– Где? На лавочке?
– Почему… – опять сказал я. – Можно в ресторане.
Наташа с трудом сдержала смех, посмотрела на Тамару, но та смотрела вперед, мимо меня. Кажется, ее опять начал тяготить этот диалог и я заволновался.
– Я нормально зарабатываю, – поспешно сказал я, глядя, конечно, на нее. – Правда.
– Учеником слесаря? – насмешливо спросила Наташа. Тамара быстро ткнула ее локтем в бок и она прикусила язык. – Просто твои документы через нас проходили, – тоже слегка порозовев, пояснила Наташа и это прозвучало так, словно она оправдывалась. – Мы с Тамаркой их оформляли, поэтому и запомнили случайно.
– А чего, – сказал я. – У вас и вправду нормально платят.
– А почему ты тогда в чужом пиджаке ходишь? – поинтересовалась Наташа.
Я машинально посмотрел на свой пиджак и пожал плечами.
– Просто не успел шмотки подходящие прикупить. Я как-то неожиданно это… ну, в плечах, в общем, раздался.
– Ну, это мы уже заметили, – весело сказала Наташа, а Тамара недовольно поджала губы и опять легонько коснулась ее локтем.
– Говори за себя, – едва слышно попросила она.
– Можем прямо сейчас куда-нибудь сходить, – сказал я, запуская руку в карман. – Вот, видели? – Я нагнулся и положил на покрывало между ними пачку трехрублевок.
Девчонки посмотрели на деньги, потом друг на дружку, потом на меня, и Тамара опять сняла очки. Она положила их рядом с собой и опять обняла колени. Вид у нее был озадаченный.
– Что это? – спросила Наташа.
– Ну… деньги.
– Забери, – требовательно сказала Наташа, но я пропустил ее указание мимо ушей. – Тебе не холодно, кстати? – спросила она, когда пауза затянулась.
– Да нормально вроде.
– Нет, правда, зачем ты паришься в пиджаке?
– Да у меня там это… ну, шрамы какие-то образовались. Не хочу людям показывать.
– Образовались?
– Неожиданно, буквально сегодня. От солнца, наверное, выскочили.
– Снимай, – все так же требовательно сказала Наташа. И, видя, как я замялся, повторила: – Снимай, сказано! Уж если ты к Тамарке в мужья набиваешься, должна же она оценить своего жениха.
Я вопросительно посмотрел на Тамару. Она как всегда промолчала, но на сей раз смотрела прямо мне в глаза, выжидающе. Я вздохнул, снял пиджак и замер, держа его в правой руке.
Настала немая пауза. Около десятка секунд девчонки во все глаза рассматривали мой накачанный торс, даже Тамара не делала вид, что ей безразлично. Сначала она задержала глаза на грудных мышцах, потом медленно опустила взгляд и остановила его на животе, который был похож на ребристую стиральную доску, я сегодня тоже долго любовался им дома, рассматривая в зеркале.
– Нич-чего себе… – наконец сказала Наташа и теперь уже она легонько толкнула ошеломленно застывшую Тамару локотком. – Я таких только на картинках видела. У меня братишка качается, так у него вся комната в плакатах этих… ну, как их…
– Культуристов, – тихо подсказала Тамара.
– Ага, точно.
Сзади раздались аплодисменты и я недовольно обернулся. Конечно, это развлекались наши. Виталь вдобавок громко свистнул и показал мне большой палец, явно в стремлении, чтобы девчонки обратили на него внимание. Привлеченные шумом, многие вокруг стали на нас глазеть и я вдруг осознал, что стою в самом центре пляжа в красных семейных трусах в белый горошек.
– Ну, я одеваюсь? – спросил я, глядя на Тамару. – Можно?
– А где шрамы-то? – спросила Наташа.
Я опустил глаза. Шрамов не было.
– Н-не знаю, – пробормотал я. – Говорю же, они как-то неожиданно… наверное, от солнца. А теперь подевались куда-то.
Девчонки рассмеялись. И опять я с радостью увидел, что Тамара ведет себя естественно, без обычного высокомерия.
– Шутник… – пробормотала Наташа. Она полезла в сумочку, достала небольшое складное зеркальце, раскрыла его и стала смотреться. – Даже тушь потекла.
– Дай мне тоже, – выждав, попросила Тамара.
Она тоже стала смотреться в зеркальце, а я накинул на плечи пиджак и, глядя на нее, терпеливо ждал.
– Чего? – спросила она, закончив прихорашиваться и перехватив мой взгляд.
– Ну, это… телефон.
Теперь шутки, кажется, закончились. Наступил кульминационный момент и я почувствовал, как забилось сердце. Тамара настолько откровенно колебалась, не зная, как поступить, что Наташа не выдержала, прошептала что-то, опять склонившись к ее уху.
– Ладно… – пробормотала Тамара, – так и быть. – И попросила: – Подай, пожалуйста, ручку.
Наташа опять полезла в сумочку. Перед тем как написать телефон на вырванном из маленького блокнота листочке, Тамара опять некоторое время колебалась, а у меня все так же билось сердце.
– Держи…
Она не глядя протянула мне листочек, а я жадно его схватил и впился глазами в две написанные аккуратным почерком короткие строчки. «Тамара». Ниже шли шесть цифр, которые я на всякий случай быстро дважды повторил про себя и сунул листочек в нагрудный карман.
– Я пошел? – сказал я, а девчонки поднялись и почти одновременно потянулись.
– Деньги-то забери, – напомнила Наташа, кивнув на покрывало.
– Забери, забери, – поддержала ее Тамара.
Но я поднял пачку, прошел к их вещам и бросил деньги в раскрытую большую сумку.
– Пусть у вас побудут, – сказал я и пояснил, кивая за спину: – Вон, дружков моих видели? Лучше потом на эти деньги вчетвером куда-нибудь сходим.
– Вчетвером? – переспросила Наташа.
– Ну, я с Тамарой и ты с Викентьичем.
– А-а-а… ну да, точно. У меня же тоже жених появился. – Она посмотрела на подругу, хихикнула. – Ладно, кавалер, мы купаться.
– Угу… – сказал я, с восхищением рассматривая фигуру представшей во всей своей красе Тамары.
– Может, с нами? – предложила Наташа.
– Да нет… я это… ну, вдруг от воды опять что-нибудь выскочит.
Без каблуков моя девчонка смотрелась чуть иначе, чем я привык ее видеть, ростом она оказалась немногим выше моего плеча.
Мы слегка приотстали.
– А те босоножки, они твои? – поколебавшись, спросил я.
– Какие босоножки?
– Ну, там у вас босоножки и туфли.
– А это так важно? – Я промолчал и Тамара неуверенно, словно сомневаясь, правильно ли поступает, отвечая на бредовые вопросы, сказала: – Ну, допустим, мои. И что?
– Я так и подумал.
– Почему?
Я пожал плечами.
– Изящные. Как раз для такой, как ты.
– Какой?
– Ну… такой.
– Тамарка, чего застыла!
Секунд пять мы с Тамарой, приостановившись, смотрели друг другу в глаза, потом она неожиданно сказала:
– Мне двадцать вообще-то.
Я сглотнул и молча кивнул, продолжая пожирать ее глазами. Тамара задержалась еще на пару секунд, видимо, ожидая, что я что-то скажу, а у меня от радости попросту перехватило дыхание. Я моментально сообразил, зачем она это сказала. Она сделала так, чтобы поставить меня в известность, если я не прикидывался, а действительно думал, что ей восемнадцать. И стало понятным, что Тамара предоставляет мне решать, стоит ли пробовать развивать отношения с учетом этого обстоятельства. И таким образом выходило, что сама она ничего против не имеет.
Кто-то за спиной, кажется, подкрутил громкость приемника. «Лай-ла, ла-ла-ла ла-ла-ла ла-ла-а-а, ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-а-а-а», – грянул Лещенко припев в унисон с женской подпевкой, и это как нельзя лучше соответствовало моему настроению. Мне сейчас тоже хотелось петь.
– Это здорово, – расплывшись в дебильно-счастливой улыбке, запоздало сказал я, когда Тамара уже не могла меня слышать.
Я смотрел ей вслед, пока она не вошла в воду по бедра, к поджидающей ее Наташе, затем побрел к своим.
– Снял? – сходу спросил Виталь.
Кажется, без меня пацаны добавились, потому что выглядели неслабо набравшимися. Или их просто развезло на солнце.
– А то, – сказал за меня Колян. – Видал, как он перед ними позировал.
Все заржали, а я сказал:
– Да они с «Текстиля», оказывается, из отдела кадров. Не станут они с вами мутить. Побоятся, вдруг я на работе про них трепаться начну.
– Не забудь, я к вам скоро устраиваться приду, – быстро напомнил Мороз. – Замолвишь, если что, словечко.
– Конечно. А сейчас… короче, пацаны, не в обиду. Поеду-ка я.
– А чего так? – спросил Вован.
– Да по магазинам пробежаться хочу, надо бы прикупить каких-то шмоток. Не в этом же ходить.
– Ладно, какие проблемы, – сказал Виталь. – Ты ж не в армии, иди куда хочешь.
– А на завтра планы есть? – спросил Саня.
– Не знаю пока. Вообще-то надо бы хату прибрать, скоро предки прикатят.
– А-а-а, – сказал Саня. – Может, хоть капусты тогда подкинешь? А то завтра нам совсем плохо будет.
– Точно, – поддержал его Виталь.
– Да без проблем.
Я не глядя запустил руку в карман, отщипнул пальцами от пачки пятирублевок, протянул Виталю.
– Шестьдесят, – быстро подсчитав, сказал он и победно потряс сложенными веером купюрами. – Живем, пацаны! Санчес, ты человечище!
– Ладно, – сказал я, натягивая штаны, – не скучайте.
По магазинам я, конечно, ходить не стал. По магазинам ходят те, у кого нет нормальных денег, а я зарабатывал достаточно. Я просто съездил на барахолку и купил у фарцовщиков отличную импортную майку с надписью «Marlboro» и классного покроя штаны из похожего на брезент материала, тоже импортные или хорошо кем-то сшитые.
Конечно, мне бы хватило и на настоящие джинсы, но подумалось: а вдруг завтра придется искать другой размер. Мне что же, каждый раз выкидывать неслабые деньги на тряпки, которые надену один раз? Уж лучше сводить на них Тамарку в какой-нибудь кабак.
Пройдя возле почтовых ящиков, я вдруг вспомнил, что за целую неделю не удосужился заглянуть, проверить почту. Всю эту неделю я здорово уставал на работе и думал только о жратве и как добраться до койки, поэтому мне было не до почтового ящика, хотя единственное, что я сделал за прошедшее время, это заточил около полусотни прутков.
Вернувшись, я открыл ящик и увидел скопившиеся там газеты, а перед ними пристроился небольшой, казенного вида листок, при виде которого у меня судорожно сжалось в животе. Листок вдруг выпал и плавно спланировал на пол. Еще глядя, как летит он, покачивая, словно маневрирующий планер, боками, я интуитивно понял, что листок этот предназначен для меня и ничего хорошего он мне не сулит.
Так и оказалось. Это была повестка, предписывающая явиться в военкомат, имея при себе три фотографии размером три на четыре сантиметра. Я посмотрел на дату и обнаружил, что в это нехорошее учреждение мне предписано явиться в понедельник, к восьми утра. И в восемь же мне нужно было быть на работе.
Газеты меня не интересовали. Их выписывал отец и там не было ничего для меня интересного. Я выписывал журнал «Ровесник», но очередной его номер должен был прийти недели через две.
– Здравствуй, Саша.
Я дергано обернулся и увидел пенсионера с небольшой беспородной собакой без поводка, которая подбежала и деловито обнюхала мои штаны. Точнее, батины, потому что мои покупки пребывали в целлофановом пакете, вложенном в левую подмышку.
– Здравствуйте, Иван Петрович.
– Из военкомата?
Он кивнул на бланк, который я уже внимательно изучил, но не спрятал, желая пробежаться по тексту еще разок, будто в нем помимо очевидного была зашифрована между строк какая-то важная информация.
– Ну да.
– Забирают?
– Через полгода, – сказал я, – если в институт не поступлю.
– Сейчас, сейчас, Боцман. Видишь, я разговариваю с нашим соседом, – сказал пенсионер и посмотрел на собаку, которая выбежала на крыльцо, повернулась к хозяину и смотрела на него выжидающе. Та, словно все поняв, уселась на попу и замерла, глядя на нас влажно поблескивающими глазками. – Родители скоро вернутся?
– Через неделю обещали.
– Ну ничего, я вижу, ты стал совсем самостоятельным. Я, когда гуляю утром с Боцманом, вижу, как ты отправляешься на работу. Ты ведь на работу ходишь?
– Ну да, – сказал я.
– Вот видишь. – Старик положил руку мне на плечо. – Ты вообще как-то резко возмужал. Надо же… одни мышцы.
Когда он дошел до Боцмана, тот радостно взвизгнул, словно дождался хозяина из кругосветного путешествия, и два неразлучных друга поковыляли во двор. А я достал газеты, закрыл ящик и побрел к себе, пытаясь припомнить, остались ли у меня эти чертовы фотографии. Вообще-то не так давно я их заказывал целую кучу.
Конечно, фотографий не оказалось. Я перерыл все, что можно было перерыть, и ничего не нашел. Сделанные пару месяцев назад, как мне казалось, с запасом, они разлетелись как деньги у алкоголика. Фотографии потребовались в отделе кадров «Текстиля», на медкомиссии в поликлинике, чтобы предъявить справку о здоровье на том же «Текстиле», да еще до этого я, кажется, зачем-то относил фотки в паспортный отдел и еще куда-то.
Но главное, что положение было безвыходным. По субботам фотоателье не работали, а если, возможно, и были какие-то, обслуживающие народ по выходным, я все равно не знал их адресов, да и наверняка они были закрыты. Я посмотрел на настенные часы. Уже пять, а подобные дежурные конторы обычно работали по выходным максимум до обеда. А если заказать фотографии завтра, то готовы они, скорее всего, будут только в понедельник, даже с учетом срочности.
Просто надо было вовремя проверять почтовый ящик, с раздражением подумал я и как-то вдруг успокоился. В конце концов, можно ведь просто съездить в военкомат, объяснить, что вышла такая вот история, и пообещать, что привезу фотки в любой другой день. О том, что можно вообще не ехать в военкомат, у меня и мысли не возникло. Я до сих пор помнил орущего на провинившегося в чем-то пацана капитана, у которого на лбу вздулись такие же вены, как у недавнего грузчика в магазине: «Таких борзых я отправляю служить к белым медведям! Готовь валенки!». А ходить два годы в валенках мне, честно говоря, не хотелось.
Я подошел к большому зеркалу в прихожей, чтобы посмотреть, как выгляжу в новых, только купленных штанах, и не поверил своим глазам. На меня смотрело лицо сорокалетнего мужика, причем лицо было явно знакомым. Это было странно, потому что не далее чем сегодня утром это же зеркало утверждало, что мне двадцать пять.
Я пялился на свое и одновременно не свое отражение не меньше пары минут, пытаясь припомнить, где я это лицо видел. И когда подумал, что это все же мое лицо, просто, почему-то, со сдвигом во времени, то есть примерно так я буду выглядеть лет через двадцать, меня внезапно осенило. Я видел это лицо на кладбище, на могиле деда! Ну да, точно. Все в один голос твердили, что я жутко похож на отца моего отца; меня, в общем-то, и назвали в честь него. А теперь это могло здорово мне помочь.
Теперь у меня появилась возможность решить проблему быстро и просто. Надо всего лишь съездить на могилу деда и позаимствовать у него фотографию. Ну, а потом вернуть ее на место. Точнее, не ее, а сделанную взамен. Я прекрасно помнил, что, когда дед умер, отец взял одну из его фотографий и заказал в фотоателье ее увеличенную копию в форме овала. Так что придется оставить фотку деда, то есть мою, меня нынешнего, в военкомате, и заказать новую, только и всего. Думаю, дед простит мне, что его могила простоит какую недельку без фото. Правда, мне нужно три экземпляра, но это ничего, здесь важно другое. Важно в первую очередь показать военкоматским, что я хотел выполнить их требование, но просто не смог, не успел. Это все же лучше, чем приехать без фоток или не приехать вообще, выказав таким образом неуважение к людям в погонах. По крайней мере, при таком раскладе к медведям меня точно не сошлют.
Конечно, целесообразнее было найти ту фотографию, с которой отец сделал увеличенную овальную копию, но я не знал точно, где ее искать. Подозревал только, что для этого мне пришлось бы перерыть половину огромной стенной секции, где родители хранили всевозможные квитанции, семейные архивы и прочие ценные для них бумаги, да и то без стопроцентной гарантии положительного результата.
Остановившись на придуманном варианте, я успокоился; он мне показался изящным в замысле и простым в исполнении – или, иными словами, гениальным. Теперь мне можно было расслабиться и полностью переключиться мыслями на Тамарку. Подумав о своей девчонке, я хотел немедленно ей позвонить, но усилием воли сумел удержать себя в руках. Не надо. Пусть она оценит мою выдержку. Лучше дотерпеть до понедельника, а там зайти к ней в отдел кадров уже на правах старого знакомого. Вытащить ее в ту их курилку на лестнице, посидеть, поговорить.