Она перезванивает и говорит папе:
— Ты можешь в любой момент пожелать им спокойной ночи и уйти к себе. Думаю, они не будут возражать.
— Конечно, не будут, — ворчит папа. — Твоя мама будет слишком занята разговором о мозолях, чтобы заметить хоть что-то.
Они все еще не берут трубку.
— Может быть, у них нет интернета, — предполагаю я. Папа радостно кивает:
— Интернет погиб геройской смертью!
Мама вздыхает:
— Ян, иди уже наверх. Я за тебя попрощаюсь.
У папы лицо ребенка, который только что услышал, что сегодня не будет уроков.
— Да иди уже, — мама шлепает его по локтю. — Ты сделал свое доброе дело.
Папа взлетает по лестнице, где его ждет спальня и несколько часов спортивного канала.
— Мужчины… — вздыхаю я. — Никакого терпения.
Мама смотрит на меня с укором, как бы говоря: «Вообще-то это не так, но в данный момент, увы…» Тут дедушка с бабушкой наконец поднимают трубку, и на сей раз их видно гораздо лучше.
— Бабушка, ты нас слышишь? — снова спрашиваю я.
Бабушка Янг улыбается в камеру:
— Да, прости, дорогуша, Джон решил перезапустить программу. Эти новые технологии - и дар, и проклятие, так ведь?
Я от души киваю.
***
Клавдия возвращается домой после полуночи. Я еще не сплю: мы с Фомом обсуждаем последнюю серию «Бурь Таффдора», в которой пролилось немало крови и слез.
Я набираю: «Одни только титры можно смотреть на повторе целый день», отправляю и тут же слышу тихий стук шагов по лестнице. Я быстро печатаю: «Прости, надо отойти», слезаю с кровати и бегу к двери. Мне удается поймать Клавдию в коридоре. Как дикое животное, я бросаюсь на Клавдию, хватаю ее за локоть и вцепляюсь в него ногтями. Сестра вскрикивает, вполголоса чертыхается и стряхивает мою руку:
— Чего тебе надо? Чем ты вообще думала?
— Это ты чем думала? — набрасываюсь на нее я. — Ты пропустила разговор с бабушкой и дедушкой! Это было невежливо!
В воздухе витает какой-то смутно знакомый, но совершенно неуместный запах. Обычно я чую его, когда гуляю по пригороду или иду по школьной парковке. Это запах сигаретного дыма. От Клавдии пахнет куревом!
— У нас с Элли и Дженной были другие планы, — отвечает сестра.
— Надо было их отменить. Семья это святое, а с Элли и Дженной ты года через три и разговаривать-то, может, перестанешь.
Лицо Клавдии переполняет презрение. Это выглядит отвратительно, так даже герои мультфильмов не смотрят на своих заклятых врагов, не то что одна сестра на другую.
— Ты ничего не знаешь о моей жизни! — шипит Клавдия.
— Слушай, я тоже на них обижена, но не всеми вещами можно бросаться. И я бы на твоем месте не вела себя так с людьми, которые, между прочим, будут платить за твое высшее образование.
— Всего одну восьмую суммы! — выплевывает Клавдия. — И я пахала как проклятая, чтобы заслужить стипендию!
— Так или иначе, за мое обучение в Вандербильте они платить не будут вообще.
— Да ладно тебе, Таш, ты в Вэнди даже не пройдешь. Спустись уже с небес на землю!
Теперь уже на моем лице написана уродливая злоба. Меня трясет. Так бы и выцарапала ей сейчас глаза!
— Ты же понимаешь, что все это на самом деле значит? — спрашивает Клавдия, и у нее изо рта идет еще один знакомый, но непривычный аромат. — Знаешь, что мама хочет этим сказать? Что мы с тобой - ее неудача. Что мы выросли не такими, как она хотела. Так что она хочет попробовать еще разок.
— Ты ничего не понимаешь! — шепчу я, хотя она высказала вслух то, о чем я много раз думала.
— Это опасно и безответственно с точки зрения денег, и если ты собираешься плыть по течению только ради гармонии или в какую там буддистскую лабуду ты все еще веришь…
— Я не плыву по течению!
— Ну, значит поплывешь. Ты же готова на все, лишь бы мама была тобой довольна. Ты же такая подлиза!
— Да ладно? Ты учишься на отлично, занимаешься машиностроением, как дедушка, смотришь с папой спортивный канал и получаешь стипендию за миллион всевозможных заслуг - и это я еще подлиза?
— Ладно, как хочешь, ври себе еще и об этом, раз уж ты уже врешь себе о том, что попадешь в приличный университет!
Мы говорим слишком громко. Сначала мы беседовали сердитым шепотом, а теперь уже орем друг на друга. Я вдруг замечаю, что в дверях родительской спальни стоит мама. Сколько она там простояла? Клавдия замечает, куда я смотрю, оборачивается и застывает.
— Девочки, — обычным своим ангельским голосом произносит мама, — уже давно пора спать.
Как будто она ничего не слышала. Как будто единственная проблема в том, что мы не спим после полуночи.
Договорив, мама разворачивается и закрывает за собой дверь.
Клавдия начинает говорить, но я не собираюсь ее слушать. Я хлопаю дверью спальни и сползаю по ней, пытаясь обдумать то, что только что услышала. Клавдия сама не понимает, о чем она говорит. Подлиза здесь она. Она всегда такой была. Каждое лето она занималась волонтерством и работала над проектами в кэлхаунском кружке физики. Она часами готовилась к вступительным экзаменам, сидела с чужими детьми и налаживала отношения с соседями. Она, в конце концов, много времени проводила с семьей. Она так старалась быть идеальной девочкой, что, кажется, превысила все допустимые лимиты и стала просто святой.
По крайней мере, так было до этого лета. Не знаю, во что они с Элли и Дженной решили влипнуть, но, в конце концов, она взрослый человек. Если ей хочется устроить себе встряску, тогда пускай, она, наверно, этого заслуживает. Но вести себя как последняя сволочь вовсе необязательно.
У меня из головы не идут ее слова про Вандербильт и выражение маминого лица, когда она услышала, какие ужасные вещи мы друг другу кричим.
Когда я уже лежу в постели, мне приходит в голову, что все эти годы я считала Клавдию идеальной дочерью. Лучшей из нас двоих. Королевой нашего семейства. Но теперь я уже ни в чем не уверена. Кажется, годы ее правления подошли к концу. Мне даром не нужна ее корона, вот только Клавдии, похоже, позарез понадобилось ее сбросить.
13
— Стой, мы что, опять злимся на Клавдию?
Мы с Джек и Полом сидим под горкой в Холли-парке и готовимся к нашей ежегодной гонке горящих задниц. Эта традиция появилась в четвертом классе. Правила просты: жарким летним днем мы садимся на железную горку голыми ногами и сидим там столько, сколько можем. Тот, кто продержится дольше всех, собирает дань с проигравших. В начальной школе ставка была по доллару с каждого, теперь - двадцать долларов и целый год почета, славы и права гордиться собой.
Джек щедро мажет ноги увлажняющим лосьоном: она утверждает, что именно благодаря ему она побеждает последние два года (я со средней школы не выигрывала).
— Мы не злимся, — отвечаю я. — Мы просто… выведены из себя.
— Серьезно? У нас даже тон злобный.
— Почему мы говорим о себе «мы»?
— Мы не знаем.
Я вздыхаю:
— Она считает меня предателем, потому что я смирилась с пополнением в семье. Как будто у меня был выбор!
— Я уже излагала свой гениальный план, — отвечает Джек. — Ты имела глупость отказаться.
— Ты про то, чтобы заключить сделку с дьяволом, сделать моего будущего братика или сестричку Антихристом и доказать родителям, что они неправы?
— В твоих устах это звучит слишком мрачно.
Я не рассказывала друзьям, что Клавдия сказала про Вандербильт. Слишком больная тема.
Пол лежит на боку, так что его длинные ноги высовываются из-под горки. Он набирает горсть песка, поднимает руку над головой и провозглашает:
— Сколько вы заплатите мне, чтобы я это съел?
— И это мой брат… — закатывает глаза Джек.
— Может, и нет. Может, я - Антихрист! — он размахивает полной ладонью песка над головой и кричит: — Посмотри, Дэмиен! Это всё для тебя, Дэмиен!
— Я бы поймала тебя на слове, будь это обычный песок, — замечаю я. — Но эта адская смесь, наверно, потоксичнее Чернобыля будет. Вряд ли здесь подметали или насыпали новый песок хоть раз со времен Вьетнамской войны. Как думаешь, сколько собак здесь с тех пор нагадило?
— И сколько маленьких детей здесь пописало? — с энтузиазмом подхватывает Джек.
— И сколько сигаретных бычков тут лежало?
— И сколько птиц здесь спаривалось?
— Хватит, хватит, я проникся! — Пол молниеносно оттягивает ворот футболки Джек и ссыпает весь песок ей за спину.
Джек не визжит, не вопит имя Пола и не набрасывается на него с кулаками. Она холодно, с угрозой смотрит на брата и произносит:
— Я убью тебя. Сегодня я задушу тебя во сне, Пол Маркус Харлоу.
Мне внезапно становится тоскливо. Даже сейчас, когда Джек замышляет братоубийство, я вижу, как они с Полом друг друга любят. Они понимают друг друга, как лучшие друзья. От этого зрелища мне грустно и немного завидно. По-хорошему, у нас с Клавдией должно было быть точно так же. Наша разница в возрасте еще меньше, к тому же, мы обе девочки. Мы должны были стать прекрасными подругами. Мы должны были знать все секреты друг друга, меняться одеждой и делиться сердечными тайнами. Но у нас почему-то не вышло. И никогда не выходило. Наверно, мы просто слишком разные. Пока Клавдия занимается школьным самоуправлением, я тусуюсь в театральном кружке. Пока Клавдия решает уравнения, я пишу сценарии. Клавдия получает стипендию Вандербильта, я… быть может, «Золотую тубу».
Знаю, я не в силах это изменить, но иногда мне хочется сойтись с ней получше. Чтобы ее можно было обнимать, грозить ей и подкалывать так же запросто, как выходит у Джек с Полом. Те несколько месяцев, когда Клавдия играла Долли, мне казалось, что мы можем стать ближе друг к другу. Что у нас наконец-то появились общие интересы. Мы проводили вместе больше времени, чем обычно, и радовались этому. Но, видимо, радовалась я одна, потому что теперь Клавдия говорит, что съемки только отнимали у нее кучу времени и нервов.
Вот вам и сестринское взаимопонимание.
Джек не успевает додумать, что еще она сделает с Полом, потому что на нас набрасывается выводок маленьких детей. Их пятеро, и, судя по пятнам зеленой глазури на щеке у одного из них, они празднуют чей-то день рождения. В наше убежище вторгается девочка от силы лет шести и упирает руки в боки.
— Вы слишком ста-а-арые, чтобы здесь сидеть! — заявляет она, тыкая в нас пальцем. — Детская площадка - для детей! Таковы правила!
— Мы еще не закончили школу, — улыбается Пол, — так что, наверно, сойдем за детей.
— Не-а! — девочка топает ножкой.
На ней кроссовки с подсветкой, и от движения вокруг носка сверкают сине-зеленые вспышки. А вот стоящему рядом с ней мальчику, похоже, плевать на это вопиющее нарушение правил:
— Хотите с нами поиграть? — спрашивает он. — Мы играем в догонялки, и я вода, но, так уж и быть, я дам вам пять секунд форы.
К его футболке с трансформерами пришпилен большой синий значок с надписью «Именинник».
— Ой, Пол просто обожает догонялки! — радуется Джек. — Он точно с вами сыграет! — и со злорадной улыбкой тыкает Пола в колено.
Тот и бровью не ведет. Выбирается из-под горки, поднимается на ноги и стряхивает со спины песок.
— Пять секунд, говоришь? — спрашивает он.
Мальчик внимательно оглядывает Пола.
— Хм-м, — протягивает он, потом изо всех сил хлопает Пола по спине и вопит: — Ты вода!
Пол ревет, как разъяренный медведь. Дети визжат от радости и ужаса и бросаются врассыпную. Пол оглядывается на нас и показывает Джек язык:
— Ха! Теперь я с крутыми ребятами!
Он трогается с места, преувеличенно замедляя бег, и старательно промазывает, не задевая детей.
Я смотрю на Джек и качаю головой.
— Чего? — спрашивает подруга. — Он отрывается на полную катушку!
— Наверно, родителям именинника будет очень интересно, почему за их детьми гоняется какой-то левый парень.
Джек то ли фыркает, то ли хрюкает:
— Мне напомнить тебе, что он увел всех моих клиентов, когда я работала нянькой? Родители в нем души не чают!
— Чего так уныло? Ты же ненавидишь сидеть с детьми! — напоминаю я.
С этим сложно поспорить. У Джек неподходящий для няньки темперамент. Она категорически не согласна улыбаться детям, приседать, чтобы посмотреть им в глаза, или спрашивать, какой у них любимый предмет в школе. Моя подруга считает детей уменьшенными взрослыми, которые как следует выпили, и если они отказываются вести себя логично в ее присутствии, значит, не заслуживают ни ее внимания, ни, тем более, заботы. Так что она бросила эту затею три года назад и все свободное время либо работает в Petco, либо лепит кукол.
— Ничуть не уныло! — отвечает она. — Я просто сказала, что все мамы любят таких, как он.
Следующую минуту мы с улыбками наблюдаем, как Пол с детьми носятся по площадке. Пол идеально вписался в компанию и с радостным гиканьем лавирует между спортивными снарядами, размахивая руками, как пропеллер.
— Повезло детям, — заключает Джек. — Если их родители решили праздновать на детской площадке, вечеринка, наверно, была так себе.
Я оборачиваюсь к ней. Давно хотела задать один вопрос, который копался у меня на задворках сознания уже несколько недель. Причем это так просто не спросишь, надо подготовить почву десятком откровенно наводящих вопросов.
— Так что, ты все еще собираешься на концерт Chvrches? — кладу я первый слой фундамента. Джек смотрит на меня так, будто ничего глупее в жизни не слышала:
— Еще бы, билет-то был дорогой.
— Ладно, хорошо. Просто… я просто не хочу, чтобы тебе было некомфортно. Если не хочешь ехать, все в порядке. Я могу даже остаться с тобой, — а вот и кривенький второй слой.
— Какого черта, Таш? Естественно, я поеду. Только из-за того, что мы с Тони расстались… ты ведь на это намекаешь? На то, что это была его идея? Или на то, что мы с ним записывали кавер на Chvrches?
— Да, типа того.
Строитель из меня отвратительный.
— Ты раздуваешь много шума из ничего. У меня все хорошо, понимаешь? Мы с ним нормально друг к другу относимся.
— Ты с ним не разговариваешь, — видя, что Джек собирается возразить, я быстро продолжаю: — Ну правда же, почти никогда. Если речь, конечно, не о съемках. Ты даже не садишься рядом с ним. Я несколько раз видела, что ты выходишь из комнаты, как только он заходит. Так что не говори мне, что все в полном порядке.
Джек яростно разводит руками:
— Что ты хочешь от меня услышать? Что я предпочла бы не общаться с ним каждую неделю? Да, предпочла бы. Что между нами до сих пор не все гладко? Да, не все. Но, можно подумать, у меня есть выбор. Он - часть состава, а мы, в конце концов, профессионалы.
— Слушай, что это слово вообще значит?
— Будто я знаю, — уставившись в землю и морщась, Джек добавляет: — Знаешь, что меня бесит? Сериалы. Да, конечно, все знают, что они не имеют ничего общего с реальной жизнью. Они нужны затем, чтобы грустные, усталые люди смотрели их, придя домой с работы, и чувствовали себя чуточку менее паршиво. Но они могли бы хотя бы честно изобразить расставания. По крайней мере, нормальные расставания. Я все понимаю, у них ограниченный бюджет и нельзя так просто поменять всех главных героев. Но в конце концов все начинают встречаться со всеми, и, когда они расстаются, никто никуда не уходит. Они просто тусуются в той же компании, что бы ни случилось. Это какое-то извращение. Так не бывает. Если вы расстаетесь, дальше каждый идет своей дорогой. В девяти случаях из десяти оставаться с бывшим друзьями не стоит. Потому что вам всегда, всегда будет тяжело нормально общаться.
— Ты взяла эти цифры с потолка, — отвечаю я.
— То есть крупным телекомпаниям можно снимать дебильные любовные истории, а мне нельзя придумать пару чисел?
— Ты хочешь сказать, что «Несчастливые семьи» похожи на мыльную оперу?
— Я хочу сказать, что все в порядке, но мне не терпится уже закончить снимать.
— Понятно.
— Так что хватит волноваться по пустякам.
— Ладно, — но раз уж мы подняли эту тему и вряд ли захотим в ближайшее время поднимать ее снова, я поспешно спрашиваю: — Может быть, мне удалить ваши видео?