Олесь протянул пачку, решив, что сейчас лезть к Мише с нравоучениями точно не стоит.
— И что делать будешь?
— Тепло же. Тут переночую, завтра к другу пойду.
— Другу?
— Кому-нибудь из друзей. Кто-нибудь приютит.
— Бомжевать в твоем возрасте рановато, не находишь?
— Бате это скажите! — огрызнулся пацан.
И тут Олесь почувствовал, как у него светлеет карма. Или это была божественная благодать, или он достиг нирваны — неважно. Накрыло просветлением так, что захотелось петь и славить высшие силы.
— Ко мне пойдем, — сказал он. — Ужином накормлю, диван выделю. Поживешь у меня пока что.
— А завтра пойдете к бате меня сдавать?
— Я твоему бате лицо разбил недавно, так что... а еще я жид, — вспомнилось очень кстати, — по его классификации. Так что, пойдешь к жиду ночевать?
— А приставать не будете?
Еще пару месяцев назад Олесь наверняка ответил бы иначе, но тут покачал головой и сказал, улыбнувшись, что дома жена, при ней несподручно.
И стало как-то совсем хорошо.
Они пошли по дорожке, Миша то молчал, то что-то начинал рассказывать, но видно было: не отошел еще. Лечиться Михалычу надо, думал Олесь. Начать с избавления от алкоголизма и закончить лоботомией.
— А почему ты решил, что я к тебе приставать буду? — спросил он уже почти у самого дома.
Миша скривился.
— Он меня пидором назвал. И сказал, что я стану таким, как вы и как наш сосед — тоже пидор. Какой сосед, если я его не видел ни разу.
— Ясно. Я не пидор, — ответил Олесь и хотел продолжить шутку, сказав, что он гей, но решил парня не пугать. — В общем, не переживай.
— Да я и не переживаю. Он мне говорит: посмотри на себя, одеваешься как баба. Вы мне скажите, я что, на девчонку похож?
Олесь хотел сказать, что он похож на шоколадный торт со взбитыми сливками, но снова благоразумно промолчал.
— Не похож. Просто твой отец — человек другого поколения, ему сложно понять.
— Но вы же понимаете!
— Спасибо, — хмыкнул Олесь, — большое. Ты мне прям самооценку поднял — я-то себя сопляком считаю, а оказывается, пердун старый.
Катя удивилась, но после объяснений спокойно отправила Мишу в душ и пошла греть ужин.
— Ты не против? — спросил Олесь, который знал, что поступает правильно, но боялся, что жена его точку зрения не разделит.
— Я была бы против, если бы ты ребенка на улице оставил ночевать. Я что, монстр какой-то?
Утром Олесь оставил Мише полтыщи рублей — на всякий случай. Настроение было просто прекрасным, работа радовала, жизнь становилась уже не просто сносной — приятной.
А потом позвонил Гоша.
— Олеська, привет. Ты вечером заедешь?
Вот так, буднично спросил, как будто Олесь ему что-то обещал.
— Странно как-то, — протянул он. — Не люблю, когда мое имя коверкают, а у тебя забавно получается.
Гоша хмыкнул.
— Я фотографии подобрал, надо посмотреть. Заедешь?
— А куда мне деваться? — отшутился Олесь, не желающий спрашивать, на кой хрен Гоше сдалось заниматься его портфолио.
— Отлично. Жду.
И отключился, довольный такой. Олесю с его посветлевшей кармой на миг показалось, что Гордееву просто скучно. Вспомнив свои душевные метания в парке, он и вовсе подумал, что Гоша так же одинок, как и он.
И почему-то улыбнулся.
Набрал Катю, спросил, как там Миша, узнал, что Тамара его забрала и долго извинялась, потом еще минут десять, пока шел к остановке, слушал о детях Пашки. Стало понятно, что Катя теперь еще дальше, чем раньше, но грусти это не вызывало.
Гоша показывал фотографии, и Олесь себя не узнавал. Парень на фото был уверен в себе и, чего уж там, красив. Гладкая кожа, нахальный взгляд, яркая зелень глаз — Олесь понятия не имел, что у него глаза такого насыщенного цвета.
— Я бы вдул, — сказал он, уставившись на фотографию своего лица крупным планом. — Даже не верится, что это я.
— Ты, — кивнул польщенный Гордеев: явно принял восторги на свой счет. Хотя так и было. — Мне еще должны прислать после обработки, и со вчерашней съемки лучшее... Кстати, тебе уже пора стричься.
— Ага. С зарплаты схожу.
— Нет! — возмутился тот. — Пойдешь в парикмахерскую под домом, и тебя снова оболванят. Я Свете позвоню, она по дружбе сделает недорого, договорюсь.
— Недорого — это сколько? — напрягся Олесь.
— Какой же ты жлоб, — покачал головой Гоша. — А если я скажу, что три тысячи — ты застрелишься?
— Я не жлоб! Хотя лучше быть жлобом, чем потом с... сосать. Как некоторые.
— Сосать я люблю, да, — сказал тот и нарочно облизнулся. У Олеся тут же потяжелело в паху. — А тебе пора научиться себя любить. Сам себя не полюбишь — никто не полюбит.
— Да, сенсей, — поклонился Олесь, улыбнувшись, — обязательно. Жалко, что этому на курсах не учат, я бы пошел.
— Сходи лучше на вечеринку, — Гоша встал, и стало понятно, что чувствует он себя гораздо лучше: движения снова стали уверенными и плавными. — Вот, — взял со стола конверт и швырнул Олесю. — Презентация какой-то книги. Сходи, посветись.
— Что я там забыл?
— Чем чаще ты появляешься в свете, тем чаще тебя упоминают в прессе и по ТВ. Привыкай, это часть работы.
— У меня вообще-то есть работа, — напомнил ему Олесь и понял, что не уверен.
Испытательный срок еще не закончился, Пашка хотел Катерину, и что будет дальше — неясно. Ясно только, что ту же зарплату в другом месте Олесю никто платить не будет.
Гоша явно понял ход его мысли:
— Я еще один заказ пробиваю. Наверное, на выходных придется съездить в Иваново, там один магазин хочет тебя на витрину снять.
— На витрину?
— Скажи спасибо, что не на обложку книги. Бывают и такие заказы.
— Ты насчет тачки думал? — спросил Олесь, чтобы замять тему.
— Что?
— Она у тебя где?
— Там, — неопределенно отозвался Гоша и закурил. — Что думать? Убита моя тачка.
— На запчасти можно продать... — задумчиво сказал Олесь.
Мысль ускользнула, потому что от взгляда на Гошины губы, сжимающие сигарету, думать становилось сложно.
— Толку морочиться, — махнул рукой тот.
Не надо было ссориться с Михалычем, пожалел Олесь, но это длилось всего пару минут. Он представил алчные глаза соседа и торжествующий гогот: «Так ему и надо, пидору».
— Тебе деньги нужны, — напомнил Олесь.
— Они всем нужны, — Гоша с чувством затянулся, сбив его с мысли.
— Ты когда нормально ходить сможешь? Можно было бы прогуляться, — сказал Олесь, отводя взгляд от его пальцев.
— Я уже хожу. Но лучше еще дома побуду.
И снова отшил, понял Олесь. Конечно — зачем ему прогулки, если привык по клубам да ресторанам отдыхать?
Уже по дороге домой понял, что нужно было отказаться от модельной карьеры — все равно это ненадолго, шальные деньги, очередная благодарность Гордееву — нафиг надо. Вообще нафиг надо с ним отношения поддерживать, если с каждым разом все хреновее. Лучше дома с женой сидеть под телевизором.
***
Две недели пролетели в один миг: Олесь работал, причем честно работал, старался, вечера проводил дома. Съездил к Светочке, та его постригла и снабдила кучей сведений о тусовке, которые очень помогали при общении с новыми фотографами. Гоша трижды отправлял его на съемки, и все было почти как раньше. А Олесь скучал. Даже три часа в обнимку с красивой мисс Москва не радовали. Ясно было, что все знакомые обзавидуются, но это совсем не грело. Олесь не хотел мисс Москва, он и мужиков не хотел.
Пришлось признаться самому себе, что дело в Гордееве, и нужно было как-то с этим жить. Он начал общаться с Гошей, как с коллегой по работе, не близко, но не далеко. Во время телефонных разговоров рассказывал ему какие-то офисные истории, о съемках что-то такое говорил, но вот чтобы по душам — никогда. Держал, значит, дистанцию.
А еще у Олеся обнаружилась удивительная способность мимикрировать под окружающую среду: с Маргулиным он использовал тон уставшего от жизни человека. С Пашкой изображал жизнерадостность и некую циничность, удачно их сочетая. С Катериной вел себя как образцовый семьянин, отлученный от койки. На съемках не звездил, хотя его модельная популярность набирала обороты.
С Гордеевым было сложнее. Он единственный, наверное, мог понять Олесины метания, но вспоминались все эти «ты не в моем вкусе» и «я просто помог». Выбирай, сказал он тогда, и Олесь запомнил.
После очередного собрания, которые проводились по четвергам, Пашка попросил Олеся остаться. Подвинул к нему распечатки электронной переписки.
— Ну, это что?
Олесь быстро пробежался по бумажке взглядом: это была их с Маргулиным перепалка, в копиях стоял сам Паша и пара директоров.
— А ты сам не видишь? Это, по-твоему, отчеты отдела продаж?
— Ты мне скажи.
Он сказал. Давно копилось. Что Маргулин лепит несуществующие цифры, искусственно завышая показатели по отделу, а по договорам выходит совсем другое. Что человек он говеный и держится только за зарплату, а в отдел набрал девочек, которым даже курсы не помогут.
— Олесь, но продажи есть.
— Есть, — кивнул головой тот. — Там два манагера сильных, остальные — планктон. Если их уволить, то ничего не изменится. За исключением экономии... — он придвинул к себе калькулятор, быстро посчитал годовые зарплаты и средние проценты, придвинул машинку к Павлу.
— Охуеть, — мрачно сказал гендир.
— Проверь, — пожал плечами Олесь.
В этом и состояла радость новой работы: на прошлой он был никем, человеком-компьютером, а тут мог на что-то повлиять. Не только на собственных подчиненных, а на компанию в целом.
— И моего Николая надо бы уволить, он...
Пашка даже не дослушал:
— ...уволь.
— Я никого раньше не увольнял. И не я его на работу принимал, но мне нужен сильный аналитик, а не мальчик после института с амбициями. То есть, амбиции — это хорошо, но...
— ...уволь, — повторил Пашка. — И найди толкового. Я в дела подразделений не лезу: твои подчиненные, ты и разбирайся.
— Хорошо.
— На завтрашнюю тусовку идешь?
— Какую тусовку?
— У Гордеева день рождения, ты не в курсе?
— Нет.
Стало жутко обидно — ну конечно, как лепить из Олеся новую Галатею, так он рад, а как день рождения — так гуляй, Олесь, лицом не вышел.
— Пойдешь со мной? — спросил Пашка.
— А зачем тебе я?
— Чтобы было с кем выпить.
Олесь согласился, не раздумывая. Решил, что если Гоша хоть как-то, хоть взглядом намекнет, что не рад — пойдет в жопу навечно.
После аванса и зарплаты, после подработок можно было сменить гардероб, и он, подумав, позвонил Светочке. Та с радостью согласилась помочь, и, хотя денег ушло чуть больше, чем он рассчитывал, теперь новый статус подчеркивали не только визитки с золотым тиснением и названием должности, а и одежда, прическа и даже отбеленные зубы.
Катерина сказала, глядя на него с восхищением, что гордится, и это было приятно.
Гадость он все же сделал. Позвонил Гоше часов в девять утра и бодро поздравил с днюхой. Так и сказал: «С днюхой», — ни разу не дрогнув голосом. Пожелал творческих успехов, много денег и секса. Гоша молча внимал, а потом спросил, что Олесь сегодня делает. Этот блядский вопрос вызвал желание выломать из стены кусок, но удалось сдержаться.
— Мы с Павлом Николаевичем собираемся быть. Он мечется по Москве в поисках подарка, а я решил подарить тебе деньги.
— Это не я затеял, — устало сказал Гоша. — Митя.
Возникло какое-то чувство сострадания, но Олесю удалось с ним справиться.
— Забей, — почти непринужденно ответил он.
— Если ты думаешь, что я не собирался тебя приглашать...
— ...неважно, я не в обиде.
— Ты дашь мне договорить? — Гоша повысил голос, явно раздраженный. — Это публичное мероприятие для деловых партнеров. А в субботу я праздную с близкими, и тебя хотел пригласить к себе домой. Ты уже, небось, выводов наделал, накрутил себя, обиделся и решил, что я мудак, да? — Олесь хотел сказать, что да, но понимал, что неправ. — Деньги дарить не нужно, я уже работаю. И вчера в студии был, тебе звонил, хотел пригласить, но ты был вне зоны доступа.
— На встрече, наверное, был, — выдавил он. — Гоша, дело не в том, пригласил ты меня или нет. А в том, что ты… — он осекся, понимая, что Гордеев ему ничего не должен сообщать — не близкие друзья. — Забей, — повторил он. — Поздравляю.
— Олеська… — выдохнул Гордеев, — сложный ты человек.
— Ты тоже.
— Придешь?
— Да.
Внутри что-то ломалось, трескалось и больно било по самолюбию, но от этого становилось только лучше. То же, вероятно, испытывал бы человек, увидевший себя со стороны.
Олесь долго думал, что подарить, а потом вспомнил, как на форуме обсуждали первый в Подмосковье гей-френдли отель, нашел ссылку и заказал люкс на следующие выходные, оплатив своей золотой "Визой". Это тоже была фишка Пашки — всем директорам выдавать золотые карточки.
Сам Пашка заметно опоздал, при Катерине вздыхал и вел себя, как влюбленный школьник. Олесь прятал улыбку.
Они приехали на час позже установленного времени, но в ресторане почти никого не было: только Митя, несоклько моделей, пара каких-то мужиков и Лиля, та самая певичка, благодаря которой первый вечер Олеся среди этих людей прошел более-менее терпимо.
Гордеев улыбался какому-то мужчине лет сорока, настолько мужественному, что его можно было без подготовки отправлять играть Бонда: высокий, крепкий, с темными волосами и сбивающей с ног истинной мужчкой сексуальностью. Олесь поежился и понял, что рядом с таким самцом проиграет при любом раскладе.
Гордеев улыбался так, словно встретил потерянного в детстве брата-близнеца.
Лиля помахала Олесю рукой, подбежала, и его окутало облаком сладких духов. Он сразу сказал, что запах изумительный, а Лилечка разулыбалась и, кокетливо помахав ресницами, отметила, что Олесь, конечно, разбирается в вопросе.
— Вот сразу видно, что Гоша был в отпуске, — сообщила она интимным шепотом, прижавшись к Олесю, который от такого обращения немного опешил.
Но… их ослепило фотоаппаратной вспышкой, и стало понятно, что надо изображать свинг-вечеринку: все друг друга любят и хотят.
— Что, загорел?
— Нет, выглядит отдохнувшим, — рассмеялась Лиля. — Куда ездили?
— Он ездил, я работал, — с притворной грустью поведал Олесь.
— Ох, я видела. Ты и Орлов сделали новый номер. Остальные смотрелись как ваша свита.
— Льстишь безбожно, — рассмеялся Олесь.
— Подмазываюсь. У меня съемки нового клипа. Хочу тебя пригласить.
— Кем, осветителем? — улыбнулся он, понимая, что флиртует.
— Нет, на роль моего прекрасного принца. Мне продюсер предложил нескольких мальчиков, все страшные жутко. Ревнует, наверное.
Олесь вспомнил, что Лиля, кажется, с этим продюсером живет.
— А хочешь, чтобы ко мне ревновал?
— Нет, хочу, чтобы девочки верили в мою любовь до гроба. Ну и чтобы картинка красивой была. А ты еще не примелькался, новое лицо.
— Правда? — улыбнулся он снова. — А что нужно будет играть? Только у меня опыта ноль, сразу говорю.
— Будем с тобой бегать по городу, а в конце встретимся и поцелуемся.
— О! Поцелуемся?
— Это проблема?
— Нет, — хмыкнул Олесь, — не верю собственному счастью. В мире столько мужчин, которые об этом мечтают, а тут скромный я.
И бросил взгляд на Гордеева. Тот махал руками, что-то с восторгом рассказывая черноволосому красавцу.
— Лиль, это кто с Гошей?
— Ой, — она так мило наморщила носик, что Олесь перестал желать Гошиному знакомому мучительной смерти через насаживание на кол. — Эт-то… ресторатор какой-то. Не помню его фамилию. Он на тусовках редко бывает.
— Прям настоящий ресторатор? Саляминофф во плоти.
— Зря смеешься, у него фамилия как раз похожа… — Лиля для приличия напрягла извилины, но в этот момент к ним подошел Пашка.
— Олесь, так уже лучше. Я вижу, ты забыл Галину и развлекаешь прекрасную Лилечку.
— Это Павел, мой босс и приятель, — улыбнулся Олесь. — А это.. ну, ты знаешь.
— Очень приятно, Павел, — Лиля протянула ему тоненькую ручку. — У вас очень красивый друг, но вы, я надеюсь, предпочитаете женщин?