Последняя мысль пришла в голову, когда он проходил мимо Гошиной студии.
Олесь хмыкнул и поспешил выйти на улицу.
В магазине купил чего-то по мелочи, всего на один пакет. Покурил возле дома, выпил баночку пива.
— Сосед! — раздался голос Михалыча, а потом появился и он сам — в любимом замызганном комбезе на голое тело.
— Привет, — сказал Олесь и хотел подняться к себе, но Михалыч, фыркнув, продолжил:
— Куда жидок-то пропал?
— Жидок? — спросил Олесь и повернулся к нему. — Ты о ком?
— Я хозяйке квартиры звонил, хотел объяснить про этот притон, который твой друг-пидор здесь устроил. И узнал, что он жидяра. Мало того, что пидор, так еще и еврей. Охуеть просто.
Олесь сделал глубокий вдох и едва сдержался.
— И что?
— Разграбили страну! — сказал тот и сплюнул на чистый пол подъезда. — Он же на наши с тобой деньги жирует, гнида!
— Он работает и зарабатывает... Мамин отец был евреем, так что я на четверть тоже жид, — Олесь махнул рукой и решил не дожидаться ответной реплики — развернулся и начал подниматься оп ступенькам.
Теперь от Михалыча еще больше житья не будет, этот дегенерат из тех, кто способен на двери студии желтую звезду налепить.
— Жид жида видит издалека, — получил Олесь в спину. — Он тебя уже отпидорасил, или только собираетесь?
Олесь остановился, сжав пальцами перила. Но, несмотря на ублюдочные эти слова, на мгновение представил Гошу: как тот наклоняется, чтобы поцеловать. И понял, что…
— Отпидорасить… слово какое паскудное, — сказал он глухо. — Такое же грязное, как ты сам.
И повернулся, чтобы посмотреть на Михалыча. Тот моргнул.
— Ах ты сука жидовская…
Была бы драка, точно: Михалыч уже набрался, судя по всему… но не сложилось. Олесь даже расстроился, когда дверь подъезда хлопнула, впустив Тамару — соседскую жену. Тамара волокла несколько пакетов и, увидев Михалыча, остановилась.
— О, уже собутыльников собирает. Куда тебе пить, сволочь, тебе доктор что сказал?! Язва!
— Врач, — пробормотал Олесь и добавил, громче: — Не волнуйтесь, я с ним пить не буду.
А дома, все еще злой, рассказал Кате сначала об этой беседе, а потом, разозлившись еще сильнее — и об инциденте с Галиной. Жена все-таки, самый близкий человек. Катерина сначала хмурилась, а потом, когда Олесь расписывал, как сбегал с утра из номера в пансионате, даже расстроилась и принялась его утешать, соглашаясь, что некоторые женщины готовы на многое, лишь бы мужика захомутать.
— Ты бы ее видела, — сказал Олесь, грустно вздохнув, — толстая и страшная. Нахрена она мне, если ты у меня красавица?
Катя отвела взгляд, и стало понятно, что Пашка был здесь не просто так.
Олесь прислушался к себе и снова понял, что не ревнует ну ни грамма. А вот Гордеева с его мальчиками и димами — еще как.
Он уже хотел было завести разговор по душам, даже настроился, но тут зазвонил телефон.
— Олеська, привет, — быстро сказал Гоша. — Ты можешь говорить?
— Да, — печально хмыкнул он, поднимаясь. — Привет.
Глава 11
— Пришли приглашения, — Гоша, судя по голосу, был расстроен. — Ты что в четверг вечером делаешь?
— Гоша, я не могу. У меня Катерина…
Жена бросила на него взгляд, Олесь махнул свободной рукой, показывая на трубку. И потащился на балкон курить.
— Блин, я-то присутствовать не смогу, сам понимаешь, — Гордеев вздохнул.
Олесь закурил, разглядывая крышу соседнего дома, на которой топталось несколько голубей.
— Понимаю… что там надо делать?
— Лицом торговать, что. Я кому надо написал, что в отпуске, но достают все равно. А теперь выяснилось, что я обязательно должен появиться на этом гребаном празднике.
— А я чем помогу?
— Заберешь награду вместо меня. Уже пообещали, что я победил, это чисто формальность.
— Я так похож на тебя, Георгий?
— Тебя со мной видели, лучше ты, чем вообще никого... Хотя ладно, могу Петьку попросить. Он любит эту псевдобогемную тусовку.
— Черт с тобой, — буркнул Олесь. Он не любил отказывать, а вручение должно было оказаться интересным. — Пойду я на твой праздник.
А в четверг сидел на совещании и постоянно поглядывал на часы. Катя была не против увидеть мужа по телевизору, хотя сама сходить отказалась, и Олесь специально взял на работу сменную одежду, только вот совещание затягивалось, а до начала церемонии оставалось двадцать минут.
Благо, ехать было недолго, но пробки и Женя… Она прислала уже четыре СМСки с вопросом «Ты где?» и пару раз набирала, но Олесь сбрасывал.
Оказалось, что церемония была приурочена к десятилетию журнала, в следующий номер которого как раз шли фотографии с брутальными юношами в грязи. Олесь даже шутку придумал: засветил задницу так, что дали поторговать лицом. Но рассказать ее было некому, а Маргулин, сука, так нудно вещал о повышении продаж и толковых менеджерах…
Олесь бросил взгляд на часы, покачал головой, а потом посмотрел на Пашку, который так откровенно скучал, что это было даже неприлично.
— Так, голуби мои, — Павел Николаевич хлопнул ладонью по столу и решительно поднялся, — регламент. Все отчеты Олесю Андреевичу в почту, меня — в копию.
Когда все вышли, Олесь вытащил из портфеля ежедневник и протянул Пашке.
— Ты забыл.
— Где? У тебя в кабинете? Я уже обыскался, думал, что все...
— Нет, у меня в ванной, — Олесь посмаковал смену выражений на лице начальника: испуг, удивление, решимость, вину, и добавил: — Ладно бы на тумбочке, но какого черта тебе понадобилось у меня мыться?
— Я не мылся, я... — а теперь было понятно, что Пашка подбирает оправдание, которое никак не придумывается.
Олесь насладился триумфом, вспомнил, кто ему платит зарплату, и улыбнулся:
— Я не против.
— Это... как?
— Мы чуть не развелись, и если бы не болезнь — я бы от Кати ушел. Так что наш брак чисто формальный.
— И ты это не из-за работы говоришь?
— Нет, — ответил он и какого-то черта добавил: — Я другого человека хочу.
Пашка промолчал и посмотрел на Олеся выжидающе.
— И этот человек забыл оплатить страховку.
— Ты меня шантажируешь? — сразу же вскинулся Пашка.
— Какой нахрен шантаж? Я с тобой как с директором сейчас разговариваю. И как с другом. Не жену тебе продаю за... небольшую услугу.
— Что там за ситуация? — спросил Пашка после долгой паузы.
Олесь рассказал в двух словах и подвинул к нему папку с делом Гоши.
— Вот, посмотри. Машина в хлам, а он только один взнос не внес. Я понимаю, что нам невыгодно, что компании невыгодно ему помогать, сам виноват, но...
Пашка вытащил первый лист из папки, пробежался взглядом по строчкам и уставился на Олеся с изумлением.
— Так ты не шутил про свои предпочтения?
— Это проблема? — от собственной откровенности сносило крышу. Олесю нравилось говорить правду, правда окрыляла и лишала чувства самосохранения.
— Нет, — сказал Пашка, подумав. — Я просмотрю и завтра скажу, что и как с этой страховкой.
Мобильник снова запищал, и Олесь, чертыхнувшись, ответил на Женечкин звонок. Поговорил, махнул Пашке рукой и побежал к себе переодеваться.
Успел почти впритык. Церемония вручения наград должна была вот-вот начаться. Женя металась с пригласительными и бейджами по фойе театра, в котором все это происходило, и, увидев Олеся, бросилась к нему:
— Олесь, боже мой! Сколько можно?!
Он хотел ответить что-то жизнеутверждающее, но мобильник разорался снова.
— Да.
— Привет. Меня не пускают, между прочим, — сообщил Ростик. — Говорят, что дядя должен вынести мне пригласительный. Иначе можно сразу идти нахуй.
Олесь не знал, зачем позвал с собой Ростика. То ли в качестве извинения, то ли самому идти настолько не хотелось, что было похрен, с кем, но теперь это малолетнее недоразумение требовало внимания.
— Мне нужен еще бейдж для моего "плюс один", — сказал он и протянул руку.
— Твоего? — уточнила Женечка.
— Моего. Да, я с парнем. Сын бизнес-партнера.
Он забрал бейджик и метнулся к выходу из зала.
Ростик выглядел потрясающе. Если бы Олесь не знал, что в его левом ухе четыре дырки, а волосы обычно отливают всеми цветами радуги — поверил бы, что этот приятный юноша на самом деле настолько же интеллигентен, как выглядит.
— Пойдем, — сказал Олесь вместо приветствия, — там уже началось.
— Это не я опоздал, — буркнул Ростик и прошел следом.
В фойе им сразу предложили шампанского, а Ростислав уставился на одного известного певца и даже толкнул Олеся локтем.
— Смотри, интервью дает.
— О, господи. Какой ты еще ребенок.
— Ты об этом не думал, когда мне в рот совал.
Олесь три раза предупредил Женечку, чтобы даже не смела заикаться, кто будет получать вместо Гордеева награду. Сказал, что Георгий будет недоволен. Женя, конечно, пообещала, но вездесущие журналисты могли и без нее добраться. Кроме того, первое, что увидел в фойе Олесь, была его собственная физиономия (в числе прочих других и не особенно большая), художественно замазанная грязью и отретушированная в фотошопе: на стенах висели баннеры с картинками из той фотосессии. Олесь готовых фотографий еще не видел, поэтому замер на мгновение, разглядывая собственное лицо, на котором застыло выражение, как у Рэмбо в первом фильме.
— Ого, — Ростик подхватил его под локоть и прижался щекой к Олесиному плечу. — Это кто у нас такой красивый?
— Это коммерческий директор крупной страховой компании, — ответил он и ухмыльнулся. — Коллеги засмеют. Натурально из грязи в князи.
Журналистов удалось избежать: Олесь с Ростиком протиснулись мимо стайки фотографов и заняли места в первом ряду. Вопреки панике Женечки церемония еще не началась, но стоило сесть, и свет в зале тут же потух.
Половина мест была свободна, и Олесь не знал, плохо это или хорошо.
Следующие полчаса он скучал и вяло отмахивался от приставаний Ростика, а когда со сцены объявили награду лучшему фотографу — пришлось встать и продефилировать между рядами. Ростик, разумеется, не мог не подняться в тот момент, когда на Олеся направили софит, и поцеловал его в щеку. Запоздало вспомнилось, что Катя будет смотреть это по телевизору.
Олесь нацепил на лицо вымученную улыбку и прошел на сцену. Мандраж сразу же прошел, стоило только напомнить себе, что это его не касается, что награда предназначается Гордееву.
На сцене выдавил в микрофон "спасибо", кивнул, помахал рукой и тут же ретировался.
Публика вяло похлопала, и на этом его мучения закончились.
Пришлось выдержать еще час награждений лучших певцов, актеров, политиков и прочих, после чего Олесь наконец сбежал покурить, раздумывая, не поехать ли уже домой. Ростик, конечно же, направился следом, выпросил сигарету и повис на его плече, болтая всякую чушь. Его явно перло от мероприятия, публики, своей причастности. И пахло от него так одуряюще порнографично, что рот наполнялся слюной.
Олесь вспоминал фотографию на обложке журнала и Гошу — серьезного и сосредоточенного, с камерой, дающего какие-то указания…
— Поехали трахаться? — услышал и улыбнулся Ростику.
— Нет, малыш. Я домой.
— Не хочу домой. Хочу тебя… — рука Ростика скользнула пониже спины и сжала Олесину ягодицу.
Олесь вздохнул и щелчком отшвырнул от себя окурок.
— Тебе в прошлый раз мало было?
Классные у него были глаза. И сам пацан был охренительно хорош и даже вызывал какие-то эмоции, но, глядя на него, Олесь вдруг понял одну простую вещь: похрен, что Гордеев болтает — рано или поздно крепость падет.
— Попробуем еще раз, — ответил Ростик. — Меня твои фотки завели.
— А меня — фотограф.
— Мы выбираем, нас выбирают, — пропел тот. — А зачем меня звал?
— Соскучился, — улыбнулся Олесь. — Думаю тебя с зарплаты стейком накормить.
— На свиданку приглашаешь? — спросил мальчишка и подмигнул.
— Нет, просто хочу отплатить тебе за доброту.
— И минет в туалете не прельщает?
— Нет, — покачал головой Олесь, зная, что врет.
Просто не хотелось начинать сначала.
— Тебе же понравилось!
— Я хочу другого человека, — сказал он второй раз за день, а потом дошло — ведь и правда, другого, конкретного.
И это желание большего уже начинало напрягать.
— Я много кого хочу.
— А я — только его.
Олесь быстро попрощался и направился к метро. Пофиг, что Гордеев его не ждет — нужно было отдать ему стеклянную хрень и спросить, не нужно ли чего. Может, он там сам лежит, изнывает от одиночества, никому не нужный. А Олесь придет и спасет его от хандры.
— Привет, — Петр даже не удивился, пропуская Олеся в квартиру.
— Привет, — Олесь помедлил, но протянул руку. — Беспутного брата решил навестить? Я вот — тоже, — он показал награду и деланно закатил глаза. — Привез кучу поздравлений и впечатлений.
— Класс, — Петр потряс его руку в ответ и выкрикнул в воздух: — Го-ош, Олесь приехал.
Они прошли в комнату, и Олесю сразу очень понравилось выражение Гошиного лица. Словно его застукали с поличным. В подтверждение Олесиных мыслей Петр хмыкнул и осторожно сказал:
— Ну, вы тут сами. А я пойду утешать безутешную мать.
— Зачем ты ей сказал? — спросил Гордеев, видимо, продолжая прерванный разговор.
Младший Либерман только рукой махнул — дескать, сам виноват, фигню спорол.
— Счастливо оставаться. Завтра заеду, — он быстро обулся и ушел, а Олесь посмотрел на свои ноги и понял, что даже не догадался снять обувь. Лох как он есть.
— Выздоравливаешь? — спросил у Гоши, стоя в дверях.
— Ага. Съездил в частную клинику, там сказали, что бесплатные костоправы ошиблись, нет у меня переломов. Пара трещин, через неделю буду бегать.
— А как же боль?
— Это ушиб, пройдет, — Гоша махнул рукой в сторону кухни. — Налей себе чего-нибудь, если хочешь.
— Нет, не хочу, — он подошел и протянул стеклянную статуэтку. — Держи свой приз. Горжусь знакомством с тобой.
— Ой, это такая фигня, — Гоша поставил ее на столик и приподнял брови. — Ты до сих пор веришь в сказки?
— В смысле?
— В прямом. Думаешь, я ее вправду заработал? Награды раздают нужным людям. Мне бонус в портфолио, а им скидка за съемку.
— Все врут, — процитировал Олесь фразу из известного сериала и присел на краешек дивана. — Я у нас смотрел бумаги, ты просрал свою страховку. Оплата до двенадцатого числа была, а сегодня четырнадцатое.
— Так а решить нельзя?
— До двенадцатого прошлого месяца! — рыкнул он. — Я поговорил с Пашкой, но не уверен, что смогу решить вопрос.
— Я забыл, — зачем-то начал оправдываться Гоша. — У меня было много работы.
Олесь хотел было прокомментировать его слова едким замечанием о том, что нельзя много работать и все просирать в одну минуту, но внезапно понял, что это будет выглядеть как… семейная сцена. Он хмыкнул, а потом рассмеялся.
— Извини, — пояснил в ответ на удивленный взгляд Гордеева. — Это личное.
Тем не менее, проблема оставалась. Проблема смотрела на него снизу вверх невозможными синими глазами и думала явно о другом. Олесь списал это на шампанское с его пузырьками, но сел с Гошей рядом. Ибо нехрен так смотреть.
— Я все выясню и сообщу. Женечке подтвердил, что ты в отпуске. С журналистами не говорил, — быстро начал он отчитываться, подкрепляя свои слова движениями рук. — И все неплохо прошло. Только Ростик выпендривался много.
— Ты с Ростиком ходил? Вы перед камерами светились, конечно, — мрачно сказал Гордеев и помолчал немного. — Дай мне сигарету, пожалуйста.
Олесь не стал развивать тему, просто пожал плечами и протянул Гоше пачку. Тот потянулся, видимо неудачно, потому что сразу же застонал.
— Давай я прикурю, — поспешил предложить Олесь.
— Спасибо.
Они какое-то время молчали.
— Я документы все собрал. Там еще в студии что-то, можешь посмотреть, — нарушил молчание Гоша. — Из того, что я знаю: мне Митя денег должен и Женечка говорила, что оплата будет в конце месяца.
— Хорошо.