— Откуда я знаю, — буркнул Серега и, дождавшись, пока машина остановится напротив следующего магазина, спросил:
— Так я пойду, Боярин?
— Иди, конечно. Но при условии, что расскажешь, как там у вас все сложится.
— Добре, — уже выходя из машины обронил Серега любимое словечко капитана Клюева.
На самом деле «Детским садом» инкассаторы прозвали тот самый универсальный магазин, в котором накануне Серега увидел новенькую кассиршу. Несмотря на то, что магазины и особенно сбербанки имели свои номера, к каждому, по той или иной причине, приклеилось свое прозвище. К примеру, имелись такие названия, как «Толстая женщина» и «Голодный мужик»: первое — потому что старшим кассиром в том сбербанке работа уж слишком крупная женщина, чтобы не потерять равновесие на двух стульях приходилось сидеть; второе — потому что, всякий раз, когда инкассаторская машина останавливалась у сбербанка, из окна соседствующего с ним квартиры высовывался дедок с неизменным бутербродом в руках.
«Детским садом» инкассаторы окрестили универсам не потому, что поблизости находился детский садик, все было сложнее. Сложнее — в плане персонала магазина, состоящего из молодых работниц. Но дело было не в их возрасте, а в том, что все без исключения работники универсама в отношении инкассаторов вели себя очень наивно, по-детски. Словно сговорившись, не флиртовали, на попытки ухаживания не откликались, а о том, чтобы согласиться на свидание даже речи не шло. Короче, детский сад. Хотя, в связи с этим инкассаторы особо не переживали — на маршрутах хватало других точек с более отзывчивым персоналом.
Боярин был частично прав — новенькая и в самом деле понравилась Сереге. Правда, вчера голова у него была забита совсем другим, но ее прощальные слова: «Заглядывайте завтра», он запомнил. Вот и заглянул.
Серега не был уверен, но ему показалось, что кореяночка ждала именно его прихода. Во всяком случае, открыв инкассатору служебную дверь, расплылась в улыбке.
— Меня Серега зовут, — сказал он.
— Я знаю. А меня — Вика.
— Очень приятно.
— И мне.
Опломбированную сумку он принимал не у нее, а у директора универсама в изолированном от посторонних глаз кабинете. Директорша внешне тоже была ничего себе так, хотя и не в Серегином вкусе, — слишком широка кость, да и подбородок тяжеловат. Ходили слухи, что это именно она держит остальных сотрудниц «в черном теле» по отношению к мужчинам, что наводило на определенные мысли. Вот только не этими мыслями Серега собирался забивать себе голову…
Как и накануне, до выхода их магазина его провожала Вика. Как и накануне, она мило улыбалась, но когда на прощанье собралась что-то сказать, Серега ее опередил.
— Давай завтра встретимся, — предложил он простецки.
— Давай, — ни секунды не раздумывая, согласилась она.
— Мне до обеда кое-какие дела надо сделать…
— Мне тоже…
— Сможешь во второй половине дня, часиков в пять в Коньково подъехать?
— Смогу.
— Вот и замечательно! Встречаемся ровно в пять вечера в метро в центре зала. Там и придумаем, что делать. Добре?
— Д-добре, — Вика, кажется, слегка растерялась.
Серега и сам не ожидал от себя подобного напора. И ладно бы такое случилось в каком-нибудь сбербанке, или в другом магазине, но чтобы в «Детском саду»…
— Все! Договорились!!! — выпалил он, и — чего уж совсем не предвидел, прежде чем выскочить на вечернюю апрельскую улицу, наклонился и чмокнул Викторию в щечку.
— Ну, старший, колись! — потребовал Боярин, не успел Серега плюхнуться на заднее сидение. — Закадрил корейку?
— Кореянку! Корейку тебе в кабаке подают — жареную, а кореянка…
— Да, понял, понял. Закадрил или нет?
— Договорились завтра встретиться…
— Вот! Что я говорил! — воодушивился Боярин. — Краснов, с тебя алкоголическая бутылка!
— Не торопись, Боярин, — водитель привычно тронул машину по направлению к очередной торговой точке, где закончившие работу кассиры ждали приезда инкассаторов. — Я же не знаю — может, вы с Шубой сговорились?
— А в чем фишка-то? — поинтересовался Серега.
— Поспорили мы, — без обиняков, принялся объяснять Боярин. — Я, на примере тебя и корейк… то есть, кореянки, утверждал, что, образно говоря, «молодым везде у нас дорога», а Краснов — мол, «старикам всегда у нас почет».
— Не передергивай, Боярин! — возмутился водитель. Я не в том смысле с тобой пари заключал.
— Как же меня достали все эти ваши пари! — застонал Серега.
— Тебе-то, Шуба, что? По-любому стакан на халяву достанется. Лично мне не жалко купить лишний пузырь и на троих раздавить. Да и Краснов — наш человек, если проспорил, скупердяйничать не станет. Тут дело принципа.
— Какого принципа?
— Все такого же! — Боярин завелся и не торопился выходить из машины, чтобы проинкассировать очередной магазин, напротив входа которого затормозил водитель.
— Краснов глубоко убежден, и вот уже долгое время является ярым приверженцем своей теории, что все женщины, за редким исключением, делятся строго на две категории. Да, что я-то объясняю, Краснов, сам ему скажи.
— Я говорил не про всех баб, а про незамужних, — уточнил водитель. — Если в двух словах, то среди них есть бабы — дуры, и бабы — не дуры.
— И в чем отличие?
— Взглядом на жизнь и соответственно — поведением. Незамужняя ДУРА, чего-то там измышляет, строит из себя принцессу, считает, что все мужики должны с нее пылинки сдувать, и что, отдаваясь, она делает партнеру великое одолжение. Незамужняя НЕ ДУРА ведет себя просто и естественно: обратил на нее внимание мужик, захотелось с ним в койку, так чего пионеркой-то себя позиционировать. Ну и в подавляющем большинстве случаев если баба мнит себя красавицей со всеми вытекающими, то, считай, дура. Если же прекрасно понимает, что мордашкой не вышла, а значит и кочевряжиться нечего, то уже, как минимум не дура.
По словам Боярина, твоя кореянка и молоденькая, и фигуристая, и симпатичная. По твоим словам, Шуба, ты с первой попытки успешно назначил ей свидание. Что ж, если на первом же свидании вы успешно разделите койку, причем, не по пьянке, а по взаимному влечению, то, считай, повезло познакомиться не с дурой. Можно сказать, счастливая случайность. В таком случае, я готов поставить бутылку.
— Конечно, поставишь, — радостно потер руки Боярин. — Вот ты, Краснов, изначально все сводишь к койке. Но, допустим, для нее секс в жизни не главное?
— Это для тебя, дважды разведенного алкоголика койка не главное. Беги уже на точку, а то из графика выбиваемся…
Остаток маршрута инкассатор-сборщик разглагольствовал с водителем по поводу его теории в отношении замужних и незамужних, красавиц и дурнушек. Серега в их спор старался не вмешиваться, прекрасно сознавая, что переубедить Краснова, которому шел пятый десяток невозможно. Вот нравились ему одноразовый секс с опытными в этом деле, как выразился Боярин, «бабушками-ягушками» и все тут. И ведь не один такой был Краснов.
К примеру, тоже инкассатор, ровесник Сереги по прозвищу Радио женился на женщине, которая была старше его ровно на десять лет. И ладно бы она была богатой-знаменитой-красивой, как раз все наоборот, зато человек хороший, хозяйственный, готовила прекрасно и для молодого мужа была готова все сделать.
Другой инкассатор, низенький и пухленький, которого все так и называли — Пух, с упоением расхваливал свою жену в плане ее красоты, и утверждал, что в транспорте все мужики на нее оглядываются. Но однажды, увидев ее, Серега еле сдержался, чтобы не посоветовать Пуху, снять розовые очки. С точки зрения скульптора ее лицо в лучшем для нее же случае можно было сравнить с мордой муфлона.
Вообще выходило, что его друзья и знакомые если и встречались с красавицами, то либо с еще не выскочившими замуж, либо уже успевших развестись, женились же, как правило, на «ягушках».
По пятницам и субботам, после окончания работы, согласно заведенной традиции, инкассатор-сборщик, получавший от клиентов повышенные чаевые, угощал своих товарищей — конечно же, спиртным. Обычно от подобных угощений Серега старался под каким-нибудь предлогом отказаться. Но в эту пятницу, после полуторанедельного отсутствия отвязаться от Боярина не получилось, в противном случае мог и обидеть напарника. Опять же по традиции, он и сам должен был проставиться — так сказать, за благополучное выздоровление, посему на Серегины деньги тоже были куплены и водка, и пиво.
Как правило, процесс «остаканивая» проходил быстро: после сдачи ценностей и оружия экипаж за считанные мгновения «накрывал стол» в своей же служебной машине; чтобы не затягивать, разливали сразу по дозе, то есть, делили спиртное ровно на троих, оставляя одну часть в бутылке — водителю; залпом выпивали, закусывали, после чего водитель добрасывал инкассаторов до метро и уезжал на автобазу, в надежде по дороге подхалтурить.
— Признайся, Краснов, сколько у тебя, хотя бы приблизительно было баб? — спросил Боярин, после того, как они вместе с Серегой выпили по первой дозе и принялись закусывать бутербродами с докторской колбасой.
— До тех пор, пока не развелся, мог сказать абсолютно точно. У меня была тетрадь, в которую я записывал каждую свою пассию…
— Что именно записывал? — заинтересовался Серега.
— Не паспортные данные, конечно. Но — дату встречи, имя, а лучше — прозвище, если узнавал — фамилию, возраст, обязательно — национальность. Кстати, ни одной кореяночки я в койку так и не затащил, хотя и японочка была, и монголочка — вообще узкоглазая, и…
— Ладно, не перечисляй, — перебил водителя Боярин. — Ты на мой вопрос не ответил. Количество?
— Я до сотни трех штук не дотянул, прежде чем в красивую влюбился и женился. Отцом стал… — Краснов вздохнул. — А потом аккурат на своей сотой и спалился.
— То есть, после женитьбы ты продолжил, так сказать, пополнять «обойму»?
— А куда б я делся? — даже удивился Краснов. — Меня ведь, как горбатого — только могила исправит. А свою благоверную я и взаправду любил, мало того, что красивая, так еще и хорошая была женщина. Но на беду излишне бдительная, а меня беспечность подвела. Отыскала благоверная мою тетрадочку аккурат после моей сотой записи, в которой и число, и имя с фамилией, и национальность… ее лучшей подруги.
— Гы-гы-гы, — громко заржал Боярин. — Ты, Краснов, на меня не обижайся. Я на самом деле завидываю тебе сильнейшей белой завистью.
— Все нормально, — отмахнулся тот.
— А, кстати, вы слышали, как наш суточник Фуфел однажды перед своей женой едва не спалился? Он ведь тоже по бабам ходок еще тот, минимум две постоянных любовницы имел, к которым в свои смены на огонек заглядывал. А перед Фуфелкой отмазывался, что не заезжает домой ночевать, как другие суточники, потому что начальник вредничает, не отпускает. И вот однажды вернулся Фуфел домой утром после смены и чтобы Фуфелку не разбудить, решил быстренько в кровать запрыгнуть. Рубашку с себя скинул, штаны стянул, а трусов-то под ними нет — забыл у очередной любовницы. А Фуфелка-то не спит и все это видит. С кулаками на него — где трусы? Чуть не прибила. А Фуфел, вроде бы, простачок, но придумал-таки отмазку. Я, говорит, пукнул очень неудачно, вот и испачкал трусы, а чтобы еще больше не испачкаться, пришлось их выбросить…
— И что, поверила ему жена? — сквозь смех, спросил Серега.
— Фуфел завирает, что поверила. Во всяком случае, на развод не подала. Но первое время все переживала. Может, из-за трусов, мол, зачем выбросил, принес бы домой, отстирала бы. Гы-гы-гы…
— Я первое время после разрыва тоже переживал, — отсмеявшись, сказал Краснов. — Потом все как-то сгладилось. Хорошо, что развелись; благоверная с дитем быстро «правильного» мужика захомутала — не пьющего и не гулящего. А я словно с цепи сорвался, был период, когда я действительно после каждой смены новую пассию своим вниманием облагораживал.
— И какой счет на сегодняшний день? — не унимался Боярин.
— Перестал я считать-записывать. Тетрадочку-то с сотней имен благоверная моя сожгла в ванне, только пепел остался, а новую тетрадь я заводить не стал. Но достаточное количество удалось поиметь.
— Сколько же времени на них на всех ушло? — спросил Серега. — И ведь какие-то затраты нести надо было, и место иметь… с койкой.
— Какое время, какие затраты! — хохотнул Краснов. — Опыт нужен, и немного наглости вдобавок с юмором. А койка — вот самая лучшая койка, — он похлопал по своему сидению.
— Водителям в этом плане все карты в руки, — согласился Боярин, в то время как Серега поморщился.
— Верно. Вот сейчас от вас избавлюсь и по дороге на базу примечу какую-нибудь толстенькую, предложу подвезти, слово за слово… Если с первой не получится, так со второй или с третьей — наверняка.
— Завидываю сильнейшей белой завистью. Но, рожденный пить… Серега, быстрей доставай пузырь, чтобы Краснова не задерживать!
При подходе к дому Серега вдруг поймал себя на мысли, что перестал думать о живчиках с каким-то трепетом. Подумаешь, еще один день просуществовали в сумерках серванта. И, собственно, почему это просуществовали? Прожили. Вон, чукчи, эвенки или, кто там еще из северных народов… Живут же во время полярной ночи в своих чумах по полгода и ничего. А у его живчиков мало того, что и холодильник, и плита электрическая, и санузел в рабочем состоянии, и пропитания достаточно, так еще и развлечения имеются.
Взять хотя бы подледную рыбалку, — на прикормку хлебными крошками может и лещ подойти, а Тимофей, человек не жадный, позволит на своей льдине с удочкой посидеть, если, конечно, желающие найдутся. Не нравится рыбалка — пусть играют в бильярд — ничего, при желании и в сумерках по шару не промахнутся. Чтобы избавиться от скуки, можно и подвижные игры затеять, к примеру, жмурки. Да что там игры — на ограниченном пространстве имеются пять взрослых мужиков и пять не менее взрослых женщин — найдут, чем заняться.
И поднимаясь на лифте, и открывая в квартиру дверь, раздеваясь и умываясь, Серега был убежден, что сегодня даже мельком не взглянет на Застолье. Но все получилось как-то само собой: привычно включив в комнате свет, так же привычно открыл сервант и принялся одну за другой выставлять на стол пластилиновые платформочки.
Все достать не успел, когда в руках оказался «скотный двор», Серегу сильно качнуло, площадка вместо горизонтального положения на пару секунд приняла диагональное, из распахнувшейся двери коровника выкатилась Буренка, и от падения за «борт» ее удержал лишь крепкий забор; но сия участь не миновала слетевшую с курятника крышу и одну сорвавшуюся с насеста курицу — и крыша, и нерасторопная несушка, оказавшись за пределами Застолья, мгновенно исчезли.
А если бы на скотном дворе оказались еще и Федот со Степаном, а если бы в это время у скульптора в руках была кухня или бильярдная? Постаравшись сконцентрироваться, Серега убрал свои творения обратно в сервант…
* * *
Крышу для курятника он восстановил утром, сразу после кружки чая с бутербродом. За это время все живчики собрались в трапезной. Судя по их непрерывным обращениям к Федоту и его жестикуляциям, вопросов, просьб и требований у обитателей Застолья хватало, глашатай, кажется, даже растерялся от такого обилия. До некоторого времени скульптор, молча, ему внимал, одновременно привычно и быстро вылепливая кое-что из продуктов и переправляя их пинцетом на кухонный стол, пока что, не оживляя.
— Так! Все успокойтесь и замолчите, — велел, наконец, Серега. — Для начала послушайте меня, потом Федот передаст, что именно требуется каждому из вас лично. Вы прежде все хорошенько обдумайте, чтобы сто раз по пустякам его не дергать, потом скажите, что желаете… посетить льдину для конфиденциальных переговоров. Понятно? Хорошо.
Так вот. Угроза Застолью и всем вам, о которой я предупреждал, кажется, миновала. Возможно, только временно. Поэтому бдительность не теряйте — если вас вдруг вздумает достать из серванта на свет божий кто-то помимо меня, моментально замрите и не шевелитесь. Кстати, господа, все ли познакомились с новым вашим товарищем? Прошу любить и жаловать — Мария. Влад, ты ввел ее в курс дела? Что плечами пожимаешь?
Маша… не надо кричать, я все равно ничего не понимаю. Все вопросы — через Федота. А для начала после нашего, так сказать, собрания подойдешь к Никодиму — тот, который со штык-ножом. Никодим в Застолье за старшего, он все тебе подробно объяснит и, возможно, для начала поручит какую-нибудь работу. Рекомендую его слушаться… Пока все. Сейчас — общий завтрак.