— Имей в виду, все в порядке, — заговорила она. — Неважно, что тебе нравится. И что тебе не нравится тоже. Все в порядке.
Я свалилась ей на плечо, внезапно почувствовав себя вымотанной до предела. Открыв глаза, я поймала на себе взгляд Пола - он смотрел на меня с привычной теплотой.
— Согласен с Джек, — произнес друг. — Все в порядке.
И с тех пор мы не поднимали эту тему.
В смысле, я совершенно уверена, что они обсуждали это, когда оставались наедине (при этой мысли меня перекашивает от неловкости), но они никогда не заговаривали об этом при мне. Это не значит, что ничего не изменилось. Я кое-что замечала. Всякие мелочи. Джек перестала вслух восхищаться задницами парней. Пол стал гораздо меньше пошлить. Думаю, им так же неловко, как и мне, и они наверняка ждут, когда я буду готова снова поговорить на эту тему. Я все повторяю себе, что надо вернуться к этому разговору, как только придет время и как только я стану увереннее в себе, кем бы я себя на тот момент ни ощущала.
Весной, будучи в десятом классе, я решила, что надо сделать выбор: или парни привлекают меня во всех смыслах, или мне вообще нельзя испытывать к ним чувства. Поэтому, когда Джастин Ран пригласил меня на выпускной одиннадцатиклассников, я увидела в этом знак свыше. Джастин мне нравился. Он был забавным, на него было довольно приятно смотреть, и он делал мне комплименты на каждом свидании, которое у нас только было тем летом. Я даже была не сильно против с ним целоваться. По крайней мере, пока поцелуи не начали превращаться во что-то совсем другое. Что-то с распусканием рук, быстрыми пальцами и неровным дыханием. И я не могла, просто не могла. Не боялась, а просто не хотела.
За неделю до начала учебного года я сказала Джастину, что мне лучше сосредоточиться на учебе. В конце концов, одиннадцатый класс будет самым тяжелым. Мы расстались мирно. Джастину было больно, но он сказал, что я должна делать то, что лучше для меня. И я, конечно, почувствовала себя еще более виноватой. Буквально секунду я подумывала о том, чтобы сказать ему правду. Но как он мог понять ее, когда я сама еще ни в чем не разобралась? Я не могла ничего поделать с ощущениями. Но и с чувствами ничего поделать не могла.
Осенью, когда мы с Джек не занимались нашим сценарием, я забиралась в кровать и лазала по форумам в оттенках фиолетового, пролистывала темы и кликала на каждую, где были слова «гетеромантик» или «нравятся парни». Но сколько бы постов я ни читала, сколько бы ни узнавала новых слов вроде «асексуал», «серый сексуал» или «аллосексуал», какими бы понимающими ни казались мне люди на форумах, я так и не смогла убедить себя, что все в порядке. Что я имею право чувствовать то, что я чувствую, и что это никогда не изменится. Что я действительно такая. Потому что как может быть, что мне нравятся парни, что мне хочется, чтобы кто-то пригласил меня на свидание, обнял за плечи, сказал, что я ему нравлюсь или даже что он меня любит - и в то же время никакого секса? Что если все на форумах тоже… просто запутались?
За зиму у меня появилась ужасная привычка каждую ночь не ложиться допоздна и записывать все свои мысли в текстовый файл. Писать о том, что парни для меня бывают прекрасны, как произведения искусства. Что мне хочется, чтобы меня поцеловали в лоб, но не более того. Что я никогда не понимала, что такого в сексе: ни когда Джек только начала говорить о нем в средней школе, ни когда мы смотрели «Титаник» на тринадцатилетие моей подруги Мэгги и все девочки вокруг взбесились, утверждая в один голос, как «возбуждает» сцена в машине. Хотя это была моя самая нелюбимая сцена. Настолько нелюбимая, что я уткнулась лицом в колени и ждала, пока она закончится, прежде чем снова поднять голову. И я уж точно не понимала, что в нем такого, когда на уроке сексуального воспитания миссис Вэнс сказала: «Секс - нормальная часть жизни. Каждый из нас сексуален». Я могла только сидеть и думать: «Каждый, но не я. Почему я не одна из вас?»
Каждую ночь, засыпая, я закрывала файл, не сохраняя изменения и не чувствуя себя ни на йоту мудрее.
Так продолжалось с самого сентября. Уже почти девять месяцев. Девять месяцев я вынашивала в своей утробе осознание своей сексуальности, и что в итоге? «У вас девочка»? Ни то ни сё? Потому что как могу я быть девочкой, если всех девочек, похоже, привлекает сексуальная сторона жизни?
К концу весеннего семестра я очень плотно засела на форумах. В этот раз я не просто кормилась на чужих постах, а зарегистрировалась под ником videofuriosa и активно участвовала в дискуссиях, иногда даже создавая новые темы. Я завела несколько друзей по переписке на форумах, с парочкой из них даже обменялась электронной почтой. А в апреле я открылась. Мне показалось подходящим принять себя такой, какая я есть, именно там, где я провела столько времени в поисках своей истинной сущности. Здесь я могла назвать себя асексуалом-гетеромантиком, и все бы меня поняли и приняли.
Но каким бы очищающим ни стал этот опыт, меня все еще мучило чувство вины за то, что я открылась всем этим людям, которых никогда даже не видела вживую, но не открылась Джек и Полу. По крайней мере, не рассказала им все как следует, а не как в сентябре. Меня мало волновало, что моя семья не в курсе. Зачем им знать? Если я еще буду с кем-то встречаться, я буду встречаться с парнями, все как положено. Да и что это будет за обеденный разговор? «Мам, пап, ну… помните, что вы делали, чтобы мы появились на свет? Знаете, меня это не прет. И даже напрягает немного».
Но с Джек и Полом все по-другому. Мы обсуждали все наши влюбленности, всех наших парней и девушек с тех самых пор, как появилось, что обсуждать. А еще они меня хорошо знают. С тех сторон, с которых родители и Клавдия никогда меня не изучат. Скрывать от них что-то неправильно. Так хуже и для них, и для меня. Я уже много недель хотела поднять эту тему, хотела сказать им обоим одновременно и на этот раз объяснить все как следует. Вместо этого я за два дня вылила на них еще одну порцию бреда. Половину на стол для пинг-понга, половину - на кровать Джек.
Так что Джек извиняется и выглядит крайне убитой. Два крайне редких события, а мне остается только сказать:
— Это ты меня прости. Я действительно не слишком ясно выразилась.
Она все еще нервничает:
— Ты… ты не хочешь об этом поговорить?
— Ну… Пол рассказывал еще что-нибудь про вчерашний вечер? Ну, не считая истории со столом?
Джек, похоже, собирается ответить отрицательно, но вместо этого говорит:
— Он сказал, что тебе нравится парень.
Кровь бросается мне в лицо.
— Ага. То есть, ну… Черт. Я честно хотела объяснить вам с Полом по-человечески. Обоим сразу. И как-нибудь… менее неловко, что ли?
— Кажется, это нереально. Скажи уже, Таш. Ты же помнишь, все в порядке.
Я киваю, делаю глубокий вдох и начинаю:
— Мне нравятся парни, но секс мне не нравится. То есть, получается, я… кажется, это называется асексуал-романтик? Мне не по душе ярлыки, и я знаю, что это звучит как оксюморон…
— Нормально звучит. Я знаю, что это.
Я только моргаю:
— Ага… наверно, — Джек кивает. — Откуда… ты знаешь?
Она недоверчиво на меня смотрит:
— Я тебя умоляю. Тебе не кажется, что после того разговора я перелопатила половину интернета?
Я внезапно чувствую себя феерической идиоткой. Естественно, Джек тоже изучила этот вопрос. Естественно, но мне до сих пор это и в голову не приходило. Я проговорила несколько десятков возможных объяснений для нее с Полом, десятки способов оправдаться. Как будто мне нужно оправдываться. Как будто Джек давным-давно не на моей стороне.
Джек со мной.
Облегчение приходит неожиданно и накрывает меня с головой. Я начинаю плакать.
— Боже, — произносит Джек, — тебя обнять или лучше сделать вид, что из тебя не течет?
Я со всхлипом хихикаю:
— Все прекрасно, только подожди секунду.
Джек кивает и открывает ноутбук. Она делает вид, что выполняет свои обязанности по связям с общественностью, но я вижу, что она нет-нет да и глядит, как я вытираю слезы и возвращаюсь в состояние покоя.
— Дать тебе салфетку? — спрашивает она.
— Нет, все хорошо. Я в порядке. Прости.
— Слушай, хватит извиняться, а?
Джек несколько раз кликает мышью и хмурится на экран, прежде чем снова поднять на меня взгляд.
— Значит, Фом. Через «ф».
— Я помню, что рассказывала тебе о нем.
— Ага. Фом Козер, парень с блогом про научную фантастику.
— Про фантастику и науку.
Джек странно на меня смотрит:
— Как скажешь, как скажешь. И что теперь? Он тебе нравится? В том самом смысле нравится?
Я чешу в затылке, просто чтобы чем-то занять руку.
— Ну, мы много разговаривали… с помочью почты и сообщений.
— А как насчет чего-то большего?
Я снова краснею:
— Не знаю.
— Ладно. А он знает о?..
— Нет. Только вы с Полом знаете.
Джек долго молчит.
— Правда, что ли? Ты ничего не рассказала Клавдии?
— Зачем мне что-то ей рассказывать?
— Я просто… не знала, что ты доверилась только нам.
— И тем не менее, — отвечаю я. — Не собираюсь делать из мухи слона и устраивать из этого большую шумиху. Просто не хочу.
— Не, я понимаю. Мне никогда не хотелось встать посреди площади и заявить, что мне нравится грешить с самцами.
— Вот именно.
— Хм.
Вот и все. Мы сказали все, что должны были сказать. Ни к чему больше стараться подбирать аргументы. Я разворачиваюсь к своему экрану, Джек - к своему, и некоторое время уютную тишину нарушают только клики мыши. До тех пор, пока Джек не взвизгивает:
— Таш! Таш, помоги мне!
— Что случилось? — спрашиваю я, щурясь, чтобы прочитать письмо на ее экране.
— У меня глюки, — спрашивает подруга, — или нас только что номинировали на «Золотую тубу»?
10
Граф Лев Николаевич Толстой прожил весьма впечатляющую жизнь. Он родился в богатой и знатной семье, принадлежал к русской аристократии. Он был типичным испорченным богатеньким мальчиком, пока не ушел в армию, не проехался по Европе и не попробовал на вкус реальный мир. Тогда он начал переосмысливать свою жизнь и взялся за перо. Толстой написал «Войну и мир» и «Анну Каренину» - два величайших романа всех времен и народов. Он был приятелем Виктора Гюго. Отрастил огромную спутанную бороду. А на склоне лет стал основоположником ненасильственного христианского анархизма (очень, очень странная штука) и проповедником мирного сопротивления. Он умер от воспаления легких на железнодорожном полустанке. На его похороны собралось несколько тысяч крепостных.
У меня куда менее впечатляющая жизнь. Я родилась в маленьком городке, в обычной семье. Я неплохо учусь, но совершенно не перевариваю спорт. Хочу посвятить жизнь созданию документальных фильмов, которые заставят людей многое переосмыслить. Но пока что наснимала только несколько десятков видео, идею которых я сперла у Лео, и еще горстку роликов, где я хлещу чай и трещу о том, как мне нравится бибисишная версия «Гордости и предубеждения» 1995 года. Не очень-то впечатляет, ага?
Но сейчас, возможно, настал переломный момент всей моей жизни: «Несчастливые семьи» только что номинировали на «Золотую тубу», и ничего круче со мной еще не случалось.
Эту премию вручают всего три года, но за это время она достигла в моей голове того же статуса, что и «Оскар» с «Эмми». Три года назад официально закончился «Гробовой перевал» - бешено популярный римейк известной книги и блестящая пародия на готический роман от Тейлор Мирс. Интернет немедленно затопило потоком шикарных малобюджетных, почти любительских веб-сериалов, снятых под явным влиянием «Гробового перевала», и онлайн-сообщество решило что-то по этому поводу предпринять. Конечно, уже были премии «Стрими» и «Вебби», но их присуждали за громкие имена и ультраинновационные технологии. Некоторым пользователям интернета хотелось чего-то попроще. Вот они и решили организовать свой собственный двухдневный фестиваль и церемонию награждения, посвященные любительским влогам, веб-сериалам и прочим явлениям мира видеороликов. И церемония, и сама премия получили название «Золотая туба»: то ли это была какая-то внутренняя шутка, то ли просто приемлемая замена «Золота Ютуба» - согласитесь, звучит криво. Так или иначе, в первый же год премия имела бешеный успех, и церемония награждения проводилась в расфуфыренном бальном зале отеля Embassy Suites в Орландо. Конечно, большая часть призов досталась съемочной группе Тейлор Мирс, «Лиге Любителей Латте», и актерам «Гробового перевала».
В те два дня я копалась в социальных сетях, шалея от зависти. У людей, которых мы знали только по именам в титрах роликов, вдруг появились лица - счастливые, улыбающиеся физиономии. И все с таким видом, будто настал лучший день в их жизни. И лучше, и хуже всего были фотографии, на которых актеры «Гробового перевала» пошли в тематический парк «Волшебный мир Гарри Поттера». Лучше всего, потому что нет ничего круче, чем Тейлор Мирс, Джо Сэмсон и Кейт Паломо, чокающиеся кружками с холодным сливочным пивом. И хуже всего, потому что я не могла чокнуться с ними.
А теперь у меня перед глазами стоит яркая картина: мы с Тейлор Мирс и Фомом Козером стоим перед Хогвартсом, показываем правыми руками пацифик, а в левых держим бутылки тыквенного сока. Я уже даже знаю, какой фильтр в Инстаграме выберу. А почему бы и нет? Сейчас-то почему бы, черт возьми, и нет? Возможно уже все!
Такие мысли проносятся у меня в голове, пока Джек зачитывает письмо, которое пришло на почту канала сегодня вечером. Нет, у нее не глюки. Или у нас коллективная галлюцинация, и она продолжается, когда мы открываем сайт «Золотой тубы». Конечно, там красуется список номинантов, и «Несчастливые семьи» тоже там. В категории «Лучший новый сериал».
Мне сложнее всего поверить в то, что письмо писали лично нам. Не просто «Поздравляем! Вы были выдвинуты вместе с еще десятью такими-то и такими-то…». Кто-то из комитета «Золотой тубы» хотел сказать нам:
«Мы так рады, что на прошлой неделе нам сообщили о вашем чудесном сериале! Вас выдвинули чуть позже крайнего срока, но мы решили закрыть на это глаза, потому что на будущий год вас уже нельзя будет считать «новым сериалом». Надеемся увидеть вас в Орландо в августе!»
— Интересно, кто нас выдвинул, — гадаю вслух. — Это же должна быть какая-нибудь важная шишка?
— Наверняка Тейлор Мирс, — отвечает Джек. — Она же от нас без ума.
В письме написано, что все актеры и съемочная группа приглашены посетить церемонию на вторых выходных августа. Нам обеспечат бесплатный вход и праздничный ужин в пятницу вечером, а вот за дорогу и проживание придется платить самим. Дочитав до этого места, Джек сутулит плечи и произносит:
— Ага, конечно, и каким это чудом я за лето накоплю на полет во Флориду?
— Это не так уж невозможно, — замечаю я. — Ты же продаешь столько кукол и работаешь в «Петко»!
— Да, но эти деньги уходят на жизнь, а не на путешествия. Я никак не могу себе этого позволить. Как и большинство актеров, наверно.
Из меня как будто выпустили воздух. Точно, у них же туго с деньгами с тех пор, как у мистера Харлоу диагностировали рак. А мне так хочется, чтобы Джек поехала со мной! Потому что я-то уж точно найду способ поехать.
— Может быть, — медленно начинаю я, — нам начать сбор средств прямо сейчас?
— Нет, — резко обрывает меня Джек. — Просить фанатов оплатить нам дорогу на церемонию, когда мы еще даже не выиграли, - это мерзко.
Конечно, Джек права. Мы с ней уже решили, что не будем собирать деньги, пока не закончим снимать «Несчастливые семьи». Нужно дать аудитории законченный продукт, прежде чем требовать денег на что-то новое. Это дело принципа.
— Джек… — начинаю я.
Она качает головой:
— Ты должна поехать. Надо, чтобы одна из нас была там. Оторвись там за меня, и я буду довольна.
Джек поручает мне непростую задачу, но я только торжественно киваю. Я доберусь туда, во что бы то ни стало. Это моя мечта. За два года летних подработок я отложила чуть больше двух тысяч долларов. Конечно, они должны пойти на колледж, но сейчас высшее образование заботит меня куда меньше, чем «Золотая туба».