Узнав, что новая знакомая разделяет ее увлечения, Аннет немного оттаяла, а когда Линда сказала, что Аннет похожа на актрису Мэри Рикфорд – «У вас точно такие же точеные скулы и русые локоны!» – появились ростки симпатии.
– Я собираюсь стать актрисой. Скоро пойду учиться на театральные курсы, – скромно заметила Аннет и покосилась на Максимилиана – не засмеется ли? Тот сохранял серьезное выражение лица, лишь время от времени умильно посматривал на бургомистерскую дочь. Его разноцветные глаза сверкали как семафоры.
Записной ловелас! Готов восторгаться каждой встречной.
Признание вызвало новую бурю восторга. Как же Линда ей завидует!
– Вы хотите стать актрисой – но вы же хронолог! – всплеснула ухоженными руками Линда. – У нас в городке мало сенситивов. Есть лекарь, скучная старушенция, которая заговорами лечит подагру таким же старым перечницам, как она сама. Есть медиум, господин Прюк. Ну и еще шарманщик Петр. Этот выжил из ума. Хронологами чаще рождаются мужчины, не так ли? Наверное, вам непросто приходится! Папа пыхтел и негодовал, когда рассказывал о вас. Сказал, что вы столичная вертихвостка и пустоголовая особа, и велел держаться от вас подальше… ой! Извините, я не должна была этого говорить! Он такой ретроград. Ненавидит романтику и любовные синематографические ленты. Считает, что я должна всю жизнь провести здесь, в этом городишке. А я мечтаю стать художницей! Вы мой идеал, Аннет. Так хочется уехать с вами в столицу и поступить в художественную академию! Учителя в школе хвалили мои акварели. Но папа ни за что не согласится. Он требует, чтобы я вышла замуж за сына местного банкира. Я против, но одна в столицу ехать боюсь. Увы, дети, церковь и кухня – вот и все, что меня ждет.
– Хотите, помогу вам? – предложила Аннет, против воли проникаясь к Линде сочувствием. Она была готова встать на защиту каждой угнетенной мужчинами девушки. Заодно ей хотелось насолить бургомистру, который отозвался о ней столь нелестно. Не повезло же бедняжке иметь такого родителя-грубияна! Отец Аннет тоже был не сахар, но, по крайней мере, он говорил дочери гадости неизменно вежливым тоном, каким обращался к своим нерадивым студентам.
Максимилиан, который до этого шел молча, многозначительно кашлянул и метнул на Аннет предостерегающий взгляд. Та сделала вид, что не заметила, и упрямо продолжила:
– Я живу в квартале «Десять муз», где селится артистическая молодежь. У нас весело! Квартирная хозяйка добрая, хоть и бестолковая. Она сдаст вам комнату в мансарде, совсем дешево. Моя соседка Симона – подающая надежды пейзажистка. Она поможет вам пройти вступительный экзамен в академию. Если повезет, дадут стипендию. Поговорите с отцом, объясните, что хотите жить самостоятельно, и уезжайте. Я так и поступила, и ни капли не жалею.
– Милая, дорогая Аннет! – от нахлынувших чувств Линда прижала руки к груди. – Вы открыли передо мной окно надежды. Вы станете моей спасительницей! Но прошу, ни слова папе! Пусть это будет нашей тайной. Заговор бунтарок! Когда вы возвращаетесь в столицу? Через два дня? Решено, я уеду с вами. Оставлю папе письмо и все объясню. Он будет рвать и метать, но я уже улизну на свободу!
Аннет опешила. Линда собиралась действовать в точности по сценарию фильма «Беглая дочь». Такой решительности она не ожидала, но идти на попятный было поздно. Кажется, Максимилиан разделил ее опасения, потому как сухо произнес:
– Ваш план не кажется мне разумным, Белинда. Подумайте хорошенько, прежде чем сделать это шаг.
– Миленький, добрый господин Молинаро! – бургомистерская дочь схватила его за ладонь и потрясла. Максимилиан моментально улыбнулся, вложив в улыбку все свое обаяние. – Обещайте, что не проговоритесь папе. Он бывает несносным букой.
– Вы ставите меня в неловкое положение, сударыня, – покачал головой Максимилиан, однако улыбаться не перестал. – Могу лишь обещать, что не заведу с ним этот разговор первым. Однако я намерен провести серьезную беседу с вами. На правах старшего и более опытного человека – на правах мужчины, в конце концов – я должен разъяснить, что вы поступаете несправедливо по отношению к вашим родителям.
– Оставьте свои нравоучения, господин Молинаро, – возмутилась Аннет, раздосадованная его типично мужским высокомерием. – Линда – совершеннолетняя и вольна поступать, как захочет.
– С вами я тоже побеседую. О том, как нехорошо вмешиваться в чужие семейные дела, – пригрозил Максимилиан. Тон его был суров, и Линда всполошилась.
– Мне пора бежать, а то папа хватится, – сообщила она. – Увидимся вечером в театре, Аннет.
Затем приблизила пухлые губы к ее уху и жарко прошептала:
– Там обсудим детали побега. Чтобы ваш шеф не слышал. Он бука, но премилый, не так ли? Он разведен, верно? А невесты у него нет? Интересно, ему нравятся блондинки?
Кокетливо тряхнув белокурыми локонами и вильнув глазами в сторону Максимилиана, бургомистерская дочь скорым шагом пошла к ратушной площади.
Максимилиан повел Аннет в другую сторону. Они поднялись по узкой каменной лестнице, свернули на залитую солнцем улицу и не спеша шли мимо разноцветных фасадов, кокетливых крылечек, мимо витрин, где были выставлены детали часовых механизмов, марионетки и плитки отборного шоколада в золотой фольге.
Босс вышагивал рядом с Аннет, заложив руки за спину, и искоса поглядывал из-под сдвинутых бровей. Выжидательно молчал. Аннет задрала подбородок, неуступчиво сжала губы и настроена была далеко не мирно. Опять он ей недоволен! Как пить дать, сейчас примется ее отчитывать.
Наконец, он произнес назидательным тоном:
– Оставьте это дело. Белинде стоит поговорить с отцом. Что за романтическая блажь – бежать из дома под покровом ночи!
– У нее нет другого выхода, – кротко отозвалась Аннет. – Вы ничего не понимаете. Вы наследник богатой династии, мужчина, которому все принесли на тарелочке. Вы не знаете, каково это – быть девушкой, зависимой от всех и вся.
– А вы не знаете Белинду. Зависимая и угнетенная – это не про нее. Я познакомился с ней несколько лет назад, когда впервые приехал в Механисбург по делам. Она была еще ребенком, из тех, кто кидаются на пол и стучат ногами, пока не получат желаемое. Прошу, не водитесь с ней. Вы и так отчего-то сильно не понравились ее отцу.
– Нехорошо отказывать человеку в просьбе о помощи.
– Нет уж. С нами в столицу она не поедет, и точка. Не хватало проблем с полицией за соучастие в похищении. С бургомистра станется обвинить вас в этом. Его дочь – вредная штучка.
Максимилиан помолчал и добавил мечтательно:
– Но прехорошенькая, этого у нее не отнимешь. Упорная, с характером, и не боится совершать ошибки. Не то что моя бывшая жена…
«И не то, что вы, госпожа Вик», – мысленно закончила Аннет. Она надулась и метнула на босса негодующий взгляд. Он назвал Линду прехорошенькой! Выходит, блондинки все-таки ему по душе. Интересно, бывшая мадам Молинаро тоже красила волосы пергидролью?
Босс вскинул крутую бровь над зеленым глазом и усмехнулся.
– Хорошо. Оставим этот разговор. А вот знаменитый аттракцион «Корабль в бутылке». Только сдается, не вовремя мы собрались посмотреть на него.
Среди полусгнивших остовов каруселей и качелей Аннет увидела необычное сооружение. Пузатая бутылка величиной с небольшой коттедж лежала на боку, а внутри, на высоких подпорках, стоял всамделишный корабль – каравелла размером с рыбацкий баркас. Борта каравеллы были украшены искусной резьбой с позолотой. На носу выпятила пышную грудь русалка с хищной улыбкой. На мачтах повисли белоснежные паруса, на распорке болтался черный флаг с черепом и костями.
К бутылке вели две трубы. Нижняя часть бутылки изнутри позеленела от тины. Старик в мешковатом комбинезоне расхаживал под днищем корабля и, вооружившись шваброй и тряпкой, неторопливо драил стекло. Аннет заметила, что в бутылку он забрался по приставной лестнице через горлышко, оттуда – по перекинутой доске на нос корабля и спустился вниз по канатной лесенке. В старике она признала вездесущего шарманщика Петра. Кажется, как и его кузен Ангренаж, Петр был мастером на все руки и исполнял обязанности чернорабочего везде, где это требовалось. Вокруг бутылки кто-то натянул канат и повесил неграмотную надпись: «Севодня не работает. Уборка. Прихадите зафтра».
Максимилиан щелкнул языком.
– Жаль, жаль.
Аннет уходить не спешила.
– Удивительно! Как этот корабль засунули в бутылку?
– Думаю, Жакемар протащил отдельные детали через горлышко и собрал корабль уже внутри. Это тоже изделие старого мастера. Каравелла «Черная ундина» знаменитого пирата Рыжебородого Генри. Жакемар в юности плавал в его команде канониром. Вот и сделал памятник своему капитану. Бутылка наполняется водой. Специальные механизмы создают волны, как во время бури. Но это еще не все. Видите те фигурки на борту?
Аннет прищурилась. И верно: там и сям на борту удивительного судна застыли морячки в половину человеческого роста. В руках они держали сабли.
– Автоматоны. Служащий включает механизм, и они приходят в движение. Выделывают разные интересные штуки. Дерутся на саблях, вытравливают якорь, драят палубу. Раньше туристов проводили внутрь корабля. Там все устроено в точности как на настоящей «Черной ундине». Есть даже каюта Рыжебородого Генри и его знаменитый сундук полный золотых монет. Не настоящее золото, разумеется. А еще…
Аннет пришла в возбуждение, торопливо протерла пенсне, прищурилась и воскликнула:
– Максимилиан! Смотрите! Вы узнаете? Это же он!
К бутылке подошел высокий, грузный человек и помахал рукой. Петр бросил швабру, вскарабкался по лестнице и вылез через горлышко бутылки наружу. Мужчины принялись разговаривать. Грузный о чем-то спросил, шарманщик молча выслушал, затем помотал головой и сплюнул. Грузный продолжал настаивать, затем вынул кошелек и дал Петру зеленую бумажку. Тот принял ее и снова помотал головой. Собеседник рассердился и сунул Петру кулак под нос. Шарманщик усмехнулся иравнодушно отвернулся.
– Это Швиц, тот грубиян с дирижабля! Я уверена, это он преследовал меня в лабиринте. Ну же, подойдите к нему, спросите!
– Что спросить? – удивился Максимилиан.
– Не он ли выбросил меня за борт дирижабля, а потом хотел придушить среди кустов в лабиринте.
– Прямо так и спросить? – босс развел руками. – Добрый день, не вы ли тот самый знаменитый любитель гоняться за беззащитными девицами? Хорошо. Стойте здесь.
Он скорым шагом двинулся к мужчинам. Швиц – теперь Аннет смогла рассмотреть знакомые кустистые брови и даже бородавку – увидел приближающегося Максимилиана, повернулся и припустил прочь с прытью, которую нельзя было заподозрить в человеке его сложения. Босс не стал его преследовать – бесполезно. Он подошел к Петру и завязал разговор. Аннет подпрыгивала от нетерпения.
– Что вы узнали? – накинулась она на Максимилиана, когда тот вернулся.
– Новое предсказание Петра. Сначала он заявил, что этого человека он видит впервые. Говорит, Швиц просто поинтересовался, когда откроется аттракцион. Наверное, хотел порадовать своих детишек. Затем наш провидец закатил глаза, попыхтел и сообщил, что скоро я примерю бронзовый колпак. Такое было ему видение.
Аннет топнула ногой от досады и с надрывом воскликнула:
– Я не чувствую себя в безопасности, когда этот мерзавец ходит по городу!
– Узнаю эту строку. Пьеса «Королева Аделаида», акт второй, сцена третья. Успокойтесь, Аннет, не актерствуйте. Я собираюсь поговорить с Пендельфедером и все выяснить про вашего неуловимого Швица.
– На вашем месте я бы прислушалась к пророчеству шарманщика, – ответила Аннет, устыдившись. – Помните, он предсказал мне крылатую опасность, свист, стук? В этот же вечер крылатый купидон выпустил в меня стрелу. Бронзовый колпак на вашей голове! Что это может означать?
– Только то, что у Петра не все дома. Или то, что ему нужен хороший подзатыльник. Слишком уж старательно в разговоре со мной Петр изображал простофилю и делал вид, что встретил Швица впервые. Ясное дело, знакомы они давно и довольно близко. Ничего, я с ним еще побеседую. Возвращаемся в гостиницу. Мы вечером идем в театр, помните?
Глава 11 Мимезис
Планы на вечер привели Аннет в хорошее настроение. Театр она любила и собиралась посвятить сцене жизнь. Интересно, какие спектакли дают в этой глуши? Наверное, механисбуржцы занимаются самодеятельностью. Лавочники неумело гримируются, расхаживают по сцене, выпятив грудь колесом, и выкрикивают роли зычными голосами, а их мамочки и супруги с умилением аплодируют.
Оделась тщательно, но скромно. Не стоит шокировать провинциальную публику яркими нарядами. Черное платье с блестками и рукавами на пуговичках до локтя прекрасно подойдет к случаю.
— Что за актеры выступают в Механисбурге? – спросила она у Максимилиана, когда шли по опустевшей улице. На дверях магазинов появились вывески «Закрыто», старики рассаживались на лавочках, раскуривали трубки и делились дневными новостями. Радостно звонили часы – Аннет привыкла к этой музыке и воспринимала ее как часть города.
Вечер выдался теплым, золотистым, хотя со стороны гор тянулась плотная пелена облаков.
– Уже пятьдесят лет на сцену театра «Мимезис» не выходит ни один живой актер, – загадочно ответил Максимилиан. Он выглядел очень представительно в дорогом сером костюме с золотыми запонками, но был необычно молчалив, держался от Аннет на расстоянии шага и в ее сторону не смотрел.
— Как это — нет актеров? Мы будем любоваться на пустую сцену? — не поверила она.
– Скоро сами увидите. Не хочу портить сюрприз. В этом городе все необычное, и театр тоже. Вам понравится. Только не визжите громко во время самых жутких сцен. Бывали и такие случаи среди нервных туристок.
– За эти два дня я уже столько страху натерпелась, что паниковать по пустякам не буду, — обиженно заметила Аннет.
Показалось знакомое здание. Со всех сторон к нему спешили нарядно одетые господа и дамы.
Поднялись на крыльцо с движущейся вывеской «Мимезис» и глазастой маской. Аннет ощутила радостный трепет, предчувствие праздника, которое всегда охватывали ее, когда она заходила в театральное фойе.
Фойе «Мимезиса» было просторным и залитым ярким светом. Высокий потолок украшала лепнина и люстры с хрустальными черепами вместо светильников. Радостно гудели голоса приглашенных. Дамы смеялись, мужчины негромко беседовали. У стойки буфета хлопнула пробка шампанского.
Прибывших рассматривали с любопытством, причем больше внимания привлекал Максимилиан. Неудивительно: он держал себя с уверенной небрежностью, а одет был столь безукоризненно, что несколько местных молодых людей опечалились, а их спутницы поглядывали в сторону столичного антиквара с милым озорством. Аннет почувствовала невольную гордость, что ее сопровождает такой блистательный кавалер.
В нарядной толпе она увидела и знакомые лица: Пендельфедер, облаченный в парадную форму с блестящими нашивками, стоял в углу столбом – точнее, низенькой, толстенькой тумбой, — и вытирал платком разгоряченный лоб. На одутловатом лице застыло страдание. Другой рукой полицейский нежно поглаживал кобуру у пояса, словно она придавала ему уверенности.
«Зачем ему оружие в театре? — подивилась Аннет. – Стрелять по актерам, если они разочаруют своей игрой?»
Подле буфета возвышалась широкоплечая библиотекарша Луиза Соннери. Задрав голову, она вливала себе в горло шампанское, словно это был простой лимонад. Ради праздника Луиза вырядилась в зеленое платье с рюшечками, которое еще сильнее подчеркивало угловатость ее фигуры. Спиртное подливал ей бургомистр Гильоше. Он держал нераспечатанную бутылку шампанского, как гранату, и что-то воинственно доказывал библиотекарше. Та морщила свое лошадиное лицо, отмахивалась и продолжала прикладываться к фужеру.
Бочком, вдоль стенки, прокрался Петр Колезвар, одетый в униформу театрального служащего, в которой он походил на железнодорожного обходчика-забулдыгу. Ага, значит, и в театре у шарманщика были какие-то обязанности! Будем надеяться, что главную роль в спектакле отдали не ему.
Кто-то схватил Аннет за плечи и потряс, обдав приторным ароматом цветочных духов.
– Привет-привет! -- прощебетала на ухо Белинда. – Моя семья тоже здесь. Пока наедине поговорить не удастся. Поболтаем на приеме после спектакля. Представление в «Мимезисе» дают раз в сезон для именитых туристов и почетных жителей города. Традиция! Раньше, бывало, репортеры приезжали, но теперь они наведываются редко. Спектакли-то одни и те же, уже две сотни лет подряд, вот им и надоело писать о них в газетах. А как мне они надоели, не представляешь!