– Ты спишь, мам? – спросила Люси без особого интереса. Она вытащила «Плавание» и вместо него поставила новый диск группы «Бойзон».
– Нет, – сказала я, – я расслаблялась.
– Что, слушая это дерьмо?
«Бойзон» принялись радостно петь, что они любят меня так, как я их люблю. Похоже, они были очень счастливы. Я снова закрыла глаза и попробовала расслабиться под нежный голос Ронана Китинга. Ничуть не хуже, чем «Плавание», и никаких ассоциаций с курсами для беременных.
– Экзамен прошел кошмарно, – спокойно сказала Люси, бросившись на диван и сунув в рот сразу две шоколадки.
Я в ужасе села, все мысли о релаксации немедленно рассыпались в прах.
– Экзамен! Я же… я не забыла… у меня просто… столько всего…
– Не волнуйся, мам. – Дочь смахнула со щеки крошки бисквита и положила ноги на ручку дивана. – Это было ужасно. Я все ответила неправильно.
– Ох, Люси!
– Но это не страшно. На следующей неделе будут еще три. Поскольку с ними я справлюсь лучше…
– Насколько лучше?
– Блестяще. После сегодняшнего безобразия я должна справиться с ними блестяще. А если не справлюсь, придется оставаться на второй год.
Она говорила, пожимая плечами и помахивая ногами в такт «Бойзон», но меня не обманешь. Люси смотрела прямо перед собой, на фотографию, где были сняты обе мои дочери вместе. Я проследила за ее взглядом. Две беленькие малышки; рука старшей лежит на плечах младшей, поворачивая ее лицом к камере. Я до сих пор слышу слова Виктории, как будто это было вчера: «Посмотри на мамочку, Люси. Смотри в камеру, Люси. Улыбнись, как я, Люси, вот так. Ну же, Люси, делай, как я».
Делай, как я. Трудно избавиться от комплекса младшей сестры, не быть в тени Виктории, не делать, как Виктория. Виктория поступила на работу, как только закончила школу. Люси пошла в колледж. Не то чтобы она хотела быть лучше Виктории – она просто хотела быть другой. Это понятно. Она должна была преуспеть.
– Ты справишься, Люси, – ласково сказала я, поднимаясь с пола и усаживаясь на ручку дивана, рядом с ногами дочери. – Ты пройдешь, я точно знаю…
– Да ты ничего не понимаешь! – огрызнулась она, вскакивая на ноги, так что диван качнулся под моим весом. – Ты представления не имеешь, как это сложно! Лучше бы я никогда не брала этот курс! Я его не понимаю! Я так не могу! Я провалю все экзамены! С тем же успехом я могу сдаться сразу! Уйти сейчас же!
Она с грохотом поднялась вверх по лестнице и хлопнула дверью своей комнаты. Точно так же она вела себя примерно пятнадцать лет назад, когда я отказалась купить ей очередную игрушку.
– Что это с ней? – поинтересовалась Виктория, возникнув в дверях в тот самый момент, когда весь дом содрогнулся от того, как Люси захлопнула дверь в спальню.
– Нервничает из-за экзаменов. Просто оставь ее в покое, – ответила я.
– Я ее и не трогаю.
Виктория горестно посмотрела на меня. Нижняя губа у нее дрожала, глаза были полны слез.
– В чем дело? – спросила я, делая к ней шаг.
– Ни в чем. – Дочь всхлипнула, слезы уже катились по ее носу.
– Ты не хочешь сказать? – настаивала я.
– А как ты думаешь, в чем дело?! В мужчинах. Я их ненавижу! Всех до единого! Никогда ни с одним не буду разговаривать, пока жива! Я стану монахиней! Лесбиянкой! Девственницей! Все они свиньи!
И она протопала вслед за сестрой вверх по лестнице, и дверь ее спальни захлопнулась хоть и тише, но гораздо жалобнее. «Рис, – подумала я, – присоединился к Даррену и всем остальным, помещенным в папку „Бывшие“».
Я выключила «Бойзон», которые пели какую-то совершенно неуместную песенку о том, что любовь всегда длится вечно, и пошла на кухню чистить картошку. «Плавание» подождет. Похоже, у всех моих домашних стресс был гораздо сильнее, чем у меня.
Я потратила выходной на обучение Люси методике сдачи экзаменов и на советы Виктории относительно жизни без любви, а попутно обзванивала клубы здоровья. И, скажу я вам, тут-то меня и поджидал шок, да не один.
– Вы хотите сказать, – спросила я юное существо, которое ответило на мой звонок в «Планету фитнеса», – что я не только должна отдать полторы тысячи фунтов за годовой абонемент, но и платить каждый раз, когда я приду и захочу воспользоваться оборудованием?
Честно говоря, я не вполне понимала, что такое оборудование, но зато отлично знала, что такое наглое надувательство – в гимнастике или вне ее.
– Это верно, мадам, – щебетала Сэмми-Джо, или Билли-Бо, или как там еще она назвалась. – Но в первый месяц у вас будет особый инструкторский тариф, благодаря которому вы будете получать бесплатные советы, а за вашим здоровьем проследит личный инструктор по фитнесу.
– По-моему, за такую цену он должен каждый вечер приглашать меня ужинать.
– Мне очень жаль, мадам, хотя вы можете поесть в нашем диетическом баре, но ваше членство не включает…
– Забудьте об этом, – вздохнула я и повесила трубку.
Следующий звонок был в центр плавания и досуга под названием «Уэсли-Мэнор гольф энд кантри клаб».
– Что именно вы называете досугом? – с нежностью спросила я у молодого человека, представляя себе огромный телевизор, кожаные кресла, открытый огонь и, возможно, небольшой бар с богатым выбором закусок.
– Олимпийский бассейн, сауна, джакузи…
– И?..
– Поле для гольфа с восемнадцатью лунками…
– И?..
– Корты для сквоша и тенниса…
– И?..
– Полностью оборудованный центр фитнеса для занятий гимнастикой и тренировок сердечно-сосудистой системы.
– А бара нет?
– Диетический бар, мадам.
И сколько же стоит это чистилище, этот ад на земле, эта мечта мазохиста?
– Годовой абонемент – семьсот фунтов, мадам, плюс оплата поля для игры в гольф, плюс оплата кортов для сквоша и тенниса, плюс плата за вход в бассейн и…
– А скажите, это клуб или бордель?
– Прошу прощения, мадам?..
– Извините. Но мне кажется, что вы насилуете своих клиентов в особо извращенной форме.
Но не меня. Даже если бы у меня было семь сотен фунтов; даже если бы я знала, как это выглядит, каково это – держать такую сумму в руке или иметь ее на банковском счете; даже если бы деньги не разлетались во все стороны сразу после их получения, я бы никогда в жизни не потратила их на этот кошмарный клуб здоровья. Я бы скорее поехала в отпуск. Или заплатила бы за ремонт своей проклятой машины. Я бы скорее купила полный гардероб новых вещей, в которые я буду влезать. Хоть саронгов. К тому времени, когда я проработала весь раздел клубов здоровья и фитнес-центров в «Желтых страницах», я почувствовала, что у меня еще сроду не было такого стресса и мне нужно прилечь с «Плаванием», чтобы успокоиться. Но поскольку при этом я каждый раз впадала в панику от воспоминаний о родах, это упражнение показалось мне совершенно бесплодным, и я налила себе стаканчик джина. Тут позвонила Беверли.
– Ну что, завтра на работу? – весело спросила она.
– Нет. Ты можешь себе представить, доктор дал мне еще три недели! – жалобно призналась я. – Не знаю, что на него нашло. Кажется, он решил, что у меня какая-то серьезная проблема.
– И что же такое ты ему сказала, если он так решил? – подозрительно спросила она.
– Ничего! А ты что думаешь? Зачем мне говорить ему нечто такое, чтобы он считал, что я слетела с катушек? Все, чего я хочу, – это вернуться на работу. Особенно теперь, когда они взяли вместо меня девицу, которая считает, будто справляется с моей работой лучше меня. Скорее всего, как раз сейчас она пишет моему начальнику с просьбой принять ее на постоянную работу! Она наверняка портит мои файлы, уничтожает нужные данные в компьютере и пытается добиться, чтобы все выглядело так, словно я никогда ничего не могла сделать как следует, не говоря уж о том, что она испортила мне отношения со всеми остальными сослуживцами и вычеркнула мое имя из списка дежурств по варке кофе…
– А ты не думаешь, что у тебя паранойя?
– Нет! Так и есть, Бев, говорю же. Ты знаешь, как меня ненавидят Гундосая Николя и Сопливый Саймон. А теперь я не могу даже поехать на работу на машине, потому что эта проклятая развалина стоит в гараже, а у меня нет денег, чтобы починить ее. – Я глубоко вздохнула.
– Еще что-нибудь не так? – спросила Бев.
– Да. Виктория порвала с очередной любовью всей своей жизни и хочет стать монахиней-лесбиянкой, а Люси собирается завалить все экзамены и бросить колледж. А Пол думает, что я отравила Кексика!
При упоминании этого самого болезненного обвинения, самого ужасного оскорбления из всех, нанесенных мне жизнью, я начала всхлипывать от жалости к себе. Нельзя же винить меня за это, правда? Я, собственно, не плакала, хотя каждому известно, что любой несчастный человек, страдающий от стресса, депрессии или просто с больными нервами, имеет право заплакать в любой момент, и никто не станет возражать. Я же просто тихонько всхлипывала.
– Плачь! – громко воскликнула Беверли, заставив меня подпрыгнуть и от удивления перестать всхлипывать. – Вот это правильно! Дай своим чувствам выйти! Поплачь как следует, именно это тебе и нужно, девочка! Давай, плачь, сколько хочешь! Не держи обиды в себе! Если хочешь знать мое мнение, потому-то ты и болеешь – все держишь в себе!
– Правда? – робко спросила я, поскольку потеряла желание ворчать в тот самый момент, когда сестрица начала орать на меня.
– В этом твоя проблема! – снова закричала Бев. Почему люди считают, что раз уж у человека есть какие-то проблемы (реальные или воображаемые) с душевным здоровьем, значит, слух непременно тоже пострадал? – Ты подавляешь свои чувства! Ты не слушаешься своих инстинктов! Ты не даешь воли злости!
Если ты не прекратишь, через минуту я, пожалуй, действительно дам волю злости.
– Тебе нужно как следует покричать!
– Не вижу, как это поможет мне успокоиться, – устало сказала я. – И если говорить честно, Бев, меня уже тошнит от советов. Доктор написал на листочке бумаги три слова, которые можно грубо перевести как «страдания и убытки». Тем не менее я попыталась сделать так, как он сказал. Это потому, что я хочу выздороветь и вернуться на работу – если, конечно, я действительно чем-то больна. При попытке расслабиться мне становится плохо, потому что женский голос на диске «Плавание» напоминает о курсах для беременных. Из-за диеты у меня настоящий кризис, потому что девочки хотят обжираться своей любимой едой в критический период их жизни, а на меня кидаются каждый раз, когда я достаю из холодильника помидор. А что касается физических упражнений, то одной информации о том, сколько стоит членство в «Уэсли-Мэнор гольф энд кантри клаб», достаточно, чтобы довести кого угодно до нервного срыва!
По-моему, я давно ни с кем так спокойно не говорила. Беверли явно была под впечатлением. Она молчала около десяти секунд, обдумывая мои слова.
– Что ж, – сказала она наконец гораздо тише, – я вижу, в чем твоя проблема.
– Ты уже сказала. Я не даю выхода своим чувствам.
– И это тоже. Но, кроме того, ты слишком высоко поднимаешь планку.
– Неужели?
– Да. Посмотри на себя. Другим врачи тоже прописывают диету, физические нагрузки и релаксацию, и они возвращаются домой, садятся перед телевизором, съедают пару фруктов и отправляются гулять. А ты? Тебе необходимо, чтобы все было на высшем уровне. Диски для релаксации! «Плавание», понимаешь ли!
– Но мне это порекомендовал доктор Льюис!
– А еще отказаться от вредной пищи! Ну ей-богу! Как будто ты это можешь! Как будто кто-нибудь может! Ничего удивительного, что девочки так настроены против. Ради бога, пойди и купи им мешок пончиков, и хватит себя обманывать…
– Но доктор Льюис говорит…
– И ты хочешь вступить в клуб здоровья! Мечты, Элли! Мечты! – Теперь Бев уже хохотала. Что ж, приятно, что мои маленькие неприятности могут добавить радости в чью-то жизнь. – В следующий раз ты мне скажешь, что решила носить эти ужасные синие спортивные трусы! Помнишь? Как в школе на уроках гимнастики?
– Да, – сухо сказала я, – помню, спасибо, и носить их больше не собираюсь. – Нет, что угодно, только не становиться снова в очередь, чтобы прыгнуть через коня, который выглядит так, как будто на всю жизнь повредит все мои женские органы. – Доктор Льюис сказал, что клубы здоровья – милые, уютные места, в которых полно дружелюбных людей, и что в наши дни их посещает масса народу…
– Это уж точно. Особенно акционеры этих самых клубов.
– Но я не могу себе этого позволить.
– Конечно, не можешь. Не обращай внимания. Просто немного посиди перед телевизором, Элли, и съешь капельку салата, если хочешь.
– Но мне бы очень хотелось похудеть, Бев, ты же понимаешь. Особенно учитывая, что у меня есть на это целых три недели.
– Три недели? Скорее, тебе понадобится на это три года, девочка. Дурные привычки формируются десятилетиями!
– Ну что ж, спасибо, что ободрила!
Мне удалось хихикнуть. Видите? От одних разговоров о физических нагрузках я сразу почувствовала себя лучше.
– Сходи погуляй, – сказала Бев уже серьезнее. – Побегай, поплавай, прокатись на велосипеде…
– У меня нет велосипеда!
– Но, ради бога, держись подальше от синих трусов! Хорошо?
Ей-то хорошо говорить. Она всегда любила гимнастику. Гимнастику, теннис, хоккей и все прочие мучения, которые я неизменно ненавидела. Я вечно теряла спортивные трусы, кеды, хоккейные ботинки и ужасную плиссированную теннисную юбочку, благодаря чему находила предлог, чтобы прогулять занятия, но это срабатывало не всегда. Если в моей жизни что-то повлияло на психику, готова биться об заклад, это были школьные уроки физкультуры. Наверняка они во всем виноваты.
Я начала вести дневник «Расслабления, диеты и физические нагрузки» в понедельник, просто чтобы продемонстрировать всем серьезность своих намерений, а также для того, чтобы показать его доктору Льюису, если он скажет, что я недостаточно старалась.
«Понедельник, 23 июня», – очень аккуратно написала я на первой странице. Совсем как в школе. Я всегда писала очень аккуратно на первой странице. Я сидела, с гордостью и радостью разглядывая свою аккуратную запись, поворачивала страницу то так, то этак, восхищаясь изумительно симметричными буквами, прямотой строчек, одинаковым расстоянием между словами и абзацами. На второй странице я обычно сажала кляксу или допускала еще какую-нибудь ошибку, которую требовалось удалить при помощи стирательной резинки для чернил. Помните их? Никогда они ничего не стирали, правда? Они только оставляли на странице ужасное грязное пятно, и я, конечно, расстраивалась еще больше, терла сильнее, впадала в панику и наконец протирала в бумаге дыру. Дыру, которая портила все мои аккуратные записи на первой странице. Этим все и заканчивалось. К третьей странице я уже переставала стараться и возвращалась к своим обычным каракулям с рисуночками на полях, из-за которых меня постоянно ругали.
«Понедельник, 23 июня» – я дважды аккуратно подчеркнула заглавие.
Релаксация: удалось пять минут слушать «Полет», не думая о деторождении. Легла перед телевизором на диванные подушки и училась правильно дышать, пока смотрела «Соседей».
Диета: завтрак – грейпфрут и мюсли (отлично). Ланч: салат и бутерброд с помидором (отлично). Полдник: два мороженых. Одна шоколадка. Пять кексов. Обед: курица с салатом (отлично). Позже: несколько кусочков жареной картошки с тарелки Виктории. Позже: остатки кексов. В постели: бутерброд с солониной и пикулями (очень голодная).
Физические нагрузки: нашла старые тренировочные штаны и примерила их, чтобы впоследствии заняться бегом трусцой.
В общем, неплохое начало. Завтра будет еще лучше. А уж какая аккуратная вышла у меня первая страница – выше всяких похвал!
На следующий день в доме Бриджменов дела пошли веселее. В это утро Люси удалось как-то ответить на экзаменационные вопросы, и хотя все ее ответы были полной чушью и, скорее всего, она справилась с заданием хуже всех студентов этого курса, она меньше думала о самоубийстве и за ужином всего четыре раза сказала, что бросит колледж. Виктория взяла у приятельницы на работе книжку под названием «Никому на свете не нужны мужчины» и постоянно цитировала большие куски этого великого произведения всем, кто соглашался ее слушать, то есть мне, потому что Люси надевала наушники от своего плеера, как только сестра открывала рот.