Тем временем государь отошёл от ночных кошмаров. И хотя не совсем выспался, о чём свидетельствовали тёмные круги под глазами, был, напротив, нервно оживлён. Даже пробовал шутить. Иногда оскорблял кого-нибудь из близкого окружения. Но посвящённые в тайну на него не обижались и смиренно терпели любые колкости.
— Вы бы всё-таки причастились и исповедались, Ваше Величество, — посоветовала ему жена.
Дерзкий ответ сопровождала ехидная ухмылка:
— Неужели мои дела настолько плохи, и болезнь уже зашла так далеко, что другого лекарства нет?
Царица смутилась, но всё же ответила:
— Вашим подданным хорошо известно, что их император — великий христианин и строгий наблюдатель правил нашей православной церкви, и если он предстанет перед Господом, не выполнив перед этим положенных обрядов, это может вызвать различные кривотолки среди населения. Поэтому советую вам прибегнуть к врачеванию духовному. Оно всегда приносит пользу и даёт благоприятный оборот при любых тяжких недугах.
Александр Павлович немного подумал и тем же дурашливым тоном сказал:
— Благодарю вас, друг мой, за заботу о моём душевном здоровье. Только прикажете исповедаться — и я готов.
А потом добавил, обратившись уже к лейб-медику:
— А может, лучше вы, Виллие, сыграете за меня эту роль? Как-никак я же не собираюсь умирать на самом деле.
У старого лекаря от такого предложения чуть не свалилось с носа пенсне.
— Что вы, что вы, Ваше Величество? Это же такое святое таинство! Как я могу? — запричитал он.
— Ладно, зовите вашего протоиерея. Я, так и быть, исповедуюсь, но только при одном условии. Не как император, а как простой мирянин. Император уже скончался. Его тело лежит в подвале и ждёт своего часа, когда его поднимут и положат на царское ложе.
«Какие же упрямые эти бакенбарды! Никак не хотят сбриваться!» — подумал Александр Павлович и громко вскрикнул: «А-а-а! На помощь!»
Тут же в ванную комнату вбежали камердинер и два лакея.
Император стоял, склонившись над умывальником, и закрывал полотенцем своё лицо. По его шее из-под полотенца сползала струйка крови.
— О Боже! Врача, скорее врача! У Его Величества пошла горлом кровь! — испуганно закричал камердинер.
В умывальню ворвался запыхавшийся Виллие.
— Всем немедленно выйти отсюда, — строго сказал он.
Слуги попятились назад и затворили за собой дверь.
— Вы с непривычки порезались, Ваше Величество? — уже спокойно спросил доктор царя, доставая из своего чемоданчика раствор квасцов.
— А как вы догадались?
Лейб-медик улыбнулся и ответил:
— А что может делать мужчина в ванной комнате с бритвой в руках? Уберите полотенце, я обработаю вам рану.
Царь с явной неохотой исполнил указание доктора.
Виллие обмыл кровь с лица и шеи государя. Порез оказался незначительным, но доктор всё равно обработал его.
— А вам без бакенбардов лучше, Ваше Величество. Вы помолодели лет на десять. Ничего больше не надо менять во внешности. Теперь в вас никто не узнает императора.
Шервуд приехал, когда стемнело.
В приёмной его уже ожидали императрица, Волконский, Дибич, Виллие и моложавый высокий мужчина без бороды и усов сорока с лишним лет в штатском сюртуке и длинном чёрном плаще.
— Всё готово, Ваше Величество! Попутный ветер быстро донесёт нас до Тамани. Прощайтесь, господа!
— Присядем на дорожку по русскому обычаю, — предложил человек в штатском.
Все беспрекословно опустились на стулья.
— Вы уж, Виллие, постарайтесь сочинить правдоподобную историю болезни и моей скоропостижной кончины и поработайте с другими медиками, чтобы они тоже без лишних вопросов подписали протокол вскрытия тела. Вы, князь, согласуйте записи в своём дневнике с лейб-медиком. Ну, а с вами, мой друг, — обратился он к царице, — мы уже обо всём договорились. Если надумаете всё же вернуться в Петербург, передайте моей матушке самые наилучшие пожелания, скажите, что я всегда, где бы ни был, буду её помнить. Ну вот и всё, господа. Спасибо вам, что были преданы мне в минуты радости и горя! Вы самые близкие мне люди, поэтому я и решил доверить свою тайну только вам. Храните её, как зеницу ока, и не держите на меня зла. Так Богу угодно… Ну, не поминайте меня лихом. Идёмте, Шервуд!
Он резко встал, натянул на глаза широкую чёрную шляпу и направился к выходу.
Все присутствующие поднялись. А царица, доселе, как и другие, хранившая молчание, не выдержала и закричала ему вслед: «Александр!»
Но он не обернулся на её зов и решительным шагом вышел в ночь. Шервуд последовал за ним.
Аракчеев не ошибся в преемнике. Восстание декабристов было подавлено. Мораторий на политические казни нарушен. Но и самому вельможе пришлось сложить много полномочий, которыми его наделял предыдущий царь, он остался только начальником военных поселений. Однако своё влияние при дворе Аракчеев сохранил.
Императрица Елизавета Алексеевна не стала сопровождать гроб с телом в Петербург, а осталась в Таганроге долечиваться. Но затем переменила решение и отправилась в столицу. По дороге 4 мая 1826 года она неожиданно скончалась в городке Белёве между Орлом и Костромой. А вскоре в древнем Сырковом монастыре в Новгородской губернии появилась новая монахиня Вера, давшая обет молчания.
Печка была завалена их промокшей одеждой, а старики, завернувшись в рогожи, сидели за столом и отогревались горячим чаем.
— Смотри, не простудись, — наказал гостю старец. — Ты на малиновое варенье налегай. Оно в пот бросает, вся хворь сразу выйдет.
— Вы сами не заболейте, — с некоторой обидой в голосе ответил Батеньков. — Я человек закалённый.
До самых холодов в Томи купаюсь. Меня такой купелью не испугаешь. Лёгкая закалка. А вы молодцом держались! Как таймень рассекали льды.
Они только нашли общий язык, но декабрист неожиданно загрустил.
— Ты чего это нос повесил? — спросил его отшельник.
— Да так. Вспомнил, как Николай вечером 14 декабря приказал очистить город от трупов до утра, и услужливый, но неразумный обер-полицмейстер распорядился бросать убитых прямо в проруби. А в спешке под лёд сплавляли и тяжелораненых. Потом даже запретили брать воду и колоть лёд на Неве, ибо у Васильевского острова тела погибших примёрзли ко льду и всплывали в полыньях.
— Вот, значит, какие воспоминания на тебя навеяло наше купание, — задумчиво произнёс Фёдор Кузьмич. — Лучше б вспомнил, как французы в Березине в такую же погоду купались! Быстрей согреешься, а от мрачных дум ещё больше замёрзнешь. Я тебя как с Хромовым-то увидел, чуть не перекрестился со страху. Думал, видение с того света явилось. Знаешь, за кого вначале тебя принял?
— За кого?
— За Наполеона!
Батеньков не поверил своим ушам и не знал, как воспринимать слова старца: то ли как похвалу, то ли как оскорбление.
— Истинный крест! — молвил Фёдор Кузьмич и перекрестился. — Здорово похож. Если бы Наполеон дожил до твоих лет, он бы в точности как ты выглядел. Тебя надо было диктатором делать, а не труса Трубецкого, тогда б у вас что-нибудь и вышло.
Фёдор Кузьмич налил себе ещё чаю и спросил:
— А почему ты так говоришь забавно — слова, как дрова, рубишь?
Батеньков опять посерьёзнел, но ему, похоже, уже надоело обижаться, и он просто ответил:
— Я же в камере совсем одичал. Потерял счёт дню и ночи. Сейчас по ночам вообще мало сплю. Выйду на улицу и гуляю. А говорить и вовсе разучился. Угадайте, с кем я в каземате разговаривал?
— С Богом?
— Дался вам этот бог! Он всё равно ничего не слышит и не видит. Я разговаривал с тварью отзывчивой. С мышонком.
— С кем, с кем? — Фёдор Кузьмич не расслышал.
— С мышью! — прокричал ему в самое ухо Батеньков. — Я его хлебом и лаской к себе приручил, он у меня потом такой ручной и ласковый стал. Внимательно слушал все мои стенания и попискивал с пониманием.
Декабрист тоже подлил себе чайку. Отхлебнув душистого отвара, он продолжил:
— А с богом у меня было другое общение. Ваш братец вот какое наказание для меня выдумал — лишил меня всякой связи с внешним миром. Из книг мне разрешалось читать одну Библию. Я её наизусть выучил. А потом даже развлечение придумал. Я же кроме русского знаю немецкий и французский, а из древних языков — еврейский, латинский и греческий. Вот и попросил своего старого боевого друга принести мне Библии на всех этих языках. Тем и коротал время, что сличал особенности перевода.
— Богослов, выходит, ты знатный, да только одна беда — в Бога не веруешь, — заметил старец.
— В него что верь, что не верь — один исход. Если он есть, то почему допускает такую несправедливость на земле! Пестель, Бестужев, Каховский, Рылеев и Муравьёв-Апостол оказались на виселице. Не меньше ста человек — на каторге, тысячу солдат прогнали сквозь строй, а других сослали на Кавказ. Виновник всей этой кровавой вакханалии ещё тридцать лет держал страну в страхе. Потопил в крови восстания в Польше и Венгрии. Всю Европу настроил против России. Французы с англичанами заодно воюют против русских! И где? В Крыму! Когда такое было? В петербургских газетах пишут, что и перед Кронштадтом появился английский флот. Николай Павлович, говорят, даже наблюдал в телескоп перед смертью за их эскадрой. Каково же ему было умирать! В Томске слух прошёл, что царь не смог вынести позора и отравился. Вы ему в наследство оставили мощную державу, а он превратил её в колосса на глиняных ногах. Только тронь, сразу рассыплется.
Фёдор Кузьмич встал, подошёл к печи и пощупал одежду: не высохла ли? Недовольно покачал головой и вернулся за стол.
— А ты на Бога ропщешь, Гавриил. Каждому воздастся по заслугам его. С царя за его деяния спрос особый.
— Слушайте! — Батеньков схватил старца за рогожу. — Как вы думаете, племянник-то ваш, тёзка, Александр Второй простит нам Сенатскую площадь и дозволит вернуться в европейскую Россию? Хоть я и люблю Сибирь, всё ж хочется дожить оставшиеся дни в тепле. Помилует меня новый царь?
— Помилует, обязательно помилует, — успокоил гостя Фёдор Кузьмич, а потом пристально посмотрел ему в глаза и стал приговаривать усыпляющим голосом: — Ты устал, Гавриил. Очень устал. Твои глаза закрываются. Тебе хочется спать. Ты засыпаешь. Тебе снятся только хорошие сны. Ты молод и счастлив. Тебе хорошо. Очень хорошо. Ты спишь. Крепко спишь. А когда проснёшься, то ничего не вспомнишь о нашем разговоре. Ты меня прежде никогда не знал. Я всего лишь бродяга, не помнящий родства. Фёдор Кузьмич. А теперь — спать! Спать! Спать!
Хромов забрал Батенькова на следующий день. Вид у ссыльного был нездоровый, и всю дорогу до Томска он дремал в санях.
О том, что произошло в избушке у старца, он ничего не помнил. Только удивлялся, почему у него шинель влажная?
С той поры сон у Гавриила Степановича восстановился, и он перестал гулять по ночам.
А через год император Александр II амнистировал оставшихся в живых декабристов, им было разрешено перебраться ближе к столице. Батеньков поселился в Калуге, где и умер осенью 1863 года.
Фёдор Кузьмич всё же принял приглашение Хромова и в октябре 1858 года переехал на жительство в губернский Томск.
После смерти
Иерусалим. Январь 1826 года
«Вот и свершилась моя мечта! Я — счастливейший из смертных. Я — на Твоей родине, Господи! Стою в самом начале Дороги скорби — Виа Долороса, как её называют в Священном городе. И собираюсь с силами, чтобы пройти по пути, которым шёл Ты в день своей казни.
Передо мной монастырь Бичевания, возведённый в напоминание о том, как Понтий Пилат судил и приговорил Тебя, сына божьего, к смерти. Мне не верится, что сейчас я пройду по тем самым камням, по которым ступал Ты, Спаситель. Я счастлив, что мне выпала такая честь. Что царство, что богатство? Всё пустое, всё обман! Ничего нет на свете, кроме всепоглощающего устремления грешной души к Тебе, Господи!
А вот и то место — около арки „Се человек“, откуда Ты, Искупитель, подняв Свой крест, двинулся к Голгофе. Что мои страдания и муки, по сравнению с тем, что довелось испытать Тебе! Прости меня, Господи, за все грехи. Я был царём, не ведая, что сие от меня требует. Сколь призрачны мои победы и поражения пред Твоим Крестным путём, Господи Иисусе! Ты принял страдания и смерть в искупление грехов человечества.
А что свершил я? Спас страну от неприятельского нашествия? Так это сделали мои генералы. Моя заслуга лишь в том, что я им не сильно мешал. А если бы вообще не лез в военное дело, может, и больше проку было.
Я уверовал в Твое могущество и полагал, что другие властители поступят так же. Но я ошибся. За их набожными речами скрывался холодный расчёт.
А доморощенные смутьяны? Нахватались в Европе бунтарского духа и решили, что смогут провозгласить республику в лапотной стране.
Что мне оставалось, Создатель? Палить картечью по ним? Вешать бунтовщиков?
Я не мог этого сделать. Потому бежал.
Дай, Господи, мне силы перетерпеть все испытания, что ты уготовил! Грехов у меня много. Долго придётся искупать их.
А здесь Ты падал, изнуренный тяжкой ношей. И римляне тебя поднимали ударами кнутов.
На этом месте Ты встретился со своей Матерью — Марией. Мою матушку тоже зовут Мария. Мария Фёдоровна. Вернее, такое имя приняла она, обратившись в православие, накануне свадьбы с моим батюшкой Павлом. А до этого её звали Софья Доротея Августа. Она была вюртембергской принцессой. Матушка, как никто другой в этом мире, понимала меня. Правда, иногда мы с ней ссорились из-за политических разногласий, но я всегда любил её искренней сыновней любовью, и она тоже любила меня. Видя, что я устал и запутался в жизни, она согласилась на инсценировку моей смерти и удаление в частную жизнь.
Знаешь, как она мечтала побывать в этом городе? Когда она и батюшка путешествовали по Италии, у них была мысль совершить паломничество в Святую Землю. Но не получилось. Это матушка наказала поклониться месту встречи Господа и Его Матери. Прими этот поклон, Искупитель, от рабы Твоей Марии!
А здесь Ты встретился с Симоном Киринеянином, понесшим Твой крест. О, как бы я хотел оказаться на его месте, хоть чуточку, хоть на самую малость разделить с Тобой Твои страдания и облегчить их!
Простая женщина Вероника отёрла своим платком кровь и пот с Твоего лица.
Ты прошёл ещё и остановился, обратившись со словами утешения к оплакивавшим Тебя иерусалимлянкам. А потом, на следующей остановке, воины Пилата сорвали с Тебя одежды. А вот здесь они прибивали Твои ноги и руки к кресту.
Я с замиранием сердца вхожу в храм Гроба Господня.
Вот место Твоего распятия! Здесь прошли последние мгновения Твоей земной жизни. Здесь Ты принял мученическую смерть на кресте.
Отче наш праведный на небесах, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое и на земле, как на небе!
И Ты встретился на небе со своим Отцом. И Он воскресил Тебя из мертвых и отправил на землю, чтобы Ты возвестил людям, что смерти нет. Смертию смерть поправ!
Я тоже умер для людей. А на самом деле жив. Но я, в отличие от Тебя, не воскрес, а слукавил. По правде, я очень боюсь смерти. Ты знаешь почему. Когда я встречусь на Страшном суде со своим отцом, императором Павлом I, что я ему скажу? Прости меня, батюшка, не ведал, что дойдут до удушения твои убийцы. Поверит ли он словам моим? И простит ли? А простишь ли меня Ты, Спаситель? И прощу ли я себя сам?
Нет мне прощения. Только и остаётся возложить венец терновый на мою грешную голову, взять в руки посох и отправиться странствовать по свету. Пусть я буду мёрзнуть от холода, изнывать от жажды, голодать, пусть люди бросают в меня камни. Чем больше страданий я претерплю на земле, тем чище и радостнее будет встреча моя с Отцом небесным.