17/1
Моему сыну в следующем году исполнилось бы семь.
Я стал слышать мертвецов. Тогда, после случившегося… Не знаю, что сломалось в моей голове. Может, я так отчаянно хотел извиниться.
Андрей Александрович Чигин, 1976 года рождения, не женат, военнообязанный, под наблюдением психиатра не состоял. Наркотики не употреблял. Почти не пил. Родственников не имеет. Оказался в детском доме вместе с сестрой после смерти родителей, запойных алкоголиков. Работал путейцем на железной дороге, затем перешел в торговые агенты, ездил по городу на старой машине, предлагал товары народного потребления. Скучная убогая жизнь.
В своих поездках он высматривал жертву, каждый раз новую. В общей сложности, Чигин убил шесть женщин, включая мою жену Елену. Таня Алдонина была предпоследней, на кого он напал, и умудрилась выжить.
Мой бывший шеф, который повидал на своем веку всякое, так и не смог объяснить, чему руководствовался Чигин, выбирая очередную жертву. Все они были разными, не похожими друг на друга: блондинки, брюнетки, средних лет и совсем молодые. Что заставляло переключать тот тумблер в его мозгах? Я задал этот вопрос Чигину, когда пришел к нему в психушку, и услышал только издевательский хохот. Думаю, он просто не видел в них людей, и потому страдания для этой мрази, покрытой багровыми шрамами от угрей, ничего не значили. В его темном мире существовал только он.
Я вспоминал разговор с Базаровым, после того, как он вытащил меня из очередного запоя, когда я, мятый, раздавленный, валялся дома перед телевизором, смотрел всякую муть, от дурацких концертов, до мультфильмов. Шеф заставил меня подняться, чуть ли не пинком отправил в душ, и терпеливо ждал, пока я, злой, с красными от спиртного глазами, одеваюсь в самое чистое из того, что нашлось дома. Мы зашли в пивную, где взяли по бутылке пива и какую-то рыбу, сухую, колючую. Я грыз рыбу, не чувствуя вкуса. Базаров сделал пару глотков, провел пальцем по запотевшей бутылке, оставляя на стекле четкую дорожку.
— Вчера смотрел выступление нашего министра здравоохранения, — с отвращением произнес он. По-моему, он окончательно свихнулся. Между делом он говорил о серийных убийцах, делая прогнозы, что с ними делать.
— И что же он предлагает с ними делать?
— Сказал бы что, да не хочу выражаться. По его мнению, их можно вылечить. Взрослый, твою мать, пожилой человек! Вылечить! Маньяка! На Запад все оглядываются, гуманисты хреновы! А вдруг на нас там не так посмотрят или, чего доброго осудят за то, что мы пустили пулю в башку волку, зарезавшему шесть женщин. Ты в курсе, сколько народу у нас ежегодно убивают серийные убийцы? А циферки страшные, между прочим. Это почти десять человек в день. И это не по Москве, Ванька! Это по всей стране! Только всем плевать, мы же не хотим сеять панику, да? Только когда у нас на районе появляется очередной Чикатило начинаем орать и махать руками: ату его! А все остальные, Вань? Те, кто режет людей тихой сапой и не попадается?
Он жадно отхлебнул из бутылки, косо поглядел на притулившегося за соседним столиком забулдыгу и продолжил:
— Сейчас только в Москве таких убийц — не меньше двухсот. Не меньше, Вань! А, может больше! При этом восемь из десяти — москвичи или славяне, и только двое — приезжие из других стран, и еще — что самое ужасное — двоих из десяти никогда, слышишь? Никогда не возьмут с поличным, потому что эти твари хитрые! В мое время было проще, а сейчас они насмотрелись фильмов, начитались книг, и их хрен выловишь! Знаешь, кто они? Большая часть — забитые, задерганные мужики, убогие задроты, которые не могут себя реализовать в жизни и вымещают бешенство на слабых. Забудь о Ганнибале Лекторе и всех киношных красавцев. Девять десятых этих ублюдков — уроды, которым не даст ни одна баба. И никто на них не подумает, именно потому что они — убожества. Мы сами плодим их. Мы превратили убийство в товар, и они откладывают в нас личинки и жрут изнутри, как трупные мухи…
Я молчал, и, кажется, молчал весь бар, слушая, как моя распаляющийся шеф изрыгает проклятия. Мне не хотелось его прерывать, поскольку в этой ярости я находил странное успокоение, осознание, что не один.
— Я бы мог тебе сказать, что в мое время такого не было, — с горечью сказал Базаров. — Но это чушь. Было. Всегда были овцы, и всегда были волки. Двадцать, тридцать лет назад их было так же тяжело искать и ловить, укладывать в голове, что человек на такое способен. Но сейчас — совсем другое дело. Мы стали друг другу чужими, отдалились, спрятались за гаджетами-хренаджетами, телефонами и дверными глазками. И когда появляются эти уроды со своими ножами и бритвами, мы делаем вид, что не слышим. А они тоже обновляются. Их инстинкты острее наших, иногда у них даже больше возможностей. Они уже умеют убивать и почти не оставлять следов, несмотря на все наши технические приспособления, анализы и экспертизы. Потому что мы — глупы, и те люди, которых они убивают — глупы, потому что не хотят понимать происходящего.
— Хочешь сказать, что мои жена и сын были глупы? — спросил я в тихой ярости. Базаров похлопал меня по руке.
— Ну, конечно. И они, и ты. И все наше поганое общество во главе с министром здравоохранения, которые считает, что выродков можно лечить. Только бешеных псов не лечат, Вань. Их отстреливают. И я надеюсь, что мы рано или поздно найдем Чигина.
Базаров помолчал, а потом, наклонившись над столом, тихо произнес:
— Если ты найдешь его первым, стреляй. И не думай о последствиях. Считай это моей индульгенцией. Главное, не дай ему подойти со спины. Они страсть как любят — нападать сзади, шакалье поганое. Очень им это нравится, прыгать на спину, когда ты совсем не ждешь.
18
Несмотря на нападение, я отправился в суд, где произошло нечто странное. Мое разбитое лицо, которое я безуспешно пытался привести в порядок при помощи старого тюбика тонального крема и пластыря, произвело удивительное впечатление и на судью, и на моего оппонента. Истцы начали нервничать, несли откровенную чушь. Судья, видя, как дергается противная сторона, вдруг переменил свое мнение и неожиданно вынес решение в нашу пользу, от чего мой клиент обалдел и в коридоре долго тряс мне руку. Я поспешил охладить его пыл, предупредив, что будет еще кассация, но невероятный успех так восхитил горе-предпринимателя, что он ничего не стал слушать, потащил меня в магазин, где купил самую дорогую бутылку коньяка и всучил мне, со словами, что теперь будет меня всюду рекомендовать.
Из суда я без предупреждения поехал к Рокотовым. Мне хотелось застать их врасплох и побеседовать, хотя на откровенность я уже не надеялся. Мои наниматели не хотели открывать свои секреты, а мне нужно было знать, каких тайн я не могу касаться.
Дверь открыла Леля и слегка сжала губы, увидев мое лицо. Мне показалось, что она или собиралась уходить или только что вошла, поскольку униформы на ней не было.
— Вас ожидают? — спросила она вместо приветствия. Голос звучал неприветливо.
— У меня нет времени согласовывать свои визиты, — невежливо ответил я. — Так что будьте любезны, сообщите о моем приходе.
— Хозяев нет, — отрубила Леля.
— Тогда я сяду вот тут на ступени и подожду их прихода, — парировал я. — Или, может быть, вы пустите меня внутрь? Кстати, ваш шеф велел звонить в любое время дня и ночи, если мне потребуется помощь или возникнут вопросы.
— И что?
— И они возникли.
Я сверлил ее взглядом, пока она нехотя, не открыла дверь.
— Я доложу, — скупо сказала она и вновь бросила на мое лицо беглый взгляд. — Порезались, когда брились?
— Бандитский удар, — парировал я. — Шрапнель.
Она хмыкнула и, оставив меня в холле и не предложив выпить. Видимо, любезность на служащих не распространялась. Я покачался с носков на пятки и огляделся по сторонам. В доме было тихо, только где-то наверху играла музыка, что-то этническое, с флейтами и барабанами. На винтажном секретере стояла женская сумочка, удивительно подходящая под наряд Лели. Недолго думая, я сунул в нее нос и выудил сотовый, недорогую модель. Проверить его содержимое я не успел: на лестнице послышались шаги. Я сунул телефон в карман и, дождавшись прихода Лели, последовал за ней.
В кабинете меня встретила Лара, облаченная в шелковое кимоно. Хозяйка дома выглядела удивительно хорошо, и, похоже, прекрасно это понимала. Несмотря на то, что часы не пробили полдень, у Лары была свежая укладка и умело наложенный макияж. Я даже подумал, что для нее всегда быть при параде — тоже работа. Она тоже удивленно вскинула брови, заметив мое покореженное лицо.
— Господи, Иван, что с вами случилось? — воскликнула она, позабыв поздороваться. Я вежливо улыбнулся.
— Ничего особенного. Издержки профессии. Иногда нас бьют. А господин Рокотов…
— Мужа нет дома, — развела руками Лара. — Присаживайтесь. Может, я могу вам помочь?
— На самом деле я хотел поговорить с вами, если вы не против.
— Почему я должна быть против? — пожала плечами Лара. — Вы же нам помогаете. Присаживайтесь. Хотите выпить?
— Спасибо, я за рулем.
— Как хотите. А я, пожалуй, выпью, хотя для коньяка еще рановато, но после смерти Ксюши мне плохо спится… Леля, будьте добры… Знаете, стараюсь пить днем, пока муж не видит, хотя мне ужасно стыдно. Олег плохо относится к пьющим женщинам.
— С чего такая неприязнь? — спросил я. Леля неслышно выскользнула за дверь. Лара скривилась.
— Бросьте, Иван, вы же прекрасно знаете, что мать Ксении пила. Собственно, они поэтому и развелись. Пьянство Светланы доконало Олега, на суде, при разводе, именно это и склонило чашу весов в пользу мужа, потому Ксения и осталась с ним. Судья посчитала, что пьющая мать — позор в семье, — Лара усмехнулась кривой вымученной улыбкой. — Олег выгнал ее вон.
— По-моему, это печально, — тактично сказал я. — Светлана часто виделась с дочерью?
— Да почти никогда. Не то, чтобы мы запрещали… Она сама не особо хотела, да и Ксюша к биологической маман интереса не проявляла. Она же знала причину развода, все помнила. После разрыва с Олегом Света пошла во все тяжкие. Она и при муже откалывала такие номера, что он со стыда сгорал, чуть ли не под заборами находили ее, пьяную в сопли, пока девчонка сидела одна дома, обкаканная и описанная. Пару раз Олег запирал ее в клинике, лечил, но… зря. Вот он и решил — зачем мучиться, на кой ему этот крест? После развода Светлана еще пыталась как-то держать себя в руках, приезжала к дочери, а потом…
Лара обреченно махнула рукой.
— Что? — насторожился я.
— Вышла замуж, — зло усмехнулась она. — Как будто это могло удержать ее от тяги к спиртному. Смешно, но теперь она — баронесса. Мы с Олегом дико хохотали, когда узнали об этом. Ее муж — какой-то вшивый баронет из древнего немецкого рода, без денег, естественно. Титул, это все, что у него есть. Титул и герб. Но на приемах Светлана теперь представляется именно как баронесса Фюрстенберг. Смешно. На светских раутах за глаза ее зовут Светлана Фюрер. Вы читали Моэма? У него там была парочка эпизодических персонажей в «Театре», какие-то обнищавшие дворяне, которые охотно посещали приемы ради бесплатной еды и думали, что в этой жизни хоть что-то значат. Вот только их звали исключительно для того, чтобы придать светскому рауту хоть какой-то лоск. Вот и Светочка Фюрер ходит на приемы в качестве бездомной собачки, надеется, что удастся выгрызти кусочек их жирного бока зазевавшегося мецената. Она издавала журнал какое-то время, о светской жизни. Но ничего в этом не смыслила. По-моему, ее обворовывали все, кому не лень. Ну, и работали с ней только бездари и неудачники. Естественно, журнал обанкротился. Элита знала, какой жалкой жизнью живет Светлана. Ее очень быстро перестали куда-то звать.
— Ксения недавно виделась с матерью, вы не в курсе?
— Не знаю, не думаю. Ксюша никогда о ней не говорила. По-моему, она относилась к Светлане равнодушно. Когда они разводились, Ксюше было пять. Девочку вырастила я, хотя мамой она никогда меня не называла.
Леля вкатила в кабинет тележку с напитками и собиралась разлить их, но Лара небрежным хозяйским жестом отослала ее прочь. Леля испарилась, будто ее и не было. Я поухаживал за дамой, налив Ларе коньяку, а себе воды.
— А как же она относилась к вам? — осведомился я. Лара фыркнула.
— О, я ждала этого вопроса. Вы предсказуемы, Иван. Признаться, я думала, что вы начнете гнуть линию злой мачехи и бедной сиротки еще при первой нашей встрече. Но уверяю вас, для нашей семьи это не актуально. Я любила Ксению.
— А она вас?
Лара мрачно уставилась в окно и пригубила коньяк. Я отметил, что она сделала добрый глоток и даже не поморщилась.
— Мне трудно ответить, — наконец, ответила она. — Я ее не раздражала. Пожалуй, мы были в хороших отношениях, даже приятельских, но вряд ли она воспринимала меня как мать. Скорее, как старшую сестру. В конфликтах с отцом я старалась не принимать ничью из сторон.
Я насторожился.
— Она часто конфликтовала с Олегом Юрьевичем? — спросил я. Лара вновь пожала плечами. Этот разговор сплошь состоял из пожатий плечами.
— Как все подростки. Хочу то, хочу это. Он ее не особо ограничивал, но иногда приходилось говорить «нет». Мы даже поругались с Олегом накануне ее смерти.
— Из-за чего?
Лара закатила глаза и вновь отхлебнула из бокала, почти допив коньяк.
— Он решил купить ей спорткар. Моей машине уже три года, а он вдруг решил подарить машину дочери, у которой и водительских прав не было. Только не надо думать, что я настолько обиделась на Ксюшу из-за машины, что вытолкнула ее из окна. Просто это было… неприятно. Но я ни слова ему не сказала, да и на Ксению не обиделась.
Я помялся и, глядя Ларе прямо в глаза, спросил, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучало как можно больше понимания:
— Вы обиделись на мужа из-за машины, потому что он подарил ее не вам, а девочке, которая ему даже не родная дочь?
Лара откинулась на спинку кресла и бросила на меня злобный взгляд, но потом злость испарилась, и она ответила тусклым голосом:
— Я же говорила: надо было сразу вам об этом рассказать. А иначе получается как в скверной мелодраме, когда слой за слоем снимается грязное белье… Только в этом нет ничего зазорного. Ксюша действительно не биологическая дочь Олега, но для него это не имело значения. Можете не поверить, но существуют мужчины, которые любят и чужих детей. Олег из таких.
— А своего отца девочка знала?
— Ха! Если бы его знала ее мамаша! — рассмеялась Лара, но ее смех был насквозь фальшивым. Допив коньяк, она протянула бокал мне, и я торопливо наполнил его. Лара вяло улыбнулась и вновь откинулась на спинку кресла. — Никто не знал отца Ксюши. Так бывает, когда пьешь без меры.
Лара видимо сообразила, что сама пьет и нерешительно поставила бокал на стол. Облизнув губы, она бросила на меня настороженный взгляд, словно пытаясь увидеть мое осуждение.
— Ксения забрала машину? — спросил я
— Нет. Она стоит у нас в гараже. По-моему, она ее даже не видела.
— Лариса, скажите… — начал я, но она решительно прервала меня.
— Лара. Зовите меня Лара. В имени Лариса есть что-то… босяцкое.
— Хорошо. Лара… Вы знаете подругу Ксении по имени Алиса?
— Мы уже говорили, что Ксения редко приводила к нам друзей, но сейчас припоминаю, что пару раз заставала у нас девицу с каким-то идиотским пирсингом в ноздре и шарящим взглядом. Кажется, ее звали Алиса, но не могу поручиться. Это было примерно полгода назад.
— Посмотрите на фото. Это она?
Лара уставилась на экран моего телефона и кивнула
— Да, я уверена, что видела ее. Она имеет какое-то отношение к смерти Ксении?
Я предпочел не ответить, сунул телефон обратно в карман и спросил:
— Вам отдали ее компьютер?
— Что — компьютер? — удивилась Лара. — Отдали? Кто нам должен был его отдать?
— В квартире не было ноутбука, планшета, или какого-то другого устройства, — пояснил я. — Неужели, у Ксении не было ничего, кроме телефона?
— В квартире нет ноутбука? Странно. Он у нее точно был. Возможно, его забрали полицейские. Я спрошу Олега.
Она поглядела на бокал, а потом, махнув рукой, снова схватила его в руки, как спасительную соломинку. Скорбь ли это была по падчерице, или же страх, я понять не мог.