Глава 9
Следующая неделя прошла относительно скучно. Мы устроились в небольшом овражке, который находился в пяти минутах ходьбы от основной части лагеря. Работы не было вообще, если не считать обучения новичков. Но и это обучение было в основном теоретическим. С материальной частью в моем хозяйстве было туго, поэтому наглядных пособий и практики не хватало. Кое-что, конечно, мы показывали нашему пополнению на изъятых со склада 82-миллиметровых минах, гранатах и взрывателях, но в основном приходилось просто чертить схемы на земле и объяснять «на пальцах». В качестве практических занятий я все же дал новичкам на растерзание две мины, из которых они выплавили тол. Результат получился неоднозначный. С первой миной разобрались без проблем, но вторую один из бойцов уронил в кипящую воду, и взрывчатка оказалась безнадежно испорчена. В качестве наказания за такой прокол этот боец был приговорен к трем дням хозяйственных работ – воды принести, дров для костра нарубить и тому подобное.
Как-то после обеда, нежась в теплых солнечных лучах, я заметил, как один из моих бойцов разбирает затвор своего карабина, аккуратно протирая запчасти смоченной в масле тряпочкой и складывая их на расстеленную портянку. Мне пришло в голову, что неплохо было бы и себе почистить оружие. «Парабеллум» не видел смазки с того момента, как я снял его с трупа немца. Да и об автомате надо было позаботиться. Дальнейшие мои действия изрядно повеселили собравшихся в нашем овражке. До переноса во времени я даже не держал в руках «парабеллум» и МП-38. Читал, конечно, справочник, смотрел передачи по оружию, но разбирать и собирать мне до этого доводилось только найденные затворы от «мосинки».
Начать я решил с пистолета. Вытащил магазин, несколько раз передернув затвор, убедился, что в стволе нет патрона. А дальше – завис. Сидел и крутил в руках пистолет, пытаясь понять, как же он разбирается. Подергал затвор, попытался снять ствольную коробку силой, подавая ее то вперед, то назад. Не получалось. Пощелкал предохранителем и снова попытался снять ствольную коробку. Сзади послышались тихие смешки. Оказалось, что группа в полном составе наблюдает за моими манипуляциями. Зрелище, надо сказать, было действительно комичное. Я уже порядком разозлился и еще чуть-чуть – принялся бы колотить непослушным пистолетом по земле или деревьям.
— Кто-то знает, как разобрать эту хреновину? — переведя дух, спросил я.
Подошел один из бойцов – сержант Андрей Брыльский. Среднего роста парень, брови которого вызывали у меня четкие ассоциации с Брежневым. Серьезный, но не гнушающийся доброй шутки. Он взял у меня «парабеллум» и несколькими движениями разобрал его. Потом собрал. Снова разобрал – уже медленнее, чтобы я запомнил. Снова собрал.
— Спасибо, — кивнул я. — А то не доводилось еще разбирать немецкое оружие.
— Не страшно, — ответил Андрей, возвращая пистолет. — Сам недавно мучился, пока не показали.
Я самостоятельно разобрал «парабеллум» – это оказалось легко, если знать как. Сложил детали на расстеленный мешок и, реквизировав у одного из бойцов масленку, тщательно протер каждую деталь. Потом завис над МП. Здесь мне помог другой боец – Вася Стриженков, единственный в нашей группе, кроме меня, обладатель МП-38. В общем, с проблемой чистки оружия я кое-как разобрался.
Вынужденное безделье все же принесло некоторую пользу, кроме приведения в порядок оружия. Появившееся свободное время я потратил на другие хозяйственные дела. Первым делом постирал свою трофейную куртку и зашил рваный след от осколка, который прочесал мне по спине. Пока куртка сохла, взгляд упал на выданные мне магазины к автомату, которые, за неимением подсумков, пришлось носить за ремнем. Это было очень неудобно – магазины постоянно норовили выпасть и мешали наклоняться. Я решил смастерить себе хоть какое-то подобие подсумков. В качестве материала использовал один из мешков, реквизировал у одного из бойцов нитку с иголкой и приступил к работе. Кое-какие навыки кройки и шитья у меня были – в свое время пришлось шить чехол для держака лопаты, поэтому особых проблем не было. Главной задачей было определить, на сколько магазинов делать подсумок. У меня имелось всего пять магазинов – четыре полученных на складе и один пустой, который достался мне вместе с автоматом. Немного подумав, я вспомнил, что оригинальные подсумки рассчитывались на три магазина. Значит, тоже будем делать на три. Тем более что лучше оставить один пустой подсумок, чем таскать один магазин отдельно. Разложил на мешковине магазины, определил размеры куска ткани, который понадобится, и, порядочно измучившись из-за отсутствия ножниц, вырезал штык-ножом более или менее ровные куски. Потом сшил из них карманы, прошил так, чтобы получилось три отделения, сделал клапан, который застегивался на пуговицу, и пришил петли для крепления на ремень. Немного полюбовался своей работой. Вышло грубо, но свою функцию изготовленные подсумки пока выполняли нормально. А там – может, разживусь заводскими. Обновка поначалу вызвала улыбки у бойцов, но вскоре они перестали обращать внимание на кустарные подсумки.
Через неделю такого отдыха произошло событие, которое сильно повлияло на судьбу нашего отряда. Меня разбудила внезапно начавшаяся в лагере беготня. Не понимая, что происходит, я пытался продрать глаза. Стояла глубокая ночь.
— Что опять случилось-то? — послышался искаженный зевком голос Лешки.
Я, уже поборов остатки сна, поднялся и поймал за руку пробегавшего мимо бойца.
— Что случилось?
— Самолет. Говорят, немцы парашютистов сбросили! — Вырвавшись, боец скрылся в темноте.
— Еще парашютистов нам не хватало! — Лешка, мотнув головой, окончательно проснулся и схватил карабин. — Побежали, узнаем, что за парашютисты.
Мы побежали в центр лагеря, где обычно ночевал майор. Там уже собралось почти все население лагеря, и из толпы слышались команды, аккомпанементом которым звучали перешептывания партизан. Мы появились одними из последних. Майор как раз скомандовал послать два взвода на место предполагаемого приземления немецкого десанта, а остальным – занять оборону по периметру лагеря.
— Что там за парашютисты? — спросил я стоявшего рядом усатого дядьку в танкистском шлемофоне.
— Кажуть, нимци, — на украинском языке ответил тот. — З заставы хлопэць прыбиг. Говорыть, що спочатку литака бачив, а потим парашюты в нэби.
— Ясно… — протянул я, поправляя висевший на груди автомат. — И много парашютов?
— Та бис його знае. Що казалы, то й знаю.
— Ну что, Лешка, — повернулся я к Митрофанчику, — пошли оборону занимать?
Поблагодарив разъяснившего нам обстановку партизана, мы побежали на окраину лагеря, где спешно занимал круговую оборону отряд.
— Вообще странно, — сказал я, упав за деревом и положив перед собой МП. — Разведчиков в небе не было, заставы тоже никого не поймали. Или немцы точно знают, где мы, или они про нас вообще не знают и десант сбросили не для нас.
— А для кого же? — удивился Лешка, пристраивающий карабин между выступающими корнями соседнего дерева. — Тут кроме нас-то никого.
— Вот мы, когда через реку перебирались, тоже думали, что кроме нас тут никого, — напомнил ему недавние события я.
Минут десять мы лежали молча. Холод от земли стал постепенно пробираться сквозь куртку, навевая мысли о простуженных почках. Больно врезались в живот автоматные магазины.
— А может, это не немцы? — подумал я вслух, поправляя мешавший подсумок.
— А кто ж тогда? — отозвался Лешка.
— Может, наши.
— Думаешь, наступают? — В голосе Митрофанчика зазвучала радость. — На запад фашиста погнали?
Нет, дорогой. На запад мы еще немцев не скоро погоним… А сюда до 1944-го вообще не дойдем. Так что максимум – диверсионная группа. Но вслух говорить такое нельзя.
— Не знаю, — произнес я.
Мы еще помолчали.
— Слышишь? — спросил вдруг Лешка.
Я прислушался. Откуда-то издалека доносились звуки стрельбы.
— Стреляют вроде… — неуверенно произнес я.
— Значит, не наши, — вздохнул Лешка и принялся еще внимательнее всматриваться в темноту ночного леса.
Перестрелка продолжалась всего несколько минут. Наступила гробовая тишина, не нарушаемая ни шепотком, ни шорохом. Все напряженно прислушивались к звукам леса.
— Как думаешь, кто кого? — спросил Митрофанчик.
Я промолчал. Время тянулось медленно, как густой мед. Сколько я здесь уже лежу? Час? Казалось, уже давно должно было наступить утро, но в лесу царила все та же темнота. Хотелось вскочить и куда-то бежать, что-то делать. Я сдерживал себя изо всех сил. Наконец началось какое-то движение.
— Отбой! — прокричал кто-то.
— И что это было? — вставая и отряхиваясь, спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Пойдем узнаем, — предложил Лешка.
Мы пошли обратно к центру лагеря. Там снова собралась толпа. Мы протолкались сквозь плотный строй партизан и увидели виновников ночного переполоха. Перед майором стояли девять человек, одетых в форму Красной армии. Десятый парашютист сидел на земле. Над ним как раз хлопотала Ксанка, заведовавшая в отряде санчастью. Судя по всему, у бойца была прострелена нога, и наша врач как раз заканчивала ее перебинтовывать. Чуть в стороне лежали девять пухлых вещмешков и что-то, показавшееся мне большой коробкой.
— Старший лейтенант Бредун, — представился один из парашютистов. — Товарищ майор, разрешите поговорить с вами наедине.
Была дана команда разойтись, которую партизаны исполнили с явным нежеланием. Они расходились, то и дело оглядываясь на ночных пришельцев, буквально свалившихся на голову отряда. Тут и там раздавались вопросы, основной сутью которых было недоумение по поводу чудесного превращения «немецкого десанта» в бойцов Красной армии. Кто-то выразил ту же надежду о наступлении, которую недавно высказал мне Лешка.
А через полчаса меня вызвали к командиру. Пройдя мимо бдительного часового, охранявшего разговор капитана с захваченными парашютистами от любопытствующих партизан, я подошел к майору. Тут же присутствовала вся группа парашютистов, за исключением раненого, и Митрофаныч, который, похоже, успел и здесь выбиться в советники командира.
— Боец Найденов по вашему приказанию прибыл, — отрапортовал я, остановившись перед майором.
— Вольно, — скомандовал тот. — Вот, товарищи, и Найденов. Наш командир группы подрывников. Товарищ старший лейтенант, введите его кратко в курс дела.
В общих чертах ситуация оказалась следующая. К нам на голову действительно свалились советские диверсанты. Где-то в штабных высях было принято решение перерезать одну из важнейших коммуникаций, по которым немцы гнали свои войска на фронт, перевозили технику, боеприпасы и прочую матчасть на восток, а обратно – на запад – вывозили к себе награбленное. Группе старшего лейтенанта Бредуна была поставлена задача взорвать железнодорожный мост у Александрии, а после – организовать партизанский отряд, с которым продолжать диверсионную деятельность на ровенском транспортном узле, а также собирать и передавать разведданные о движении противника. Здесь диверсионной группе сильно повезло – их выбросили практически над уже действующим партизанским отрядом. Так что половину задачи можно было считать выполненной. Повезло и нам. На наш отряд, отрезанный от всего остального мира и пока что слабо представляющий, что же делать дальше, в буквальном смысле с неба свалился радиопередатчик, да еще и переводчик с немецкого. Слава богу, радист группы, запутавшийся в ветвях дерева, не успел уничтожить ни свою машинку, ни шифры. А в набитых вещмешках группы оказалось больше двух сотен килограммов тола и всякие хитрые приспособления для подрывного дела. Теперь мы сможем развернуться в полную силу. Но улыбка, которой судьба одарила посланную командованием разведгруппу, оказалась с изрядной долей ехидцы – один из двоих подрывников, входивших в состав группы, был ранен партизанами, которые, по недоразумению, приняли ее за немецкий десант. Вот поэтому понадобился я – как самый опытный подрывник отряда. Эх, знали бы вы о том, насколько я опытен на самом деле…
В конце рассказа старший лейтенант поставил меня в известность, что майор поручил мне отправиться с группой для выполнения задания под Александрией, и спросил, справлюсь ли я с этим заданием. Я задумался.
— Товарищ старший лейтенант, — после некоторой паузы ответил я, — для начала мне надо знать, с чем я буду работать. Здесь я занимался только самодельными минами…
— Значит, справитесь! — решил за меня лейтенант и добавил: – Сердюк введет вас в курс дела.
* * *
Сердюк оказался парнем лет двадцати. По званию он был сержантом, но сразу же, при знакомстве, попросил называть его просто Колей. Высадка для него прошла практически бесследно, если не считать глубокой царапины на лбу – приземляясь в лесу, он получил эту отметину от какого-то сучка, когда падал сквозь ветви дерева.
— Нас в стороны разбросало, — Коля принялся рассказывать о своем десантировании сразу после знакомства, — но не сильно. Собирались вместе минут десять. А я, как парашют отцепил и спрятал, сразу заметил, как кто-то сигнал фонариком подает. Вышел к своим. Абрашу – радиста нашего – только с дерева снимать начали, тут Крючков кричит, мол, засада. Мы – за деревья, а из леса стреляют. А мы – в ответ. Командир кричит, чтобы рацию уничтожили. Тут вдруг стрельба прекратилась и по-русски кто-то из лесу кричит, сдавайтесь, мол.
Оригинально. Похоже, в этих местах все знакомства начинаются с нацеленного на тебя карабина или с перестрелки. Нас с Олей, когда на окруженцев наткнулись, сразу на прицел взяли, с группой Митрофаныча возле аэродрома перестрелка вышла, когда реку форсировали, пришедшие нам на помощь партизаны тоже не спешили выбегать навстречу с распростертыми объятиями… Вот теперь чуть парашютистов не перестреляли. Опасно в здешних лесах. Война…
Я, в свою очередь, поделился с Колей своей историей. Правда, о многом умолчал – о своем появлении в отряде капитана Зыклова не сказал ни слова. Так мы посидели, покурили за разговором о жизни и только после этого приступили к моему обучению. Краткий курс ознакомления с подрывной техникой 1941 года занял у нас полчаса – не больше. Собственно, изучать здесь было нечего. Коля показал мне электродетонатор и объяснил принцип действия, как его снаряжать и правильно вставлять в основной заряд. Ничего сложного не было – электродетонатор по принципу действия оказался не сложнее кипятильника или лампочки. Далее мне была продемонстрирована подрывная машинка ПМ-2. Удобнейшая вещь, которая весила всего два с половиной килограмма, и простая в использовании настолько, что обучиться работать с ней мог любой. Всего и дел там – подсоединить провода к зажимам, вставить на место ключ и повернуть его. Собственно, это и был весь курс, который прочитал мне подрывник диверсионной группы. Вопросов расчета заряда для подрыва моста, оптимального его расположения и прочего мы не касались. В ответ я поделился с Колей своими наработками в деле кустарного изготовления мин. Больше всего из моего рассказа его заинтересовали мины, которые мы изготовили для установки заграждения в болоте, — те самые, из гильз 14,5-миллиметровых патронов.
Когда краткий курс подрывника-диверсанта был окончен, в нашем распоряжении оказалась куча свободного времени. Командир диверсионной группы, как оказалось, приказал радисту организовать сеанс связи, в котором доложить в штаб об удачной высадке и встрече с партизанским отрядом. Для этого радисту пришлось, в сопровождении двух своих автоматчиков и двух партизан нашего отряда, уйти километров на пятнадцать-двадцать от лагеря. В общем, в запасе у нас было дня два на подготовку. А поскольку подготовка закончилась быстро, оставшееся время мы использовали для отдыха и знакомства. Я познакомился с остальными бойцами диверсионной группы, с которыми мне предстояло идти на дело, пообщался с Деримовым – вторым подрывником, которому в перестрелке с партизанами прострелили ляжку, познакомил Колю со своими бойцами и показал ему наше хозяйство.