда рухнула и разбилась, со звоном отдаваясь гулом в моих ушах. — Мама должна кого-то похоронить, думая, что это я? Ты понимаешь, что я не смогу так с ней поступить. Это же моя мамочка, я — все что у нее осталось после развода с папой. Она не выдержит этого. Моя мама, она… Она все поймет, если все объясню и попрошу, она сделает ради меня что угодно. Но я не имею права так с ней поступить, — задыхаясь, произносит она, а я вновь слышу ее громкое сердцебиение. Она еще что-то говорит, ищет выходы, которых нет, смотрит на меня с надеждой, а я вижу только ее красивые небесные глазки и слышу стук ее сердца.
— Яр, ты слышишь меня?! — произносит моя малышка, отступая от меня, полностью осматривая.
— Все правильно, моя хорошая! Мама — это самое дорогое, что есть у каждого человека. Меня может не быть в твоей жизни, а мать — она одна. Это правильный выбор, — она хочет что-то сказать, но закусывает губы, вновь начиная тихо беззвучно плакать. Злата закрывает лицо руками, пряча от меня свои беззвучные чистые слезки. Моя девочка даже плачет красиво.
— Яр, я… не смогу… без тебя… Я… — всхлипывая, произносит она в собственные ладошки.
— Молчи. Ничего не говори. Я все понимаю. Иди ко мне, дай запомнить тебя, впитать в себя твой запах, вкус твоих губ, — и она вновь кидается мне на грудь, сильно сжимая меня в своих руках, сдавливая ребра, которые я сломал после того, как вылетел из машины перед взрывом. Дыхание спирает от боли, но душевная боль сильнее. Обхватываю ее лицо, притягиваю к себе, зацеловывая соленые слезки. Люблю ее больше жизни. И плевал бы я на свою жизнь, я достоин смерти. Я бы мог провести оставшиеся мне дни с ней, до последнего вздоха, пока пуля в лоб не нашла бы меня. Но я боюсь за Златовласку, она — мое слабое место, и из чувства мести за отца Дар может для начала навредить моей девочке у меня на глазах. Ему будет мало просто убить, он будет убивать меня морально, долго и мучительно, издеваясь над моей душой. Поэтому мне нужно уйти, ради нее. Имею ли я право просить ее ждать меня, если сам не знаю, когда вернусь, и вернусь ли вообще? Нет, не имею, моя девочка еще молода и должна жить полной жизнью, не утопая в прошлом. Мне нужно отпустить ее… Если бы это было так просто. Я мог бы, не спрашивать ее ни о чем, а просто украсть, отобрать у этого мира, отнимая ее нынешнюю жизнь. Но не имею права так с ней поступить.
— Не плачь, моя маленькая, пожалуйста, не надо, улыбнись, хочу запомнить твою улыбку. — Она вымученно улыбается мне в губы и целует. Нежно, ласково, как может только она. Голова идет кругом от ее запаха, вкуса медовых губ, от ее тепла. Как я смогу без всего этого жить? Как вообще смогу без нее? Целую ее, перехватывая инициативу на себя, забирая ее дыхание, вынуждая дышать мной, как я в данный момент дышу ей. Сердце раз за разом пропускает удары, в груди нещадно ноет и горит. Легко осознать, что это наша последняя встреча. Трудно это принять. Особенно тогда, когда приходит полное осознание того, что я безумно ее люблю.
Зарываюсь в ее золотистые шелковые волосы, глубоко вдыхаю запах луговых цветов, пытаясь просто надышаться своей Златовлаской. Хотя перед смертью не надышишься. Она надрывно плачет мне в губы, не позволяя прервать наш поцелуй. Время на исходе, мне нужно уходить. А я мечтаю, чтобы чертово время остановилось. Все бы замерло как фантастическом фильме, и остались только мы. Вдвоем, на вечно. Я не знаю, что творю, время начинает обратный отсчет и я тороплюсь ее запомнить. Сжимаю ее тело, целую хаотично щеки, скулы, сжимаю волосы, запрокидываю голову, слушая ее всхлипы.