Тихий стук в дверь отвлек от размышлений.
— Дженнет?
Миссис Холл быстро прошмыгнула в комнату, огляделась по сторонам. Девушка быстро схватила иголку, сделала один стежок, другой, третий.
— Вышиваешь?
— Да. Полог для церкви.
— Хорошее дело. Но оставь свое занятие и спустись вниз.
— Не хочется, маменька.
— У нас гости!
— Пусть их развлекают Мэрион и Джоанна.
— Но им нужна ты!
— Почему?
— Спустишься — узнаешь! Встань-ка! — миссис Холл взяла дочь за руки, заставила выпрямиться, осматривая платье. — Хорошо выглядишь. Только губы немного покусай и дай-ка я ущипну тебя за щечки…
— Ай, маменька! Что вы делаете? — вскрикнула Дженнет, когда миссис Холл с чувством ущипнула ее за обе щеки.
— Пытаюсь придать тебе немного здорового румянца. Ты слишком бледна! Дай-ка, я получше уложу твои волосы… Ну-ка…
— Оставьте, маменька! — пробовала сопротивляться девушка, но куда там. Миссис Холл взялась за дело столь рьяно, что не прошло и десяти минут, как Дженнет с новой прической и с лентой в волосах оказалась за порогом комнаты.
В гостиной сидели гости — брат и сестра Ольстен. Лилиан, увидев Дженнет, вскочила с места, протягивая обе руки:
— Ах, мисс Дженнет! Как я рада вас видеть!
Ее брат тоже встал, коротко поклонился:
— Добрый день, мисс Дженнет. Вы чудесно выглядите! Эта прическа вам очень к лицу. И такой нежный румянец…
Дженнет в самом деле немного покраснела — от досады.
— Зачем меня позвали, маменька? — поинтересовалась она. — Меня ждет работа.
— Ах, мисс Дженнет, милая, — Лилиан Ольстен усадила ее подле себя на диван, все еще держа ее за руки, — как же приятно снова вас видеть… Да еще и по такому радостному поводу!
Девушка посмотрела на мать. Миссис Холл сияла. Мистер Холл восседал с важным видом, сестренки шушукались и подмигивали.
— А что случилось? — спросила она.
— Милая, — миссис Холл всплакнула, — только что мистер Ольстен попросил твоей руки.
— Это чудесно, не правда ли? — Лилиан Ольстен еще крепче сжала ей руки. — Я так рада! Нарочно заехала вместе с ним, чтобы поздравить тебя…
— С чем?
— Дорогая моя мисс Дженнет, — Ричард Ольстен встал. — Я предлагаю вам руку и сердце и прошу вас оказать мне честь стать моей женой. У меня сейчас доход невелик, но отец обещал дать почти десять тысяч вдобавок к тем деньгам, что мы вложим в наш собственный конный завод. Осенью я поеду в Дерби покупать породистых кобыл. И уже через каких-то пять-семь лет у нас будет такой табун, что все обзавидуются! Я уже заложил строительство новых конюшен. Они будут готовы к следующей весне, но пока мы разместим наших красавиц у отца. Он с радостью согласится. Думаю, десяти кобыл будет достаточно?
— А с чего вы решили, что я согласна? — поинтересовалась Дженнет.
— На десять? Да, вы правы. Лучше пятнадцать.
— Мистер Ольстен, — Дженнет встала, высвободила руки, — вы меня не слушаете?
— Напротив, я внимательно слушаю все, что вы хотите мне посоветовать относительно нашего конного завода. И пусть ваши суждения пока еще не столь умны, как у меня, но я, как ваш супруг…
— Супруг?
— Ну, будущий супруг… Я считаю своим долгом следить за образованием и умственным развитием своей жены. И ручаюсь вам, что еще до рождения нашего первенца вы будете знать о лошадях столько же, сколько и я!
— Но с чего вы взяли, что я буду вашей женой?
Ричард Ольстен осекся, захлопал глазами.
— А… как же иначе? — наконец, спросил он. — Мы с вами давно знакомы, часто встречались. Вы подходите мне и внешне, и по уму, и по характеру. Вы нравитесь моей сестре и непременно понравитесь моим родителям, которые, кстати, уже знают о моем выборе и приглашают вас сегодня на обед.
— Обед? — взвилась миссис Холл. — Ах ты, господи! Осталось всего два часа! Дженнет, ты не успеешь собраться…
— Не нужно суетиться, мама, — девушка отступила на шаг, пряча руки за спину. — Я никуда не еду.
— То есть как?
— Я вам отказываю, мистер Ольстен. Я не буду вашей женой!
— Черт возьми! — выругался он. — Но почему?
— Я люблю другого.
— Кто он? — тон Ричарда Ольстена вмиг стал иным.
— Я помолвлена с Роландом Бартоном. Вы не можете посвататься к чужой невесте!
— С кем? Он же пропал!
— Его украли феи.
— Тем более. Вы свободны, мисс Дженнет, и вполне можете выйти замуж, за кого пожелаете!
— Я хочу выйти замуж за Роланда Бартона.
— Это невозможно! Он…
— Не умер! Мне этого достаточно! Прошу меня извинить, мама, но новой помолвки не будет!
Кивнув головой родителям, девушка молча направилась к себе.
Не прошло и пяти минут, как в ее комнату влетела миссис Холл. На женщине не было лица.
— Ты в своем уме, дочка? — с порога воскликнула она. — Отказывать такому жениху! Отец после свадьбы выделяет ему роскошный коттедж с миленьким садиком и птичником. И десять тысяч дохода! Плюс твои пять…
— Четыре, мама.
— Отец готов дать больше. Правда, из-за этого мы все должны потуже затянуть пояса… И конный завод! Через несколько лет вы разбогатеете…
— Но мама, я люблю Роланда Бартона!
— Что правда, то правда, — миссис Холл оставалась верна себе и во всем искала подвоха. — Сказать по правде, он мне не слишком по душе. Слишком много говорит о лошадях и слишком мало слушает, что говорят другие. Тебе будет очень трудно с таким муженьком, помяни мое слово… И выходить без любви или какой-то сердечной склонности… Но хотя бы из чувства благодарности могла бы быть немного полюбезнее!
— Благодарности? — Дженнет показалось, что она ослышалась. — За что мне его благодарить?
— Да хотя бы за то, что сватается к тебе! Ты же в глазах людей все равно, что вдова!
Дженнет вздрогнула, как от удара по лицу.
— Ах, вот вы как, мама? — прошептала она.
— А что тут долго говорить? — миссис Холл присела на дочкину постель. — Сама видишь, как жизнь повернулась! Тебе уже девятнадцать лет. Пора задумываться о будущем! Мистер Ольстен завидный жених, хотя и не совсем такой человек, с которым ты будешь счастлива. Но другого-то нет! И неизвестно, будет ли когда-нибудь! Так что мой тебе совет — подумай хорошенько! Мистера Бартона не вернуть. А жизнь продолжается… Выходи за мистера Ольстена, роди мальчика, назови Роландом — вот и будет тебе утешение.
Дженнет даже онемела. Она многого ожидала от матери, но не такого совета.
— Я… не могу, мама, — еле слышно промолвила она.
— А никто и не торопит, — миссис Холл по-своему поняла колебания дочери. — Скажем, до осени!
Девушка посмотрела в окно. Денек был нежарким, но солнечным, как раз таким, который и нужен в начале июля. Иванов день уже послезавтра… Вспомнились сказки про фей. Бывало же такое, чтобы они отпускали человека, хотя бы и через сотню лет. А что, если…
— Я подожду.
— Конечно-конечно! До осени! Скажем, до забега в Гайд-парке. После этого мистер Ольстен вернется домой в начале октября, и можно будет назначать дату…
— Маменька!
— Да-да, я понимаю. Ухожу!
Миссис Холл вышла, а Дженнет упала на стул, закрыв лицо руками. До начала октября оставалось три месяца. Это не так много, как кажется. Девушка никогда не читала и не слышала о том, что чувствуют приговоренные к смертной казни, когда им зачитают приговор, но если бы кто-то ей сейчас напомнил об этом, согласилась — да, на начало октября назначена ее казнь.
Она приходила каждый день. Всегда в одно и то же время, всегда одна. Всегда одетая так роскошно, что ясно было — это неспроста. Кроме нее, Роланд не видел ни одной… чуть было не сказал «живой души». Ибо какие же души у фей? Для королевы он был кем-то вроде диковинного зверя, которого она решила непременно приручить, и отделаться от этой мысли не удавалось никак.
В этой комнате он был, как в клетке. Когда просыпался, рядом оказывался небольшой столик, уставленный вазочками с фруктами, булочками и тонкими ломтиками чего-то, что можно было принять за жареное мясо — во всяком случае, оно было горячим, поджаристым и истекало соком. Но создавалось впечатление, что повар либо не умел, либо ему ужасно не нравилось его готовить. Ни соли, ни специй, одни куски чуть ли не подгорели, другие сыроваты и сочатся кровью и соком. В высоком кувшине всегда была родниковая вода, но часто имевшая вкус плодов. Вино, пахнувшее цветами и травами, королева Мэбилон приносила с собой, приглашая разделить вкус напитка. Роланд отказывался — он не хотел пить что-либо из рук королевы. Но с другой стороны, умирать от голода и жажды тоже не хотелось. А ему нужны были силы. Роланд Бартон не отказался от мысли о побеге — другое дело, что теперь, как он ни исследовал стены, выход обнаружить не удалось. Короля-пленника стерегли, как зеницу ока. И его уединение нарушал лишь приход королевы, самой красивой тюремщицы в мире.
В тот раз она явилась не одна. За спиной королевы стояли ее подданные. На Мэбилон было платье из нежно-зеленого полупрозрачного шелка, сквозь который виднелись ее прелести — пышная грудь, талия, бедра, ноги… Обшитый серебряной тесьмой вырез спускался чуть ли не до пупка… вернее, того места, где у людей должен быть пупок. В белые волосы были вплетены нити речного жемчуга. Они мерцали, придавая ее прическе сходство с сугробами в солнечный день. Красиво и… холодно.
— Ну, здравствуй, мой повелитель, — королева протянула руки. — Ты скучал?
Поскольку ее визиты — единственное, что хоть как-то скрашивало его одиночество и скуку, Роланд ответил утвердительно:
— Да.
— Так я пришла развеять скуку! Сегодня будет пир и праздник!
Она хлопнула в ладоши, и несколько феечек невысокого роста впорхнули в комнату. Вслед за ними вошли четыре пажа — ростом с пяти-шестилетних детей, но с морщинистыми и печальными лицами старичков. И у всех было какое-либо уродство. У одного бельмо на глазу, у другого — длинные уши, у третьего — кривой нос, у четвертого на щеке белел какой-то нарост. Все пажи были нагружены целым ворохом цветных одежд.
Феечки, весело щебеча, накинулись на Роланда. Тот не успел отвести из рук — они были слишком проворны — как оказался раздет догола.
— Что это значит, ваше величество?
— Сегодня праздник! Мой народ готов тебя увидеть, мой повелитель! И ты должен предстать пред ними во всей своей красе и блеске! Как же ты прекрасен! Как древний бог! Как первый сын Дану!*
(*Дану — здесь богиня-прародительница всего волшебного народца.)
Феечки обступили Роланда, всплескивая руками и беззастенчиво разглядывая обнаженное мужское тело. Человек почувствовал себя неуютно:
— Немедленно верните мне одежду!
— Да будет сделано, мой повелитель! — королева хлопнула в ладоши.
Защебетав на своем языке — у Роланда пока не было возможности выучить хотя бы слово — феечки вместе с пажами принялись переодевать его в тончайшие шелка, такие легкие и нежные, словно были сотканы из паутины. Вместо привычных сапог или башмаков ему предложили сандалии, ремешки которых, встав на колени и от усердия высунув язычок, завязала одна из девушек. У нее были такие яркие красные волосы, словно по ее плечам струились потоки свежей крови. Поверх туники накинули сперва колет**, отделанный бисером и жемчугом, а под конец расправили и закрепили серебряными пряжками на плечах длинную мантию, похожую на горностаевую. Тем временем, взлетев, еще одна девушка быстрыми легкими движениями пригладила его волосы. Ощущения были странными. Роланд невольно сосредоточился на том, что девушка делала с его головой, и пропустил миг, когда одевание было завершено, и его поставили перед огромным, от пола до потолка, зеркалом.
(**Колет — приталенная куртка без рукавов, часть верхней одежды.)
Сначала он себя не узнал. И дело было не в одежде. Но коротко подстриженные волосы его теперь вились по плечам, отросшие почти на пядь. Удивительно — неужели он так долго пробыл в заточении? Но что до неизбежной в таком случае щетины на подбородке — ее не было вовсе. Куда-то исчезли и усы, которые он отпускал из юношеских побуждений, как дань детскому увлечению книгам о пиратах и бывалых путешественниках. Роланд коснулся рукой своего гладкого подбородка и щек, проверяя, не мерещится ли ему, дотронулся до волос.
— Ты удивлен? — королева фей встала рядом, взяла под руку. — Ты стал еще прекрасней! Мой повелитель! Мой король! Идем! Народ тебя узреть желает! Смотрите все! — вдруг крикнула она во весь голос. — Король идет!
— Ваше величество, я смею вам напомнить… — начал было Роланд, но Мэбилон уже сделала шаг прямо в зеркало, заставляя и его поступить также.
На несколько секунд ему стало не по себе — врезаться в стекло! — но в самый последний миг оно исчезло, и Роланд почувствовал себя висящим в пустоте. Он задержал дыхание, как перед прыжком в воду — и ноги коснулись чего-то мягкого. Вспыхнул яркий свет. Оказалось, что они стоят на верху высоченной лестницы, устланной пушистым ковром, больше напоминавшим шкуру диковинного зверя — такой длинный и мягкий был у него ворс. Все вокруг было погружено во мрак, и лишь висели над головой, переливаясь, разноцветные огоньки, да внизу, у подножия лестницы, сиял свет.
— Пойдем, мой повелитель! Нас ждут!
Откуда-то полилась тихая мелодия, незатейливая, как игра пастушка на свирели, и вместе с тем торжественная, как военный гимн. Огоньки пришли в движение, закружились в медленном танце и, присмотревшись, Роланд заметил, что светятся крошечные крылатые существа с длинными стрекозиными крылышками. Фейри? А кто тогда рядом с ним?
Мэбилон легкой походкой спускалась вниз, ведя его под руку. Она ступала по ступеням неслышно, ее изящные башмачки погружались в пушистый ворс. За спиной выстроилась свита. Роланду хотелось обернуться и внимательно рассмотреть их, но надо было глядеть под ноги.
Яркий свет ударил по глазам. Крошечные существа ринулись врассыпную. В тот же миг грянула музыка. Привычный и не к такому — во время морских сражений и взрывы слышал, и огонь видел — Роланд вздрогнул лишь от неожиданности и с любопытством увидел просторный зал. Стены пропадали вдали. Высокие стройные колонны, такие тонкие, что оставалось лишь дивиться, как они не переломятся, возносились ввысь, к сверкающему потолку, растворяясь в сиянии, где кружили многочисленные фейри, треща стрекозиными крылышками. Повсюду были феи — девушки и юноши, в одиночку или парами. Между ними сновали пажи — дети с лицами уродливых старичков. Они подносили кубки с напитками, вазы с фруктами и сластями и тут же исчезали, когда в них переставали нуждаться.
При виде Роланда и Мэбилон все повернулись в их сторону. Кубки поднялись в приветственном салюте. Послышались веселые крики.
Два пажа приблизились к вошедшим, преклонили колени, протягивая кубки. Роланд вопросительно шевельнул бровями. Мэбилон улыбнулась, взяла свой, подавая пример, широко улыбнулась присутствующим.
— Сегодня праздник! Танцы и веселье! Сегодня с нами наш король! Восславим короля!
Ответом ей были громкие крики и смех. Роланд, держа кубок двумя руками, оглядел собрание.
Кругом были феи и те, кого люди привыкли называть эльфами или сидами. Еще мальчиком Роланд слушал сказки нянюшки об этих существах, которые прежде населяли добрую старую Англию, но после того, как люди принесли в нее Белого Бога, Иисуса Христа, ушли из этих мест. Иногда они возвращались — то непрошенными гостями, то врагами. Но с каждым веком их становилось все меньше и меньше. Люди постепенно забывали о маленьком народце, утрачивали истинное знание. И лишь в некоторых местах, таких, как Фейритон, еще помнили про королеву фей. И он стал одним из немногих, кому воочию довелось не просто увидеть Мэбилон, но и оказаться в ее стране. Но вот радости это почему-то не доставляло. Чем веселее и громче были крики, чем звонче смех, тем больше человек чувствовал себя чужим этому миру. И тем сильнее было его желание вернуться домой. Но как это сделать?
И вдруг… Он даже вздрогнул, увидев эти глаза.
Они стояли за колоннами. Как тени, как телохранители. Одетые нарочито скромно, чтобы не особенно бросаться в глаза, но, тем не менее, на них останавливался взгляд. Смуглые, как будто всю жизнь проводили под палящим солнцем. Темноглазые, в отличие от светлоглазых фей и фейри. И ни одной улыбки. Только спокойное ожидание. Юноши не старше двадцати лет, не принимавшие участия в веселье и явно приведенные сюда нарочно.
Один из них вдруг чуть повернул голову и посмотрел Роланду в глаза. Просто посмотрел. Но в какой-то момент Роланду ужасно захотелось поговорить с этим…человеком?
Внезапно тот моргнул, нарушая чары, и мужчина понял, что королева фей ему что-то говорит.
— Ну, что же ты, мой повелитель? — в голосе Мэбилон послышалось легкое недоумение. — Приветствуй свой народ!
— Простите, ваше величество, но я еще раз вынужден напомнить о том, что произошло некоторое недоразумение, — попробовал возразить он. — Я не могу быть вашим королем.